Ящик водки. Том 1 - Альфред Кох

— Мне сегодняшнему с ним тогдашним говорить тем более не о чем. Ну посуди сам. Если я ему расскажу, что случится дальше, после 1985 года, то он мне не поверит, а его тогдашнего слушать мне сегодняшнему — уволь. Все эти его благоглупости.

Давай я тебе расскажу, что я тогда испытал — мы же говорим об ощущениях эпохи! Так вот, я испытал ровно те чувства, которые испытал Петенька Ростов, увидев государя. Помнишь это место в «Войне и мире»?

— Нет. Ну-ка, давай ты мне это освежи в памяти! (вернее, Л.Н. Толстого)

Итак, Л.Н. Толстой, «Война и мир», книга третья, глава 21-я:

«…За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:

— Народ все еще надеется увидеть ваше величество.

Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ с Петей в середине бросился к балкону.

— Ангел, отец! Ура, батюшка!.. — кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастья. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как бы боясь опоздать, опять закричал «ура!» уже охрипшим голосом.

Государь ушел, и после этого большая часть народа начала расходиться.

— Вот я говорил, что еще подождать, — и так и вышло, — с разных сторон радостно говорили в народе. Как ни счастлив был Петя, но ему все-таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось…»

Кох: Короче, Петя Ростов испытал монархический восторг. И я, и я испытал! Я, двадцатичетырехлетний аспирант, испытал монархический восторг… И долго-долго еще был под впечатлением. Толпа рассосалась, я пошел к институту. И что-то во мне такое происходило: я любил царя. Потом я такого больше никогда уже не испытывал. Даже когда с Ельциным разговаривал… или с Путиным…

— Я тебя вполне понимаю. Я это помню! Типа — вот страна, родина, сейчас мы сделаем что-нибудь для России… Помню, получил письмо от знакомой девушки, которой незадолго до того излил свои верноподданнические восторги. Она была удивлена моим пафосом, который ранее мне был совершенно не свойственен. А еще помню, как мы с товарищем смотрели ТВ в апреле 85-го и бухали, а там Горбач. Я подумал — а далеко ли он зайдет? Не демонтирует ли он, часом, коммунизм?

— Ну, в 85-м этого еще не было видно. Еще ситуацию описывали на уровне социализма с человеческим лицом.

— Это да, но мне мечталось, что он такой же, как мы!

— А, гримаса истории! Общались как-то. Хотя… он же учился в университете в одной группе со Зденеком Млынаржем, одним из авторов Пражской весны. Они ж, наверно, что-то там обсуждали. Хотя в моем представлении Горбачев — достаточно бессистемный человек. Мыслил он тогда по части образами. Например, социализм с человеческим лицом — хорошо звучит! И чтоб компартия сохранилась, и чтоб ее народ любил, и все работали, и каждый на своем месте. И чтоб никого не сажали и в психушке уколы не делали.

— Что он думал — нам неизвестно. Давай его обсуждать по делам. Вот 17 мая 1985 года было опубликовано историческое постановление о борьбе с алкоголизмом.

— И понеслось — виноградники стали вырубать…

— С чего это все-таки?

— Да там много было… исследований. И Лигачев еще как-то участвовал…

— Ну ты как экономист — скажи!

— Для экономики это абсолютно деструктивная вещь.

— Но ведь с водки же бюджет обычно питается!

— Это только финансовая сторона! Есть же и другие: ментальность, отношение народа к власти и так далее. Мы уже говорили, что Андропов это хорошо поймал — наоборот, дешевую водку дал. А этот взял — и виноградники порубал! Ну, водку отними, ладно, а виноградники зачем вырубать?

— А это как заставлять богу молиться… Помнишь анекдот-притчу, как полицию заставили переводить слепых через дорогу. На другой день по всей стране полиция ловила инвалидов, била их дубинками и тащила через дорогу. Те орали, что им вообще-то в другую сторону надо, и тогда составляли протоколы о сопротивлении властям. По той же приблизительно схеме: давайте, типа, бороться с алкоголизмом! Давайте. А вот для начала вырубим-ка мы виноградники!

— Как раз накануне у чехов закупили несколько десятков пивзаводов. И все оборудование — под нож, в металлолом.

— Но кое-где таки пустили в дело. Но перепрофилировали эти линии под квасной концентрат. А тот густой, и из банки не лился. Банку приходилось распиливать ножовкой. Может, действительно в нашей стране невозможно принять красивый указ? Ты их потом сколько принял?

— Много.

— И что, тоже каждый раз до идиотизма доходило?

— Указы разные бывают. Запрещающие указы, как правило, работают плохо. Как вода находит дырочку, так и народ все равно находит какое-то противодействие. А есть указы, которые отменяют существующие запреты. Вот они всегда хорошо выполняются.

— То есть хорошо бы пошел указ об отмене борьбы с алкоголизмом?

— Вот, помню, в 91-м, что ли, году, когда уж совсем голодуха началась, Ельцин выпустил указ о свободной торговле.

— В декабре 91-го. И сразу на Тверской выстроились бабушки и стали торговать шпротами и майонезом с зеленым горошком. Я там, помню, к Новому году затарился.

— И менты этих бабушек в одночасье перестали гонять, и сразу жрачки кругом полно стало откуда ни возьмись! Этот указ, кстати, спас страну.

— А тот указ по алкоголизму — его, разумеется, сразу стали подкреплять идеологически. Прессой в том числе. И я тоже вынужден был бороться с алкоголизмом.

— Ну, расскажи, расскажи!

— Во-первых, я своим товарищам-журналистам смеялся в лицо. Журналисты ведь — самая пьянь. Всегда была, исторически.

— И военные.

— А военные журналисты — это вообще особо. У меня был знакомый репортер из военной газеты, так он разорился на такси. Он даже до метро не мог дойти — все время пьяный, небритый, туфли на босу ногу… Галстук забыл, фуражку потерял… В общем, до первого патруля. Невыносимые условия создали человеку. Выйти из дома — это для него была целая история.

— А у меня был знакомый офицер — капитан Иващенко (на сборах). Так он выработал систему — как себя обезопасить от патрулей. Он все время раскачивался! Даже трезвый! И когда шел пьяный, считали, что это у человека такая походка.

— Это на сборах, где все свои. А в Москве попробуй-ка!

— А на каком основании ты товарищам смеялся в лицо?

— Поскольку я, сам утомленный пьянством, добровольно сократил потребление алкоголя на свою душу.

— Это ты в который раз снизил? Ты же уже снижал ранее!

— Ну, второй или третий. И после снижения 1984 года дошел до такой стадии, что мог дня три или даже четыре не пить. Это была по тем временам страшная экзотика. А остальную братву колбасит, люди мучаются, не знают, где бухла взять! А я над ними издеваюсь: «Ну что, попали, алкоголики? Так вам и надо! Мы, приличные люди, пьем по праздникам, а не как вы!»

Старые записи. Даже как-то кощунственно это все звучит… Но из песни слов не выкинешь!

Апрель 85-го. «Субботник. Пьянка, но небольшая. Грандиозную удалось предотвратить».

Июнь 85-го. «Выходные. Сижу дома и пишу очерк. Уже 11 страниц готово. Я сейчас в хорошей форме. Надо эту форму любой ценой сохранять. Хорошо, что вышли ограничения с питьем».

Октябрь 85-го: «Я в хорошей форме. Продолжать в том же духе. Не пить! Я и не пью. Уже давно. Пью помалу и редко».

Свинаренко: И еще мы рейды проводили по пьянству и алкоголизму, прессу ж заставляли. Так я придумал такую форму рейдов, чтоб они приносили пользу людям. Идет, значит, рейдовая бригада в кабак, берет водку и закуску. Все пьют, а я только делаю вид: наливаю в рюмку минеральную воду (ну вот как мы у Парфенова в «Намедни» пили воду под видом водки и картинно морщились). Потом требуем счет. Ну, там, как обычно, написано: 40 и 40 = рубль 40 и т.д. Проверяем счет, требуем менеджера, или как это раньше называлось. Кабацкие орут, что мы пьяные и ничего не соображаем, скандалим. И тут поднимаюсь я в белом костюме: «Кто пьяный, я? Вы ошибаетесь. Вот сейчас мы запротоколируем проверку, и я поеду в медвытрезвитель проверяться на алкоголь». Борьбу с пьянством я повернул в мирное русло, превратил ее в борьбу за справедливость.

А за водкой ездили в какие-то отдаленные райпо, где выдавали бутылки по счету — как патроны. Вместо водки часто подсовывали коньяк. Или Habana Club.