Совсем как ты - Ник Хорнби

крутится композиция перед тем, как диджей отправит ее в помойку? Сколько времени будет у тебя перед тем, как малолетки захотят переключиться на что-нибудь другое? Я, кстати, знаю ответ. На «Спотифай» тридцать пять процентов не выдерживают и первых тридцати секунд нового трека. Двадцать пять процентов переключаются после первых пяти секунд.

– Допустим, но, по-твоему, люди будут разбегаться с танцпола?

– Если лучшая часть прозвучит в начале, то не будут.

– О’кей. Тогда какую мне сделать концовку?

– Это следующий вопрос. У тебя не так чтобы чисто танцевальная музыка получилась. Есть мелодия. Есть удачные переходы. Ты сочинил песню.

– Это плохо?

– Если никто ее не поет – плохо.

– У меня даже текста нет.

– Так сядь и напиши.

– И вокалистов знакомых нет.

– Ноешь, как маменькин сынок, который домашку делать не хочет. Но меня-то не колышет твоя домашка. Не сочиняй текст. Не ищи вокалиста. Разрешаю. О’кей?

– Ты можешь ошибаться.

– Конечно. Но тогда почему ты пришел именно сюда? Да потому, что я никогда не ошибаюсь.

– Ладно, спасибо тебе.

Джозеф отсоединил ноутбук и убрал его в чехол.

– Поставь, я послушаю, – попросила Люси.

– И так хорошо.

– В каком смысле?

– Наверно, в смысле «нет».

– От меня может быть какая-нибудь польза. Я постоянно слушаю музыку.

– И что? Я в курсе. Но ты слушаешь совсем не то, чем я хочу заниматься.

– Разве это важно? Музыка есть музыка.

– Какая твоя любимая песня?

– Я не собираюсь отвечать.

– Почему же?

– Во-первых, потому, что у меня нет какой-то одной самой любимой песни. Как и у всех. Но какую бы я сейчас ни назвала, ты уйдешь, послушаешь, а потом вернешься и скажешь: «Это ни разу не похоже на мою музыку».

– Под какую песню ты любишь танцевать?

– Под «Workin’ Day and Night»[5] Майкла Джексона. Если ее ставят на вечеринке, я тут как тут.

Джозеф рассмеялся.

– Точно. Это ни разу не похоже на мою музыку.

– В положительном или в отрицательном смысле?

– В отрицательном. Я записывал свой трек на компьютере, дудок у меня нет, да и Квинси Джонс не продюсировал. Короче. Сериал будем смотреть или как?

В свое время Люси пропустила «Клан Сопрано». Ей помнилось, что этот сериал смотрели буквально все, но когда он вышел, ей было слегка за двадцать и жила она в жуткой съемной квартире на Страуд-Грин вместе с Джейн: обе работали не покладая рук, обе оттягивались по полной. Сейчас она даже не припоминала, был ли у них «ящик». А уж о кабельном телевидении не могло быть и речи. Джозеф, со своей стороны, даже названия такого сериала не слышал. «Гугл» сообщил им, что на момент трансляции первого сезона Джозефу было четыре годика. Он от души хохотал, а у Люси смешок получился несколько натянутым. Она спала с человеком, который в девяностых еще топал в подгузниках. В конце концов ее утешила мысль о том, что в ту пору оба они были слишком молоды, каждый по-своему. Но сейчас оба подсели на этот сериал; будь их отношения на какой-нибудь другой стадии, они бы смотрели по нескольку серий за вечер. А так и одну до конца не успевали досмотреть.

Первый сезон близился к концу. Десятая серия вертелась вокруг музыкального бизнеса: Крис и Адриана связались с гангста-рэпером по прозвищу Мэссив Джиниус[6], но у них все пошло наперекосяк, когда Адриана попыталась продюсировать трек одной рок-группы, потому что некогда встречалась с ее вокалистом. В конце концов Крис поколотил этого рокера его собственной гитарой. Люси не уследила, кто кому задолжал, но, поскольку финансовый конфликт упирался в нелегальное использование сэмплов, Джозеф впитывал каждый миг, будто глотая отвратительную микстуру, которую требовалось выпить залпом. В этой серии «Клана Сопрано» заимствование было показано как страшное, жестокое дело, а Джозеф как раз поживился музыкой с альбома Earth, Wind & Fire.

– У тебя имя есть? – спросила Люси, когда серия закончилась.

– То есть?

– Вроде Мэссив Джиниус.

– Ха. Нет, нету. Слишком большие заморочки.

Он рассказал, с какими сложностями сталкивается в университете £Мэн, и Люси посмеялась.

– Но разве нельзя просто взять музыкальный псевдоним? Я зову тебя Джозефом, а весь мир узнает под другим именем.

– Весь мир. А что, неплохо.

– Вот и славно: немножко Лондона, немножко страдания.

– Пожалуй.

– Типа Мэссив Джиниус.

– Мэссив Джиниус – обалденное имя.

– Вот его и возьми.

Джозеф поразмыслил:

– А что, юморное имя. Прикольное.

– По-моему, тоже.

– Спасибо. – А потом, не подумав: – Хочешь послушать трек?

– Если ты сам точно этого хочешь.

– У меня и другие имеются. Но над этим я больше всего корпел.

У Люси не было такой аппаратуры, как у £Мэна, но была маленькая «блютуска» – все лучше, чем ноут Джозефа. К этому гаджету он и присоединился, чтобы включить песню. Люси начала энергично кивать в такт, и Джозеф от стыда чуть не грохнулся в обморок. Думал попросить ее не дергаться, однако тогда пришлось бы перекрикивать свою музыку, а этого ему совсем не хотелось. Тем более она тогда станет допытываться, какого черта он не запрещает ей кивать в такт танцевальной музыке на кухне, у плиты, а у него не найдется внятного ответа, который не затрагивал бы ее возраста и ее… Ну, скажем так, ее педагогичества, что ли. Есть ведь такое слово?

Через пару минут Люси начала пританцовывать. Не то чтобы совсем уж пустилась в пляс, но стала двигать и бедрами, и ногами. Чувство ритма у нее присутствовало. Определенно, танцевать она умела. Но как-то не по-людски.

– Не могу находиться в этом помещении, – сказал он. – Нервы ни к черту.

Не успела она и рта раскрыть, как он сдернул в нижний сортир и там заперся.

Тогда Джозеф впервые ощутил, насколько он моложе. Точнее, он впервые ощутил, насколько она старше. И вроде бы не из-за этого танца. А из-за ее энтузиазма. Да, будь у него подруга-ровесница, она, возможно, повела бы себя так же. Но при такой разнице в возрасте все эти потуги – раскачивать бедрами, трясти головой – больше напоминали материнские похвалы. И трех секунд не прошло, как она уже стала всем своим видом показывать: дескать, мне нравится. Словно прочила: «Это будет бомба», хотя могло обернуться и так и этак.

Спору нет, он хотел видеть в Люси преданную сторонницу, но пусть бы она выказывала преданность как-нибудь иначе. А как именно – сразу и не скажешь. Она делилась с ним своими рабочими новостями, и он старался показать, что слушает, что морально поддерживает, что ведет себя, как и подобает другу или возлюбленному. Но хотелось бы надеяться, что при этом он не давит на нее своей молодостью.

Сквозь дверь туалета донеслось соло трубы. Оставалась примерно минута звучания. Он вел себя как мальчишка. Теперь это стало предельно ясно. А все потому, что такая история была для него внове, потому что он стеснялся и робел. На самом деле он еще не проявил