Семь смертных грехов Германского Рейха в Первой мировой войне - Себастьян Хаффнер

грехами: грехами против других, но смертоносными для самого грешника. Однако седьмой и последний смертный грех - лишь он делает сегодня, как и ранее, возможными все шесть других - был и есть малодушие разума в Германии.

Нельзя сказать, что перед Первой мировой войной и во время неё в Германии вообще не было здравомыслящих людей (как можно было бы подумать после прошедших событий). Здравый смысл был у тесного круга правящих аристократов: послы граф Лихновски и граф Берншторфф, к примеру, проповедовали из Лондона и Вашингтона до тех пор, пока могли. Первый из названных пытался делать это и позже в Германии в качестве частного лица и был за это подвергнут поношению и преследованиям как предатель страны. Были намёки на благоразумие в крупной и малой буржуазии; такие люди, как Баллин и Зольф, Ратенау и Эрцбергер показывали мерцающие проблески патриотической прозорливости между периодами столь же патриотического омрачения (двое последних позже поплатились за это своими жизнями). Имелась большая доля благоразумия и рассудительности среди немецких рабочих, которая в течение войны снова и снова, выраженная более или менее, делалась заметной. Крупная спонтанная забастовка против Брест-Литовского мира в январе 1918 года была с политической точки зрения наиболее благоразумным, самым спасающим честь деянием из того, что произошло в Германии в течение всей Первой мировой войны. И, наконец, была ещё целая большая партия, которая в течение долгой, почётной истории, начиная с отказа от аннексии Эльзаса-Лотарингии в 1871 году, присягнувшая и обязавшаяся блюсти политическое благоразумие и самообладание: социал-демократическая партия Германии. Она была самая сильная из всех партий. Война увеличила её внутриполитическую силу. Без неё нельзя было продолжительно вести войну и военную политику. Если бы она серьёзно хотела, она могла бы предотвратить многое, почти всё, чем Германия разрушила себя в Первой мировой войне. Она не предотвратила ничего. У неё был страх считаться непатриотичной, если она проявляла здравомыслие.

То, что СДПГ в августе 1914 года была подхвачена смешанной волной паники и восторга, простительно. Даже если бы это было не так, можно было бы защищать то, что они после того, как войну больше нельзя было предотвратить, посредством одобрения военных кредитов включились в руководство войной. Что нельзя защищать, это то, как они затем дали себя исключить. Несомненно, СДПГ время от времени выражала озабоченность относительно самых скверных эксцессов военной политики. Однако насколько нерешительно! Насколько готова она была отделываться двусмысленностями, насколько не готова бороться, что-либо провести – то есть делать реальную политику!Каждый серьёзный вопрос угрожал расколоть партию; и большинство никогда не находило мужества протестовать. Ни разу партия не выступила сплочённым фронтом против неограниченной подводной войны, хотя на её стороне при этом был рейхсканцлер. На "мирную резолюцию" 1917 года, которая была сформулирована на год позже, чем было надо, они отважились лишь после того, как другие, левобуржуазные силы, особенно депутат от центра Эрцбергер, взяли на себя инициативу. Спустя полгода, когда речь шла о Брест-Литовске, дело дошло снова только до вялого воздержания от голосования. В течение всего судьбоносного 1918 года от СДПГ ничего не видели и не слышали. В октябре и в ноябре они вдруг оказались в качестве желанных мальчиков для битья, оставленных наедине с властью, которая больше ничего не значила, и поражением, которое никто не объяснил. А год спустя их уже заклеймили как предателей, "ноябрьских преступников" и тех, кто ударил в спину кинжалом "победоносному фронту". История безрассудства в Германском Рейхе в Первой мировой войне ужасна, однако в своём ужасном виде величественна. История здравого смысла, которой в значительной степени является история СДПГ, достойна сожаления. Безрассудство перевешивает всё; благоразумие – ничего. Безрассудство пело арии; благоразумие заикалось. Безрассудство праздновало триумфы; благоразумие оказывалось несостоятельным. Безрассудство на протяжении всей войны представлялось рука об руку с отвагой. Благоразумие раз и навсегда связало себя с малодушием. И тут оно и осталось. С Первой мировой войны политическое благоразумие в Германии прилепилось к традиции малодушия. С окончанием её СДПГ, всё же главная носительница политического здравого смысла в Германии, кроме того, страдает от травмы легенды об ударе кинжалом в спину. Никогда снова не должна она пройти через то, что ей пришлось пережить в ноябре 1918 года, – это решение с тех пор проходит как почти что единственное сквозь всю её политику. Никогда больше не хочет она разгребать кучу обломков, которую оставили другие. Никогда снова не хочет она быть обвиненной в том, что предвидела, но не могла предотвратить, не имея ни власти, ни силы и мужества. Как именно это действует не только с Первой мировой войны, но и в современности, слишком очевидно для ясного изложения. И слишком болезненно. Германская трагедия, которая тогда началась, всё ещё продолжает идти. Высокомерие безрассудства и малодушие благоразумия растрачивает без пользы не только жертвы Второй мировой войны, но и уроки второго поражения.

Послесловие 1981 года

Представленная книга была написана семнадцать лет назад. Внешним поводом её написания было пятидесятилетие, прошедшее тогда с начала Первой мировой войны. Внутренним стимулом было удручающее чувство, что Федеративная Республика готова другим способом повторить тогдашние ошибки Германского Рейха. Это настойчиво предлагало не только по возможности ясно проработать эти ошибки в сжатом, перспективно укороченном исследовании Первой мировой войны, но также и (в предисловии) указать на то, что её уроки не выучены; а в более длинном послесловии с предостерегающей настоятельностью провести параллели, имеющиеся между политическим курсом Федеративной Республики и Германского Рейха перед Первой мировой войной и во время неё.

Этих параллелей сегодня больше не существует. Когда я снова читал небольшую, давно распроданную книгу ввиду предложенного мне переиздания её в 1981 году, то я сделал поразительное открытие, что семь глав о Первой мировой войне с момента опубликования нисколько не обесценились и не устарели, но что послесловие, однако, потеряло свою актуальность. В 1964 году это было верным. В 1981 году верным более не является. Тем самым возник вопрос, должен ли я убрать это послесловие или же переписать его. После основательного размышления я решил оставить его в неизменном виде – в известной степени как исторический документ и память о не столь ещё далёком времени его возникновения – и в другом послесловии рассмотреть, что с тех пор изменилось.

Это немало. Между тогда и сегодня лежит смена поколений, срез эпохи немецкой истории, и перемена немецкого политического образа мышления – почти, можно сказать, немецкого политического коллективного характера. Эта смена возможно еще не завершена, но определённо