Записки из чемодана - Иван Серов

Резидент доносил, что он встретился с проверенным агентом, данные которого не вызывают сомнения. Агент сообщил, что Гитлер готовит армию для нападения на Советский Союз и планирует начало наступления в мае или, в крайнем случае, в июне 1941 года.

Это донесение Меркулов (нарком госбезопасности) направил лично т. Сталину со всеми мерами предосторожности и соответствующей серией в собственные руки. В препроводительной записке было коротко сказано: «Направляю при этом донесение агента из Берлина. Дата — март 1941 г.».

Документ этот был возвращен обратно в НКГБ. На препроводительной было рукой т. Сталина написано: «Товарищу Меркулову. Пошлите этого агента к… матери», и подпись — «И. Сталин»[66].

Мне стало ясно, почему Меркулов таким грустным тоном ответил: «Доносил». Он даже мне, первому заместителю наркома, кандидату в члены ЦК ВКП(б), депутату Верховного Совета СССР не посмел большего сказать, не то что показать это донесение. Поэтому всякие слухи и кривотолки о том, что разведка не доносила и не предупреждала Советское Правительство и ЦК об опасности войны против СССР, являются неверными.

Я в 1954 г. показывал Первому секретарю ЦК Хрущеву это донесение и резолюцию Сталина, однако тот не придал <этому> никакого значения и ничего не сказал.

Мне было не ясно, почему Сталин не поверил донесению разведки из Берлина и другим фактам, как то: сосредоточению немецких войск вокруг нашей границы, их наглом поведении и другим фактам. Но и после этого вместо того, чтобы анализировать обстановку и сделать правильный вывод, газеты продолжали публиковать успокаивающие статьи, что все идет хорошо.

В 1959 году, когда я работал заместителем начальника Генерального штаба МО, мне М. В. Захаров* сказал, что Кузнецов* Ф. Ф. ему рассказал, что якобы есть в архиве донесение бывшего начальника ГРУ генерал-лейтенанта Голикова в марте 1941 г. о войне. Попросил найти его.

Когда мне принесли это донесение, и я его прочитал, то стало ясно, почему Сталин не поверил донесению резидента НКГБ из Берлина, которое посылал Меркулов.

В донесении Сталину указывается: «По донесению наших военных атташе (идет перечисление 5 или 6 стран) стало известно от немецких военных атташе, что немцы готовят нападение на Советский Союз ориентировочно между 15 мая и 15 июня сего года», и указывались наиболее вероятные направления ударов, в том числе и на Москву. В числе перечисленных сообщений военных атташе было такое же сообщение военного атташе и из Берлина от 14 марта 1941 года.

Вместо того чтобы Голикову ради объективности направить эти донесения Сталину и не делать своих глупых выводов, Голиков пишет:

«1. Считаю, что наиболее возможным сроком начала военных действий против СССР будет момент победы немцев над Англией или заключения с ней мира. 2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской или даже может быть от германской разведки. Подпись: 20 марта 1941 г., генерал-лейтенант Голиков»[67].

Несколько раньше «постарался» и нарком военно-морского флота Кузнецов* Н. Г. Он доносил 6 марта в ЦК Сталину, что «Военно-морской атташе в Берлине донес, что со слов германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию».

И в конце Кузнецов пишет: «Полагаю, что эти сведения являются ложными и специально направлены с тем, чтобы проверить, как будет на это реагировать СССР».

Вот эти два безответственных угодника настолько убедили Сталина в том, что в ближайшие месяцы немцы не нападут, что он не поверил разумному и правдивому донесению резидента НКГБ, о чем сообщал Меркулов. Голиков и Кузнецов своими безответственными выводами поставили нашу Родину в тяжелейшее положение…

Что касается «Зорге», кинокартину, которую сделали итальянцы, французы и японцы, и последующее награждение Героем Советского Союза, за то, что только он предупреждал о начале войны, — как видите, не соответствует действительности. И более того, я, будучи в этот период в МГБ, не помню об этом и сейчас не представляю, чей это был агент[68].

В одном случае в газетах писал чекист, что Зорге был у него на связи, а в другом случае, в Кр<асной> Зв<езде>, было сказано, что его завербовал Берзин, нач<альни>к ГРУ. Вот и пойми.

И наконец, я помню, когда началась война, Сталин дал указание МГБ во что бы то ни стало расшифровать японские шифры, чтобы их читать и знать, нападут ли японцы на СССР. Если бы был хороший агент в МГБ или ГРУ, он бы их добыл, но такого не было, в то время как по картине и записям журналистов получается, что шифрами мы владели.

Это верно, но получили не от Зорге, а другим известным мне путем. И я знаю людей, награждённых за это[69].

«Границу не переходить!»

После возвращения из Прибалтики включился в работу. Нужно сказать, что мне не понравилось «наследство», с которым пришли в НКГБ Меркулов, Кобулов и другие деятели из НКВД. Много запутанных следственных дел.

По-прежнему грузины, армяне и их прислужники дружат между собой, я один — как «варяг», приехавший из Украины, да к тому же еще и не чекист, а военный.

Всем им нравится, чтобы перед ними лебезили, заискивали и подхалимничали. Но от меня этого не дождутся. Я унижаться не собираюсь и свою совесть менять на хорошие отношения с кем-либо и в угоду кому-либо никогда в жизни не буду…

По работе у меня вроде все идет нормально, но на душе как-то неспокойно. Я частенько звоню в приграничные с немцами области — Львовскую, Брестскую и другие, оттуда отвечают: «Все нормально», но я настораживаю, чтобы тщательно наблюдали за немцами.

1 мая был большой парад, прошел хорошо, техника прошла хорошо, все были довольны, что у нас хорошая Красная Армия.

5 мая был выпуск академиков, на котором Сталин сказал, что обстановка сложная, поэтому надо выпускам в частях укреплять воинскую дисциплину и боевую мощь Красной Армии[70]. Затем был прием, Сталин был в хорошем настроении.

6 мая вышло постановление Президиума Верховного Совета об утверждении т. Сталина председателем Совета Народных Комиссаров. В. М. Молотов стал первым заместителем председателя СНК и министром иностранных дел.

Как мне стало известно от работников ЦК, на Политбюро этот вопрос обсуждался очень серьезно, и решили для усиления авторитета правительства и нашей страны назначить т. Сталина главой правительства. При этом М. И. Калинин, К. Е. Ворошилов и другие высказывали серьезные опасения и тревогу в связи с наглым провокационным поведением Германии.