Любви все возрасты покорны - Татьяна Белая

— А я тебя простила, Стаси, — ответила Аня, неожиданно распуская его косичку и запуская руки в густую шевелюру. — Я даже благодарна тебе за все хорошее, что у нас было, — продолжила она.

— Почему было, Аня? — возразил Стас, — да у нас все только начинается! Мы с тобой поженимся, и будем путешествовать по всему миру. Ты ведь мечтала о круизе на огромном морском лайнере. Хочешь, я брошу работу, и буду жить только для тебя? Хочешь?

— Конечно! Бросишь работу и через месяц повесишься от тоски. Нет уж, от тебя я уже ничего не хочу. Сегодняшние события показали, что, оказывается, я тебя совершенно не знаю и не понимаю.

— Анна! Не говори так! Да ты послана мне богом, Космосом, ангелом-хранителем, судьбой, если хочешь!

— Ну, бог дал, бог и взял, — ответила женщина, продолжая перебирать его кудри. — У нас с тобой до сегодняшнего дня все было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Вот Люсьена мне рассказала, что, ты и кольца обручальные уже купил, и маршрут свадебного путешествия наметил, и визу мне заказал. Красота! Ты все решил сам. Значит, ни минуты не сомневался, что я соглашусь официально выйти за тебя замуж. Естественно! Такой жених: богатый, видный, отличный любовник, да еще, плюс ко всему, практически, не пьет и не курит. За тебя любая молодуха за честь сочтет замуж выйти.

И вдруг, такому мужику, самому господину Оболенскому, какая-то старушка, якобы рога наставила. Зачем выяснять, разбираться, унижаться, да под зад коленом ее и все дела.

— Аня, пощади! — взмолился Стас, опускаясь перед ней на колени.

— Да прекрати, Стасику! — ответила Анна. — Ты думаешь, я хочу, чтобы ты ползал передо мной на коленях и молил о прощении? Не надо мне этого и подарков твоих не надо. Не жили богато, не стоит и начинать.

Я видела в тебе исключительную, сильную личность. Мужика гордого, хоть и упрямого, очень умного и одаренного. А ведь тебя гордыня изнутри сжигает. Именно гордыня, а не гордость. А это тяжкий грех, — закончила она, поднимаясь со стула. — Мне пора домой.

— Я отвезу тебя? — спросил Стас.

— Спасибо, дорогой, но с тобой я уже накаталась, пора пешочком привыкать.

После ее ухода Оболенский некоторое время сидел в оцепенении. Ни Люся, ни Шура не подходили и не тревожили друга.

— Люся, — обратился он к Шуриной жене, — вот ты, как женщина, скажи мне, почему она так спокойна? Если бы она плакала, кричала на меня, нахлестала по мордам, я бы понял, мне было бы легче.

— Стаська! Ну, неужели ты не понимаешь, что ударил ее наотмашь, унизил, втоптал в грязь, — ответила Люся, — кстати, все, что она тебе высказала здесь, абсолютная правда. Уж что-что, а гордыня твоя раньше тебя самого на свет родилась.

— Хорошо! Если, я ее оскорбил и унизил, то еще раз спрашиваю у тебя — почему она так спокойна? — настаивал Стас.

— Значит, смирилась и не хочет ни перед кем унижаться.

— Интересно, я стою перед ней на коленях, а она не хочет унижаться, — с удивлением, заметил Оболенский.

— Слушай, Стасон, давай выпьем малость, — вмешался Шура.

— Не пытайся ты понять женскую логику, мозги сломаешь.

Когда они выпили, Шура добавил:

— Женщин, вообще, нельзя долго слушать, они такого нагородят. Я бы на твоем месте, хватал Анну в охапку и вез к себе домой. Закрыл бы ей рот поцелуями, а не развешивал уши. Проверено на личном опыте, — добавил он.

— Да помолчи уж, мудрец, — сказала Люся, давая мужу легкий подзатыльник. — Знаешь, Стас, не надо ее сейчас трогать. Пусть перегорит, придет домой, поплачет, успокоится. А ты переночуй у нас. А то у тебя дома ее вещи, розы, наверное, еще не завяли. Начнешь ей звонить и говорить глупости.

— Вот именно, — снова вмешался Шура, — ты хоть помнишь, что здесь лепил? Работу он бросит, в круиз поедет! А я тут один крутиться должен? Пусть она пару дней потоскует без тебя, отойдет и все наладится.

— Шура! Какие пару дней? Я послезавтра улетаю. Не знаю на сколько. Может на месяц.

— Ладно, — сказала Люся, — иди, ложись, утро, вечера мудренее.

— У нее почти весь гардероб в моей квартире, — тихо произнес Стас.

— Ну, это не проблема, у меня ключи есть, сходим, заберем.

Через два дня Оболенский улетел по делам в Европу. Анну, перед отъездом, ему так увидеть и не удалось. Она с матерью поехала на дачу к родственникам, где искать эту дачу Стас не знал.

Глава 7

Вначале, путь Оболенского лежал в Испанию, затем в Лондон и, наконец, в Париж, где он надеялся подписать очень выгодный контракт со своими европейскими партнерами. Проживал Стас в пятизвездочном отеле, т. к. дом его сына находился слишком далеко от офиса, где ему необходимо было присутствовать ежедневно.

Переговоры затягивались, и Стас начинал нервничать. Прошло уже почти три недели, со времени его отъезда. Когда во время разговора с Шурой по телефону он спросил об Анне, тот ответил:

— Работает, сделки по недвижимости делает. К нам с Люсей не заходит и даже не звонит.

— Обо мне ничего не спрашивала?

— Нет, Стасюля, — ответил Шура, — попросила твое имя не упоминать и говорить только о делах.

Сидя по вечерам в своем номере, Стас старался скрупулезно вспомнить всю историю их отношений, все разговоры, которые они вели. Проанализировать, что говорил сам, что отвечала Анна, и до сих пор задавался одним и тем же вопросом — почему Аня так спокойно отнеслась к их разрыву? Может, она меня никогда и не любила? — иногда задумывался он. Но все ее поступки, поведение говорило об обратном. Она чувствовала и понимала его, как никто другой, угадывала его желания, угадывала мысли.

Стоп! — подумал Оболенский. А, если задаться другим вопросом — почему мне, Анна стала необходима, как воздух? Почему?? Она не мешала мне, — неожиданно пришла в его голову мысль. Она не мешала мне жить так, как я привык! И никогда не пыталась переделать меня под себя! Пожалуй, да, — решил Стас.

А я, — снова задумался он, — я пытался? Нет, тоже нет. Хочешь, работай, хочешь, не работай, — заявил Оболенский Аннушке с первых дней, как они начали жить вместе, — лишь бы тебе было хорошо. Да, в этом плане у них все было нормально.

Но, что же еще, что еще вошло в его жизнь, с приходом Анны? Почему, даже в самые неудачные дни, когда на работе все складывалось не так, как хотелось, при одной мысли, что он придет домой и там его ждет Анюта, у него становилось легко и радостно на душе. Гори все ярким пламенем, — думалось ему в такие дни, зато у меня Анечка есть.

Мама! — вдруг подумал он. Да, в определенные моменты Аня очень напоминала ему его мягкую и добрую мамочку.

Хотя с детских лет он знал, что жаловаться, размазывать слезы и сопли, дедом и отцом было запрещено, но когда никто не видел, маленький Стасик прибегал к маме и, утирая слезы, шептал ей на ухо свои обиды. Рассказывал о настоящей "трагедии", что Шура опять у него отнял машинку. Мама прижимала сыночка к груди, ворошила его кудряшки, целовала в носик, в затылочек и говорила, что он у нее самый красивый, самый умный мальчик, самый любимый. Она обещала сыну, что Шура поиграет его машинкой и вернет, успокаивала своего малыша и никогда не выдавала их общей тайны мужу и свекру. Когда Стас немного подрос, он уже уворачивался от маминых поцелуев, считая себя взрослым. Мама вздыхала и оставляла сына в покое.