Плоть и кровь - Иэн Рэнкин

Узенькая улочка, застроенная многоэтажными жилыми домами. У Сент-Стивен-стрит всегда была нехорошая репутация. Отчасти это было связано с многочисленными студенческими квартирами, кафе и лавочками. Было тут и несколько баров, один обслуживал в основном байкеров. Ребус слышал, что здесь какое-то время жила Нико, выступавшая с «Бархатным подпольем».[80] Возможно, так оно и было. Сент-Стивен-стрит, соединяющая Новый город и Реберн-плейс, представляла собой тихий проезд, в котором тем не менее было свое очарование, несмотря на запущенность. В жилых домах по обе стороны улицы имелся подвальный этаж, и все квартиры там были с собственными лестницами и входами. В такой же квартире жила и Пейшенс в каких-нибудь пяти минутах ходьбы отсюда. Ребус осторожно спустился по каменным ступенькам, стертым и скользким. Внизу — некое подобие сырого дворика; владелец или арендатор квартиры попытался создать садик из керамических горшков и висячих корзин. Однако большинство растений умерло. Возможно, из-за недостатка света, а может быть, из-за того, что строители не слишком церемонились. Вдоль фасада тянулись леса, большая их часть была закрыта полиэтиленовой пленкой, шуршавшей на ветру.

— Фасад подновляют, — сказал кто-то.

Ребус кивнул. В выбеленной стене напротив двери в квартиру виднелись две двери. Ребус знал их назначение — там были кладовки, вырытые в земле под тротуаром. У Пейшенс были почти такие же, но она этими кладовками не пользовалась из-за сырости. Одна из дверей была открыта. Пол порос мхом, часть которого снимали в мешок криминалисты.

Килпатрик, наблюдавший за этим, слушал Блэквуда, который провел левой рукой по лысине, заводя за ухо воображаемые волосы. Килпатрик увидел Ребуса и поздоровался:

— Привет, Джон.

— Сэр.

— Где Смайли?

По ступенькам спускался Ормистон, и Ребус кивнул в его сторону:

— Его высадил перед управлением сей Тихий Человек.[81] Так что тут за тайна?

Ответил ему Блэквуд:

— Квартира уже несколько месяцев выставлена на продажу, но никак не уходила. Владелец решил немного привести ее в порядок, попытаться сдвинуть дело с мертвой точки. Рабочие появились здесь вчера. Сегодня один из них решил заглянуть в кладовки и нашел там труп.

— И сколько он там пролежал?

Блэквуд покачал головой:

— Вскрытие будет сегодня вечером.

— Какие-нибудь татуировки на теле?

— Никаких, — ответил Килпатрик. — Дело в том, Джон, что убитый — это Кэлум.

Вид у старшего инспектора был встревоженный. У него чуть не слезы стояли в глазах. Лицо его побледнело и вытянулось, словно лицевые мускулы отказывались работать. Он потер лоб.

— Кэлум? — Ребус прогнал остатки похмелья. — Кэлум Смайли?

Перед его мысленным взором возник крупный человек вместе с братом в кузове тяжелого грузовика. Он попытался представить его мертвым — и не мог. В особенности здесь, в подвале…

Килпатрик шумно высморкался, вытер нос.

— Пожалуй, я должен вернуться в офис и сообщить Кену.

— В этом нет нужды, сэр.

Кен Смайли стоял на уровне улицы, сжимая блестящие черные перила. Вид у него был такой, словно он собирался их выломать. Но вместо этого он откинул назад голову и издал высокий вой. Этот звук устремился в небо, навстречу начинающемуся дождю.

Пришлось приказать Смайли отправляться домой — ни на что другое он не годился. Все в управлении двигались как автоматы. Старшему инспектору Килпатрику нужно было принимать какие-то решения. И главное среди них — вести ли общее расследование по двум убийствам.

— Умер от удара ножом, — сказал он Ребусу. — Никаких следов борьбы, определенно никаких следов пыток. Ничего подобного.

В его голосе слышалось понятное Ребусу облегчение.

— Ударили ножом и затолкали туда. Тот, кто это сделал, вероятно, видел объявление «Продается» у этой квартиры и предполагал, что тело будет обнаружено не сразу.

Килпатрик вытащил из ящика стола бутылку «Лафройга» и налил себе стакан.

— В медицинских целях, — пояснил он.

Но Ребус от виски отказался. Он уже принял три таблетки парацетамола, запив их лимонадом. Он обратил внимание, что бутылка была наполовину пуста.

— Вы думаете, кто-то его выдал?

— А что еще думать? — обронил Килпатрик, наливая себе еще виски.

— В таком случае я бы предположил, что это должно выглядеть как еще одно показательное убийство — с ритуальными элементами.

— Ритуальными? — Килпатрик задумался. — Знаете, он был убит не там, где его нашли. Патологоанатом сказал, что крови слишком мало. Может быть, «ритуал» совершался где-то в другом месте? Там, где его убили? Черт, я ведь его отпустил, прекрасно зная, на какой риск он идет. — Он вытащил платок и высморкался. Потом глубоко вздохнул. — Что ж, мне нужно запускать расследование убийства. Высокое начальство скоро начнет задавать вопросы.

— Да, сэр. — Ребус направился было к двери, но остановился. — Два убийства, два подземелья, две бригады строителей.

Килпатрик кивнул, но ничего не сказал. Ребус открыл дверь:

— Сэр, кто знал про Кэлума?

— Что вы имеете в виду?

— Кто знал, что он сотрудничает с вами? Только ваши подчиненные или еще кто-то?

Килпатрик нахмурился:

— Например?

— Ну, в Особом отделе никто не знал?

— Только наши, — тихо сказал Килпатрик. Ребус повернулся, собираясь уходить. — Джон, что удалось выяснить в Белфасте?

— Что «Щит и меч» существует. Что КПО знала о действиях организации в Шотландии. Они информировали об этом Особый отдел в Лондоне. — Он помолчал. — Инспектору Абернети все об этом известно.

Сказав это, Ребус вышел из кабинета. Килпатрик целую минуту смотрел на дверь.

— Черт побери, — проговорил он.

На столе у него зазвонил телефон, но Килпатрик не торопился отвечать.

— Это правда? — спросил Брайан Холмс.

Ответа ждала и Шивон Кларк.

— Это правда, — сказал Ребус.

Они разговаривали в оперативном штабе.

— Он работал над делом, которое вполне могло быть связано с Билли Каннингемом.

— И что теперь, сэр?

— Нужно еще раз поговорить с Милли и Мердоком.

— Мы уже говорили с ними.

— Так я же и говорю — еще раз. Ты что, не слушаешь? А после этого нужно будет поговорить с кем-нибудь из марокканцев.

— Марокканцев?..

Ребус зацокал языком, глядя на Шивон Кларк.

— Ты сколько здесь живешь? Марокканские апельсины — это оранжисты.

— Оранжевый орден? — переспросил Холмс. — И что они смогут нам сказать?

— Дату битвы на реке Бойн для начала.

— Тысяча шестьсот девяностый год, инспектор.

— Да, сэр.

— Дата эта, конечно, означает нечто большее, чем просто annus mirabilis.[82] Один-шесть-девять-ноль. Один и шесть в сумме дают семь. А кроме того, девять — это не просто девять. Семь и девять — это важнейшие цифры. — Он замолчал. — Вы знакомы с нумерологией, инспектор?

— Нет, сэр.

— А ваша девушка?

Шивон Кларк заметно ощетинилась.

— Это какая-то псевдонаучная дребедень, верно? — спросила она.

Ребус посмотрел на нее строгим взглядом. «Будь с ним любезна», — говорили его глаза.

— Нет, не дребедень. Это древняя наука, в которой есть зерно истины. Предложить вам что-нибудь выпить?

— Нет, спасибо, мистер Гоури.

Они сидели в «приемной» Арча Гоури — комнате, предназначенной для посетителей и особых случаев. Настоящая гостиная — с удобным диваном, телевизором и видео, шкафчиком с бутылками — находилась где-то в другой части обширного цокольного этажа. Дом имел не меньше трех этажей и, вероятно, чердак, переоборудованный в мансарду. Располагался дом в Грейндже, лесистой озерной местности на южной окраине города. В Грейндж редко заезжали посетители, здесь почти не бывало посторонних, почти не было движения, поскольку этим малоизвестным маршрутом между другими районами города мало кто пользовался. Много громадных, прежде принадлежавших коммерсантам домов с огороженными участками и высокими деревянными или металлическими воротами теперь стали собственностью Шотландской церкви и других религиозных организаций. Часть усадьбы Гоури занимал дом престарелых, а по другую сторону находилось заведение, которое Ребус принял за монастырь.

Арчибальд Гоури любил, чтобы его называли Арч. Все и знали его как Арча. Он был публичным лицом Оранжевого ордена, или, если угодно, Оранжистской ложи, и довольно красноречивым ее защитником (хотя и не считал, что им есть за что извиняться) и, несомненно, главной фигурой в руководстве организации. Притом что он занимал высокое положение, найти его не составляло труда, в отличие от Милли и Мердока, которых дома не оказалось.

Гоури легко согласился на встречу, сказав, что будет свободен между семью и четвертью восьмого.