Геракл - Антонио Дионис

Иное показалось царю Эврисфею — принял он звук за оскорбление и запустил в бедолагу бараньей лопаткой. Баранина угодила крестьянину на голову и шлепнулась на темя, как горячий блин. Жир стекал по лицу несчастного и ни в чем неповинного. Но так велик был его голод, что крестьянин, не долго думая, возблагодарил царя за подарок и, оторвав жирный кус мяса, принялся уплетать угощенье за обе щеки. Потом вытер блестящие салом пальцы об одежды и с выжиданием уставился на царя. В другое время Эврисфей не спустил бы проделки бедняге, ибо славился царь жестоким и вспыльчивым нравом. Но умелые повара при дворе, лучшие виноделы на царской службе. Усмехнулся царь, пригласил крестьянина разделить трапезу, а между делом и расспросил, что привело того в Микены.

Рассказал крестьянин об одолевшей их селение напасти, о прожорливом вепре, уничтожившем весь урожай.

И, если не найдется на него управа, умирать нам и малым детям с голоду! — так закончил речь крестьянин, заодно прикончив стоящий поблизости кувшин с вином.

И когда царь, испытывая жажду хотел напиться из того же источника, лишь редкие капли пролились в подставленную чашу.

Как?! — вскричал великий царь. — Мало того, что горазд ты пить хмельное вино, так ты еще осмелился предложить мне. великому и мудрому царю, гоняться за свиньей?!

От усталости и доброй еды крестьянин осоловел и, поводя мутными очами, лишь икал в ответ на грозные речи царя. А потом, обессиленный, упал на плиты, украшавшие пол дворца, и захрапел. А какой смысл ругаться с человеком, когда тот все равно ничего не слышит? Царь задумался: вот и представился случай поквитаться с гордецом Гераклом. Геракл — не царь, вот пусть и погоняется за поросячьим хвостиком. Так решил великий царь Эврисфей, велел призвать во дворец Геракла.

Когда царские гонцы нашли Геракла, тот занимался тем, что от нечего делать метал стрелы в дубовую чурку. Уже не один десяток стрел перевел герой, по самый кончик вогнав стрелы в крепкое дерево, от чего пень походил на ощерившегося иглами дико- образа.

Услышав, что царю есть в нем нужда, Геракл охотно подхватился и, перебросив колчан и тугой лук через плечо, явился пред Эврисфеем.

Повеление царя удивило Геракла. Но еще больше возмутила героя трусость Эриманфских крестьян.

Видно, совсем они обленились, раз не могут справиться с таким простым делом! — размышлял Геракл по дороге.

Солнце куталось в туманную дымку. Тревожно перекликались птицы, чуть не касаясь лица Геракла. День предвещал непогоду.

Геракл решил свернуть с дороги, укрывшись в лесу на время дождя. Лесная дорога, широкая и хорошо утоптанная, вела меж гладких стволов старых деревьев, высоко вознесших пушистые кроны. Заглядевшись, Геракл споткнулся о выступавший из почвы корень могучего дуба и растянулся во весь рост.

Тут же послышался смех, сопровождаемый перестуком копыт.

Всадники? — удивился герой, не ожидавший кого- либо встретить.

Поднялся на ноги и огляделся. Тотчас из молодой поросли выступило странное существо с туловищем коня, но с торсом и головой человека.

Кентавры! — мелькнула догадка: Геракл не раз слышал о злобном нраве и жестокости людей-коней. Но небольшого роста кентавр глядел на незнакомца с улыбкой, не внушавшей недоверия и опасений.

Кентавр, скучавший по случаю отлучки сородичей, пригласил Геракла разделить с ним трапезу и ночлег.

Ветер крепчал, переходя в бурю. Вихрь пронесся по лесу, ломая сучья и выдирая с корнями небольшие деревья. Редкие тяжелые капли темными пятнами упали на устланную хвоей почву. Нарастал ливень, сменившийся градом.

Кентавр в нетерпеливом ожидании ответа перебирал ногами, собираясь умчаться.

Вопреки поверьям, кентавры — вольное племя, не были ни злобны, ни жестоки. Лишь легкомысленны и беззаботны, как дети. Привыкшие свою жизнь соизмерять со стремительным полетом табуна по степи, той же горячности и страсти кентавры ожидали и от остальной части человечества. Но люди тяжелы на подъем, им трудно оторвать седалище с мягкой циновки. Где им понять, как пахнет полынь в полнолунье, как серебрятся поникшие травы, покрытые росою перед рассветом? И горло сжимает тоска вперемежку с восторгом, когда впереди заманчиво тлеет костер, а ты мчишься, раскрывшись ветру, и встречный поток теребит твои волосы и осушает слезы восторга, когда ты, едва касаясь земли, паришь, слыша рядом перестук ног сородичей?

Кентавр уже совсем повернулся, когда Геракл решился принять приглашение. Кентавр провел героя неприметной лесной тропой. Вначале деревья по-прежнему стройными свечами взмывали в небо. Потом кроны сплелись, наклонились над самой головой. Геракл пригнулся, шествуя следом за новым знакомцем. Глаза, после света, не различали смутных очертаний помещения. Но, попривыкнув, Геракл понял, что они находятся в горной пещере.

Очаг посередине и брошенные на песок циновки говорили о людском жилье.

Кентавр засуетился, готовя угощение гостю. Зачерствелая лепешка, кумыс да пару горстей орехов голод чуть приглушили. Кентавр, смущаясь за скудную трапезу, предложил гостю горсть красных ягод с глянцевыми боками, похожими на бочонок с воткнутым в горлышко пучком сухой травы.

Геракл, держа ягоды на вытянутой ладони заколебался. Между тем его новый приятель, с набитым ртом, яростно жестикулировал, пожирая плоды и приглашая Геракла разделить удовольствие.

Герой раскусил один плод: тотчас маленькие волосатые семечки с царапучими хвостиками впились в язык и небо. Геракл, сморщившись, выплюнул подношение. Ладонью левой руки ударил под правую — ягоды разлетелись по всей пещере.

Что за мерзость ты мне подсунул? — возмутился Геракл.

Кентавр, казалось, был удивлен, рассматривая свое любимое лакомство, но, хоть и мыслил кентавр по-человечески, желудок-то у него был конский и мог переварить любую гадость, будь то горькая ягода или сопревший пук травы, долго пролежавший в сырости.

Геракл тогда развязал котомку — брюхо по-прежнему просило пощады, и, разделив по-братски кусок оленины, угостил кентавра. Человек-лошадь хлеб взял, а мясо, попробовав на язык, вернул. Геракл лишь пожал плечами — кентавры, как и любая лошадь, были вегетарианцами и на дух не переносили запаха мясной пищи.

Пока Геракл насыщался мясом, а кентавр бережно перекатывал во рту кусочки хлеба, герой успел приглядеться к новому знакомцу. Судя по лицу, кентавр был молод. Темные каштановые волосы обрамляли высокий и чистый лоб. Серые глаза с редко встречающимся у людей оттенком, были, как отражение облаков в озерной воде: все мысли и перемены настроений отражались в черном омуте зрачков. Нос, пожалуй, коротковатый, и подбородок, украшенный редким легким пухом, как бывает у юношей, подтверждали первоначальную догадку — яе все кентавры были те, о которых рассказывали непослушным младенцам на ночь. По крайней мере, в облике задумавшегося кентавра ничего ужасающего и кровожадного.

Скажи, — осмелился Геракл, — зачем твое племя нападает на мирных жителей? Для чего вы пугаете округу, сея разрушение и гибель людям и животным?

Ответом был прямой взгляд серых глаз.

Не знаю, — потупился юноша. — Это случается всякий раз, когда дни становятся короче, а ночи холоднее. Тогда мое племя вдруг впадает в беспричинную тоску. Некоторые заболевают, уныло бродя в одиночестве по холмам и равнинам. Некоторые так и не возвращаются в родные места. Хочется стать птицей, чтобы сильные крылья унесли тебя в другие страны. Хочется чего-то, сам не знаю, как выразить, — слезы показались на пушистых ресницах кентавра. Он умолк.

Но Геракл его понял: ему тоже было ведомо это неясное томление души, когда ты словно вспоминаешь о своих прошлых жизнях, и тоскуешь о тех, кто был частью тебя до твоего рождения. И Гераклу было известно то чувство, когда хочется выть от тоски и бессилия. А еще лучше в пылу поединка забыть о навеянных осенью снах. Раскаленные клещи впились в сердце героя от пронзительного взгляда кентавра.

А нет ли у тебя доброго вина? — встряхнулся герой: он знал, что нет средства лучше от тоски и кручины, как пьянящий напиток, заставляющий язык заплетаться, а кровь бежать по жилам быстрее.

На мгновение юноша смутился, но нечасто у кентавров в жилище бывают гости. Он махнул рукой на запреты и выкатил из темной норы, вырытой в стене пещеры, обитый металлическими кольцами бочонок.

Подарок самого Диониса, бога веселья! — похвалился кентавр, выбивая дубовую затычку.

С пенистым шипением вырвалось и хлынуло вино: подставляй кубки! наполняй чаши! Пусть пеной через край бьет веселье.

Пустили чашу из рук в руки, осушая до дна янтарный напиток.

Удружил Дионис! — выдохнул Геракл, утирая стекающую по подбородку живительную влагу.

Забыл герой о данном ему поручении, забыл, куда лежит его путь. Празднуют, пируют человек и кентавр. И что им за дело, что хлещет в ночи неистовый дождь, и Зевс посылает на землю огненные молнии? Грохочет гром. Или, чу? чудится в ветре быстрый топот копыт летящего без пути, без дороги яростного табуна.