Что делать, если ребенок сводит вас с ума - Эда Ле Шан

самосознания, и если они могут относиться к этому с долей юмора и благоразумием, то он вскоре будет способен понять, что самостоятельность требует большего, чем чистое отрицание.

Слово «нет» может стать для всех развлечением и игрой. Оно потеряет свою опасность, если мама скажет «нет» до того, как его произнесет малыш, и невзначай спросит: «Как насчет того, чтобы съесть немного рыбы на завтрак, Джонни?» – а затем, гримасничая, ответит себе: «Нет! Нет! Нет!» Когда вы говорите «нет» в ответ на все, что вам говорит ребенок, вы обращаете внимание на то, что для его развития будет лучше что-то другое, а не это глупое занятие. Я часто говорила дочери: «Тебе абсолютно запрещается при любых обстоятельствах чистить зубы, и тебе нельзя ложиться спать до полуночи!» Если это говорится с широкой ухмылкой, это только укрепляет родительский авторитет и приводит к положительным результатам.

Уважать стремление ребенка к независимости – значит найти истинные способы показать ему, что вы понимаете, что он обретает собственную личность, у которой расширяются права и привилегии. Он не может понимать, что переход от беспомощного ребенка к отвечающему за себя взрослому требует долгого-долгого времени, но вы можете помочь ему прийти к этому пониманию быстрее.

«Ты еще не настолько взрослый, чтобы переходить через дорогу один, но ты сейчас действительно достаточно взрослый, чтобы сам выбирать, что будешь есть на завтрак: кукурузные хлопья или яичницу с беконом». «Ты еще не настолько взрослый, чтобы решать, когда тебе идти спать, но ты уже достаточно взрослый, чтобы выбирать, где ты будешь играть днем: в парке или дома у приятеля». Первое «нет» требует немедленного осознания, что пришло время для более узаконенного выбора, для больших возможностей, чтобы определить, кто и что есть этот маленький человек и что ему нужно, когда он стоит здесь, произнося смело и вызывающе: «Я действую, следовательно, я существую».

Стадия «нет» становится негативной тогда, когда мы издаем боевой клич и превращаем ее в битву наших взрослых желаний с желаниями ребенка. Она становится позитивной, если мы можем радоваться рождению новой личности и уважать ее, принимая во внимание ее мнение и желание при совместном принятии того или иного решения. Вот вы стоите, трясясь от гнева, уверенные, что проиграли не только сражение, но и всю войну, потому что сын говорит «нет» купанию, «нет» овсянке и «нет» тому, чтобы снять ботинки. В этот момент вам поможет правильно оценить ситуацию и даже порадоваться его успехам то, если вы подумаете: «Против чего он сможет, я надеюсь, со временем возражать?» «Нет» – компании ребят, которые бьют окна по дороге из школы; «нет» – торговцу наркотиками; «нет» – участию в драке, «нет» – демагогу, который может когда-то агитировать голосовать за него.

Вы не воспитаете человека, обладающего гордостью, достоинством и здравым смыслом, пока вы не начнете учить его говорить «нет» тогда, когда, по его мнению, настало время учиться. Личность должна упражняться в том, чтобы быть личностью.

Слезы нужны ребенку так же, как и смех

Четырехлетняя Лесли была моей соседкой, когда мы жили на побережье Джерси. Мы стали хорошими друзьями. Вместе собирали цветы и морковь в моем саду. Ей нравилось заходить ко мне и осматривать мой дом, и она не всегда оставалась довольна тем, что видела. Она могла очень грозно посмотреть, если заставала в три часа дня неубранную постель. Она знала, что я без ума от нее, и похоже, чувство было взаимным, но мы никогда не говорили об этом.

Однажды я зашла к ним в кухню, чтобы попрощаться с Лесли и ее семьей: я собиралась вернуться в Нью-Йорк на несколько недель. Лесли разразилась слезами, когда она услышала о моем отъезде. Мать обняла ее и сказала: «Не расстраивайся, Эда вернется. Я не могу вынести, когда она несчастна».

Не задумываясь, я выпалила: «Я рада, что она плачет. Я тоже расстроена. Мы собираемся расстаться». Минутой позже я пожалела, что сказала это, потому что я знала, что из-за подобных ответов у многих людей создавалось впечатление, что я жестокая и бесчувственная. Но у Лесли была умная мама. Она на мгновение удивилась, потом задумалась и наконец сказала: «Вы правы, если я буду оберегать ее от печальных чувств, она не сможет испытывать радостные. Плач и смех – две стороны одной медали».

Лесли и я обнялись, поцеловались и несколько минут поговорили о том, как тяжело прощаться. Когда я ушла, я действительно отвратительно себя чувствовала. Я задавала себе вопрос, почему я настояла на том, чтобы пройти через все это; затем я вспомнила, что это всегда происходит – признаемся ли мы в этом или нет, – но это действительно так.

Слишком часто, когда мы требуем от детей скрывать истинные чувства, мы делаем это для того, чтобы успокоить себя: большинство из нас не могут выносить вид несчастного ребенка. Это прекрасный, здоровый инстинкт, но он не всегда правилен. Я убедилась в этом, когда работала консультантом в детском саду и проводила обучение воспитателей. В основном у нас было полное взаимопонимание, но были две ситуации, когда я отчетливо понимала, что воспитатели хотели бы, чтобы я занималась своим делом и не вмешивалась в их дела. В одной ситуации нужно было оторвать сопротивляющегося ребенка от родителей; в другой – ребенок причинял себе боль.

Согласно их методике, в течение недели мама оставалась с ребенком все утро в детском саду, затем решалось, что пора попросить ее пройтись на часок по магазинам. Обычно Джонни начинал хныкать, как только ему объяснялся сей гнусный заговор, и добрая, мягкосердечная воспитательница брала его на руки и говорила: «Ну, Джонни, не стоит плакать». Конечно, вполне естественно желание утешить страдающего ребенка, но мне кажется, что это дается слишком большой ценой, если вы поступаете именно так и отрицаете право ребенка на ощущение своего страдания. В этот момент обычно вмешивалась я и говорила: «Конечно, Джонни, тебе хочется плакать. И у тебя есть для этого серьезная причина. Ты испуган и огорчен, и ты можешь плакать столько, сколько тебе хочется. Если же тебе вдруг захочется посидеть у меня на коленях, это будет прекрасно».

Очень часто дети, которым я так говорила, смотрели на меня как на ненормальную. Они никогда не слышали, чтобы взрослые говорили с ними так, и это их пугало. Хныканье становилось громче, а взгляды, которыми украдкой обменивались между собой воспитательницы, без сомнения, означали: «Видите, что вы наделали? Вы его еще больше расстроили. Довольно с нас ваших теорий!»

Но когда я настаивала, чтобы они задумались над тем, что на самом деле переживает ребенок, это было еще не