Две дамы и король - Ольга Играева

— Ну, хорошо, — зашел Занозин с другого бока.

Он пока сохранял жесткий, но доброжелательный тон. — Твой приятель говорил что-то про любовника жены… Что это за история?

— Да, эта… — неохотно замычал Коля. — Я думал, откуда еще серьги возьмутся? Ясно, что от любовника, больше неоткуда… Ну, и сказал Саньку — мол, раз от Валькиного любовника, то теперь серьги мои, имею на них полное право.

— А про любовника уверен, что он серьги подарил?

Кто он такой?

— Да откуда я знаю? — раздражился Коля на непонятливость ментов и продолжил злобно:

— Откуда еще серьги возьмутся? Она, сука, конечно, с любовником каким-нибудь трахается, а он ей за это подарки дарит… Богатого, видать, завела.

"О-о-о, — подумал Занозин. — А мы ревнивые…

Вот это новости".

— Так ты что хочешь сказать, будто толком ничего не помнишь, откуда серьги взялись? — спросил он.

Коля глянул на него как баран на новые ворота и честно отрицательно мотнул головой.

— Слушай, — с напором начал Занозин. — Ты, кажется, не понимаешь, в какую историю вляпался…

— Колись, Щетинин, колись, пока не поздно! — завопил в унисон и Гриша, желая помочь товарищам из управления. Он отлип от стола, на котором размещался, и кинулся к Щетинину. Карапетян поймал его за ремень.

— Серьги с убитой в вашем доме женщины обнаружены у тебя, — продолжил Занозин, остановив рукой Гришу. — Откуда они взялись, ты объяснить не можешь или не хочешь. Продавщицы из магазина говорят, что у тебя не хватало на бутылку накануне. Что из этого следует? А из этого следует, что ты зашел с досады в лифт и в состоянии аффекта и, может быть даже, белой горячки убил женщину, снял с нее драгоценности, взял деньги из сумочки. Деньги потратил на выпивку, а через неделю пошел серьги продавать, чтобы достать на бутылку. Для суда достаточно. И пока ты мне не объяснишь более или менее правдоподобно, откуда у тебя серьги, я не склонен придерживаться иной версии происшедшего.

Разумеется, в эту версию Занозин сам не верил.

Такой, как Коля, в состоянии белой горячки (еще не факт, что в этом состоянии человек физически способен на убийство) не догадался бы стереть отпечатки пальцев с сумочки или, пуще того, надеть перчатки.

Потом, он мелковат и не кажется крепким. Может, был раньше, но не теперь, в стадии ярко выраженного алкоголизма. Кстати, эксперты утверждают, что, судя по отметинам на шее, убийца был высокого роста, выше Губиной, а этот — мелочь пузатая… Но Занозину было важно хоть что-то вытянуть из Коли, зацепить конец хоть какой-то ниточки.

— Да от любовника, точно от любовника! — заорал Щетинин. — Не помню я, откуда у меня серьги!

— Слушай, — вздохнул Вадим. — Ты же понимаешь, что мы спросим у твоей жены, у соседей, знакомых и выясним, что никакого любовника нет. И нет никаких подарков от него. Давай вспоминать.

Вадим знал, что это легко сказать — вспоминай, а от такого, как Коля, воспоминания выудить — тяжкий труд, легче повеситься. Он решил, что разумнее будет Колю не трясти и не запугивать, а помочь ему.

— Ну, когда у тебя был последний раз выходной? — осенило Занозина.

— Ну, по средам и воскресеньям у меня выходной, — буркнул Коля.

— Значит, в прошедшую среду был твой выходной… — Занозин держал в уме, что убийство произошло со вторника на среду, ночью. — Что ты делал накануне, во вторник вечером? — Что, что… — засмущался Коля. — Известно, что.

Валька, как сейчас помню, на сутках была, дети у бабки. Пошел за бутылкой.

— Куда пошел, в какой магазин?

— Да в наш же, круглосуточный. Там цены самые низкие в округе, я всегда туда хожу…

— С Саньком ходил?

— Не, Санька, кажется, не было. У него лучше спросите…

— Так, — продолжил Занозин, чувствуя, что подбирается в главному. — А что в магазине?

— В магазине? — переспросил Коля и замолчал, напрягаясь. — Да ничего…

— Продавщицы вроде вспоминают, у тебя не хватило на бутылку — водка подорожала…

— Точно! — оживился Коля. — Точно! Так и было! Не хватило! А они, стервы, эта… в долг не давали.

— А дальше что?

— Да ничего…

— Откуда ты все-таки достал выпить? Ведь достал?

— Достал…

— Откуда?

Коля снова замолчал, парализованный неожиданно пришедшей мыслью: «Неужели я действительно зашел в лифт, убил женщину, взял у нее деньги и водку купил?» Ничего подобного он не помнил, но поклясться, что такого не было, тоже не мог. И больше, сколько ему вопросов ни задавали, не сумел вымолвить ни слова.

Когда Колю увели, Занозин оглядел коллег и объявил:

— Ну, что? Надо просить санкцию на обыск в квартире Щетинина. Чем черт не шутит, а вдруг обнаружим доллары, или рубли в большом количестве, или еще что-нибудь, принадлежавшее Губиной, чего мы пока не заметили… Да с женой его надо поговорить — есть к ней вопросы.

Гриша энергично и понимающе кивал на каждое слово Занозина. Карапетян хранил молчание. Занозин вполне понимал его молчание. Он и сам по-прежнему не верил, что Щетинин убийца. Но как ни крути, получалось, что к смерти Губиной несчастный алкаш имеет отношение.

Тут снизу позвонил дежурный и сказал, что приехали Сергей Губин и Таисья Иванова и спрашивают Занозина.

Как и ожидал Занозин, муж убитой Губиной и ее подруга серьги опознали. Сергей Губин, приехавший в отделение с охранником, лишь взглянув на серьги, тут же сказал:

— Да… Это Киры. Я сам ей эти серьги привез из Голландии. Кажется, где-то до сих пор чек сохранился… — И замолчал, глядя на два кусочка золота.

Таисья Иванова свое дело сделала более основательно. Она взяла серьги в руки, крутила их, вертела и попутно выдавала комментарии:

— Да, серьги очень похожи на те, в которых Кира была на моем дне рождения… Офигительные серьги.

Я всегда ей завидовала. Как-то попросила дать примерить — ах, как они мне шли! Если бы не подарок — это подарок Сергея, — я бы ее упросила мне их продать… Вот смотрите, здесь сбоку штампик с латинскими буквами. Серьги голландские… Ах, бедная Кира! Это ужасно!

Она нервно порылась в сумочке и вынула платок…

Занозин, вспомнив первую беседу с ревущей Таей на кухне в ее квартире, поспешно задал вопрос:

— Так вы опознаете серьги?

Тая перестала хлюпать носом и горячо закивала:

— Да, я опознаю серьги. Это серьги Киры Губиной.

В тот же вечер Занозин, Гриша и Карапетян наведались на квартиру к Щетинину — по сведениям сопровождавшего их участкового, жена задержанного Валя в этот день не работала и обреталась дома. Они вошли в знакомый подъезд и на том самом лифте, в котором была найдена убитая Кира Губина, поднялись на седьмой этаж. Меловой силуэт мертвого тела на полу лифта был уже стерт — все давно запротоколировано, зафотографировано…

Жена Щетинина Валя открыла им дверь — она уже была предупреждена о целях визита, и ей было все равно. Даже отсутствие мужа ее не тревожило — ему уже случалось пропадать по несколько дней, в том числе и в милиции. В такое время у нее и детей выдавалась пара дней покоя. Собственно, «открыла дверь» — это некоторое преувеличение. Замок в двери был раздолбан и вырван с корнем. «Колька позавчера поздно ночью пришел, ключи забыл. Вот и разломал дверь…» — пояснила она и надолго задержала взгляд на раскуроченном замке. Смотрела, не замечала гостей, не реагировала на их приветствия, видимо, соображала, как теперь быть: где новый замок доставать и как ставить.

Участковый — пожилой милиционер — называл жену Щетинина по-отечески Валюшей. Кстати, версию о любовнике Михал Иваныч со своей стороны не подтвердил: "Какой любовник! Валентина вся измотана, заезжена, вся на нервах. Только и думает, как детей поднять, а потом сбежать от своего Щетинина.

Давно бы сбежала — она сама из Ростова, — да как с квартирой, непонятно. А в Ростов обратно не хочет, родственников там уже нет, да и за детей боязно — как они там… Не знаю, конечно, чужая душа потемки, но, по-моему, нет никакого любовника. Да еще говорите, богатый? Да вы сначала на нее посмотрите…"

И вправду, мысль о богатом любовнике при виде Валентины никому в голову не приходила — серое ненакрашенное увядшее лицо, водянистые неподвижные глаза, застиранный халатик… Женщина, имеющая богатого любовника, так не выглядит.

Дети — мальчик лет семи и девочка пяти, — вышедшие в коридор поглядеть на гостей, были под стать матери — неулыбчивые, с остановившимися взглядами, молчаливые… Пока менты ходили по квартире, дети следовали за ними и, не отрываясь, глядели им в лица. Гриша, к вечеру вполне отошедший от утренней грусти, покосился на них, а затем, улучив минуту, шепнул Карапетяну: «Слушай, а ведь дети у них дебилы… Я несколько лет фельдшером отработал на „Скорой“ — насмотрелся». — «Почему ты так думаешь? — не поверил Карапетян. — По каким признакам?» — «Это трудно объяснить. Просто, когда насмотришься на них, потом без ошибки начинаешь распознавать…» И все же Карапетян не верил — дети как дети, ну, не очень общительные, диковатые, не очень воспитанные. Но дебилы? Как-то трудно поверить, что придешь ты в простую нашу семью, каких миллионы, а там дети — маленькие, а уже дебилы…