Возвращение на Подолье - Юрий Комарницкий

С пьяной фамильярностью он хлопнул Франца по плечу и продолжил:

— Но в плане моего замечания по поводу вашей девушки вы не правы. Я ведь хотел вам предложить маленькую компенсацию. Скажем, порядка десяти тысяч долларов.

Константин успел перехватить кулак Франца. Охранник с маленькими, словно вырезанными из газеты ушами, потянул руку за борт пиджака.

— Касым, ты или пьян, или окончательно сгнил в этой задолбанной Москве. Мы уже несколько месяцев в бегах, вконец измотаны, а ты лезешь с пакостями. В общем, мы уходим, будь здоров!

Злобный огонь в глазах Жарылгапова потух. Словно после нокаута, он встряхнул головой и неожиданно взмолился:

— Извини, брат, со мной опять что-то происходит. Вот она оборотная сторона бокса. Перемыкает по несколько раз на день. Клянусь, я вас спутал с кем-то другим. Отшибает память, только злоба душит.

— Это другое дело. Но, прошу, больше не забывайся. После карагандинского изолятора для меня пришить человека пара пустяков.

Жарылгапов внимательно на него посмотрел. Франц перехватил этот взгляд. В глазах промелькнули смесь недоверия и затаенной угрозы. Без сомнения, оправдательные слова о боксерских травмах и потере памяти были лишь словами.

Изначальная легкость, принесенная алкоголем, постепенно проходила. Переезд из одного климатического пояса в другой опять бросил в тяжесть и сонливость. Разболелась голова, слипались веки. Франц вышел в туалет, сполоснул лицо, закурил. На какое-то время оцепенение прошло.

Когда он возвратился в зал, за столиком плечом к плечу сидели трое незнакомцев. Жарылгапов по-прежнему не обращал внимания на Франца. В кругу верзил девушки выглядели словно две маленькие куклы в компании Карабасов-Барабасов.

Незнакомцев представил Харасанов.

— Знакомься, Франц, это Булат, брат Касыма, а это братья Матросовы — Толик и Славик.

Когда Толик и Славик поднялись, чтобы пригласить девушек на танец, Франц был ошеломлен. Таких гигантов ему в своей жизни видеть еще не доводилось.

Заметив его удивление, Жарылгапов засмеялся и сказал:

— Что, молодой человек, моя команда вас удивляет? Эти шкафы за одни сутки вышибают столько денег, сколько вы не видели за всю вашу нищенскую жизнь художника-оформителя.

— Во-первых, я никогда не был нищим и художником-оформителем, — ответил Франц. — А во-вторых, я еще не встречал людей, подобных вам. В каждое сказанное вами предложение вы обязательно вставляете оскорбление и слово “деньги”. Возможно, это доброкачественная шизофрения, а возможно и нет. Вам необходимо провериться у психиатра.

Жарылгапов побагровел. Обстановка опять накалилась.

— Малец, на этот раз ты меня достал! Одно мое слово, и тебя оденут на х… А потом здесь на кухне из тебя сделают фарш.

— Прежде, чем из меня сделают фарш, я из твоего брюха сделаю решето, — процедил Франц, и направил на Жарылгапова ствол УЗИ.

Мафиози побелел как полотно. Облизывая губы, он тихо сказал:

— Костя, где ты взял такого психа? Я не ожидал от него такой прыти. Все, малый, я беру все оскорбления в твой адрес обратно… Идет?

— Нет, Касым, не идет, — вмешался Харасанов. — Если бы это не сделал Франц, еще немного и ты получил бы пулю от меня. Что с тобой случилось? Ведь ты мусульманин, а мы твои гости. Весь вечер ты оскорбляешь человека, который мне ближе, чем брат. Этим самым ты оскорбляешь меня. Знаешь пословицу “против лома нет приема”? Сейчас мы перестреляем твоих архаровцев, а дальше будь что будет. Понимаешь, я сбежал из тюрьмы. По тюремным законам убийство каждого “козла” мне засчитывается как классный поступок. И еще, если бы не я, ты бы, пакостник, только начинал бы свой пятнадцатилетний срок в Карлаге.

Прикрыв стволы пиджаками, держа под прицелом столик, они вышли в холл, а затем на Тверскую. “Бультерьер” в машине бесцветными глазками тупо уставился на Константина:

— А где шеф? Уходите, что ли?

Когда он вытащил мобильный телефон, Харасанов приставил ствол к его глазу.

— Положи трубку, земляк, и трогай в “Дубки”. Надеюсь, дорогу знаешь?

“Бультерьер” был понятлив и сговорчив.

— Есть, шеф, знаю где “Дубки”! Держим курс на “Дубки”, — сказал он не без юмора и добавил: — Жаль, уже поздно, там в прудах рыбку можно половить.

Харасанов тоже знал “Дубки”, а еще лучше повадки Жарылгапова.

— Что-то ты уж очень хорошо знаешь этот парк. Наверное, не один из оппонентов твоего шефа на дне тамошних прудов рыбку ловит.

— Что вы, генерал, я взаправду люблю тот район. На Вишневского у меня сеструха живет. Там и работает в салоне новобрачных.

За трамвайной линией начинался парк. Перед тем, как выйти из машины, Харасанов сказал:

— Передай Касыму, я завтра позвоню. И еще скажи, друзья так не поступают, пусть подумает.

Они долго шли по темным аллеям парка. Кое-где на скамейках спали бродяги. Принимая их за милицию, некоторые из нещастных вскакивали и прятались в кустах. Оборотная сторона богатого столичного города находила убежище здесь, под сенью деревьев ночного парка. Наконец, словно сказочные великаны, выросли здания многоэтажных домов.

Они вошли в темный подъезд. На одиннадцатом этаже изношенный лифт со скрежетом остановился. Харасанов позво — нил в одну из квартир. Через довольно длительный промежуток времени за дверью раздался старческий голос. Вопрос напоминал пароль, был нестандартен и смешон:

— Мурманск, Баку или Киев? Говорите быстрее, я спать хочу.

— Баку, тетя Маруся, давай ключ. Приехала твоя зарплата за два года.

Как по мановению волшебной палочки открылась дверь. Ситцевая старушонка протянула в дрожащей руке ключ.

— Бери, касатик, там все в полном порядке. Телевизор работает, горячая вода есть, чистые постели в шкафу.

Харасанов протянул старушке несколько стодолларовых купюр.

— Бери, тетя Маруся, тут с премиальными. Никто мною не интересовался?

— Никто, касатик. Раз в месяц племянник проверяет твой автоответчик. Ничего… только иногда хулиганы баловываются.

И опять Франц увидел картину, подобную темиртауской. Роскошная квартира, набитая серебром и хрусталем, томилась в ожидании преступного хозяина.

— Ну, что ж, ребята, хлеба, как и в Темиртау, нет, а консервированных продуктов в кладовке полно. У половины, наверное, срок годности истек, но есть там и такие, что еще десяток лет простоят.

Они поочередно приняли душ и легли в постель. Интуитивно Франц чувствовал, Наташа думает о том же, что и он. Всю свою короткую жизнь Франц мечтал приехать в Москву. Он хотел увидеть музеи и парки, выставки художников и скульпторов. Наконец он здесь с прекрасной женщиной, но связан, замордован дикими обстоятельствами. Вот уже несколько месяцев он соучастник цепи преступлений. Его сумка набита оружием, он общается с готовым на все загнанным человеком. Ему ужасно захотелось забрать Наташу и выйти из игры. Но он знал: теперь Харасанов их не отпустит. Читая его мысли, Наташа сказала:

— Сегодня мне впервые стало по-настоящему страшно. Жарылгапов профессиональный бандит, а наш Харасанов — потенциальный. Плевать я хотела на его деньги, пора выходить из игры.

— Я тоже об этом думаю, но как ты себе это представляешь?

— Очень просто, купить в Жмеринку билеты и уехать.

— Нет, Наташа, бросить его просто так — подло! И еще есть одно обстоятельство, пожалуй, основное — я дал ему слово, что буду с ним до конца.

Она прижалась к нему всем телом и горячо шептала:

— Франек, милый, если нас поймают — это конец! За соучастие и недонесение мы получим минимум по три года тюрьмы. Я не хочу тебя терять, давай уедем к тебе или обратно в Казахстан.

Он испытывал моральные и физические страдания. Он боялся всего. Боялся ее потерять, боялся этого зарубежного оружия, пачек фальшивых документов и валюты.

— Знаешь, Наташа, в художественном училище меня сделали диссидентом, отщепенцем, вываляли в грязи и наплевали в душу. Я хорошо знаю каково человеку, которого бросают друзья. Теперь же ты хочешь, чтобы так поступил я.

На плече он ощутил ее слезы. Ему до боли захотелось ее успокоить.

— Он нас отпустит, я уверен! Завтра я с ним поговорю. У него нет причины нас держать.

В это же время Харасанова мучил вопрос иного рода. Он хорошо знал “отставных” спортсменов, большинство из которых, за неимением постоянных доходов, подались в криминальные структуры. Но Жарылгапов был птицей иного полета. Правнук бая, он имел большую родню, которая осела где-то в Афганистане и США. Жарылгапов мечтал не только об обогащении. Его душа жаждала Мести. А если взять во внимание азиатский менталитет, Харасанов не завидовал Юрию Лужкову, приютившему под своим крылом такого гостя.

О жестокости Жарылгапова еще в Караганде ходили страшные истории. К примеру: десятки мальчиков, которые в рюкзаках привозили для него сырец высококачественной марихуаны, после двух — трех поездок в Чуйскую долину исчезали в чреве Карагандинской тюрьмы. Тысячи матерей мечтали собственноручно выдрать глаза этому мерзавцу с бычьей шеей и хищными болотными глазами. Честно говоря, тогда в Караганде, Харасанов вряд ли подрядился бы делать ему фальшивый паспорт и устраивать пластическую операцию. Но случилось так, что барыга по натуре, Жарылгапов скупал все, в том числе и книги. Агент Харасанова по продаже книг однажды имел неосторожность принести очередной том Жарылгапову домой, когда у того веселились его “бультерьеры”. Они решили выявить источник поступления книг и мордовали парня до тех пор, пока он не указал откуда они появляются. Жарылгапов знал: книги диссидентов стоят больших денег. С того момента Харасанов попал в поле зрения карагандинской мафии.