Контуженый (СИ) - Бакшеев Сергей

— Так ты Контуженый или Кит?

— Никита Данилин.

— И кем был Контуженый Кит Никита Данилин помимо минометчика?

— Слесарь в вагоноремонтном.

— Значит руки из правильного места растут. Пойдешь к нам на завод, Никита Данилин? Нам очень не хватает… мужиков.

Мы смотрим друг другу в глаза. Алена красивая, прямолинейная и ждет моего решения. Не только как начальник цеха.

Она трогает меня за руку. Голос тихий, но грудь вздымается:

— С жильем на первое время можно у меня.

Я признаюсь:

— Сегодня мне ночевать негде.

— Вот и договорились. — Она сжимает мою ладонь. Шага навстречу не делает, но становится ближе.

Я чувствую, как теплеет ее рука, и боюсь обидеть:

— Но завтра я уеду.

Легкое разочарование в ее глазах сменяется усмешкой:

— Не можешь соврать девушке?

— Не могу.

— Ты точно Контуженый. И это мне нравится.

Мы уходим с завода вместе.

Я в гостях у радушной прямолинейной женщины. На заводе она Алена Анатольевна, а для меня уже даже не Алена, а заводная чертовка. Гость сыт, помыт и обласкан. Голые и утомленные мы лежим в постели.

Алена уже выяснила про мою контузию, водит пальчиком по следам ран и уверяет:

— Пациент здоров. Я проверила. Где поставить печать?

Она касается губами моих губ:

— Такой печати достаточно?

Мне хорошо и я молчу. Начальнице не требуются советы, она знает, что делать. И точно.

— Недостаточно, — шепчет Алена, и ее губы исследуют мое тело: — Еще здесь… Здесь… Здесь… А как насчет этого…

Новые ласки, новое возбуждение, новый взрыв плоти и окончательное утомление. Погружаясь в сон, я слышу:

— Оставайся, Никита. Твой друг — хозяин завода. Он сделает тебя руководителем.

Я обнимаю гибкое тело настойчивой женщины. Кажется, даже шепчу: Алена… А во сне вижу Машу. Я с нею рядом, а она очень далеко.

С первым пробуждением сон ускользает и в контуженной голове новый образ — Злата. Теперь мысли только о ней. Как Злата связана со смертью Николая Краско? Зачем к ней приезжал его сын Русик? Чего она испугалась?

Ответов нет. Есть убеждение — Злату надо найти обязательно! И встретиться с Русиком. Как он выжил? Что знает о гибели расчета?

За завтраком я показываю Алене фотографию Златы:

— Ты видела эту девушку? Она приезжала к Николаю Краско.

— Красивая, — цедит Алена. — Твоя невеста?

Я обещал не врать и признаюсь:

— Заявление в ЗАГС написали, но…

— Дай угадаю! — прерывает Алена. — Ты ушел воевать, она не дождалась. Но отношения до конца не выяснены, и ты на что-то надеешься.

Приходится признать:

— Алена, ты хорошо разбираешься в людях.

— Научилась! — Алена с шумом убирает чашки и тарелки в раковину. — И вот, что я тебе скажу. Уезжай скорее, Контуженый. Мне на работу.

Я встаю из-за стола. Не знаю, как попрощаться:

— Спасибо за всё.

— Да ну тебя. — Алена отворачивает лицо. Ее изломанная рука словно выталкивает меня: — Исчезни! Не мучай.

30

По дороге в Дальск я трясусь в автобусе. Времени много, несколько раз перечитываю рассказ Чеха «Кто??». Теперь я уверен, что это его диалог с сестрой, скопированный из чата. Вряд ли он что-то в нем изменил.

Злата с детства называла Антона Тохой. Она пишет лично ему, но говорит обо всей нашей троице.

«— Привет, Тоха! Как у вас там? В отпуск отпустят?

— У нас контракт, сестренка. На шесть месяцев, сейчас пятый.

— Пятый месяц, уже пятый. Захочешь, не забудешь. А Шмелев и Данилин это помнят?

— Таких не знаю. Есть Кит и Шмель. И я давно не Тоха, а Чех.

— Я в вас запуталась, Шмель-Кит, животный мир какой-то. Кто есть кто?

— Какая разница.

— Если тебе все равно, то и мне. — Злата задумывается и продолжает в следующей строчке: — Тоха, у тебя есть девушка?

— Ага! Стройная, прямая, обычно холодная, а иногда просто огонь. На руках ношу, называется минометом.

— Армейский юмор, ржу не могу. Я тоже знаю. Одна извилина — и та от фуражки! Это про вас?

— У нас каски.

— Проехали, занесло. А вот будет у тебя девушка, ты кого бы хотел, сына или дочку?

— Я хочу выжить.

— Говорят, все парни мечтают о мальчиках.

— Ты чего завелась, сестренка?

— Пятый месяц. Можно увидеть.

— Чего?

— Не чего, а кого. Мальчика или девочку.

— Ты про что?

— Про живот и про то, что в нем.

— Пиши нормально! У меня в ушах гудит после боя.

— Пишу — беременность. Вроде без ошибок. Слышал такое слово?

— Кто? Ты! От кого?

— На первый вопрос сам ответил. А на второй — тайна покрытая мраком.

— Злата, ты беременна? Пятый месяц?

— Теперь и ты завелся. Пугает слово беременность? Еще есть слово аборт!

— Ты сделала аборт?

— Аборты делает акушер-гинеколог, а я проводница.

— Кто он? Я его знаю?

— Сплошные вопросы, как в викторине. Накидываю варианты: Шмель, Кит, святой дух. Кого бы ты выбрал?

— Они? Он? Кто??

— Палец дрогнул, а получилось, как у меня в голове — два вопросительных знака.

— Кто-то из них? Шмель или Кит?

— «Какая разница». Это твои слова.

— А твои — «если тебе все равно, то и мне»!

— «Пони бегает по кругу и в уме круги считает» — не твои и не мои, но про нашу болтовню.

— Злата, у меня уже ум за разум… — После паузы прямой вопрос Чеха: — Беременна или аборт?

— А Кит и Шмель что бы выбрали для любимой девушки?

— Любимой? Не слышал про таких.

— Еще бы, дур мало… — Теперь уже паузу берет Злата и строчит: — А ты спроси. Если телка залетит, как они поступят? Только про меня не трепись.

— Почему я? Сама спроси.

— Мне поздно спрашивать.

— Блин! Злата! Ты меня запутала! — злится Чех и, успокоившись, продолжает: — Лучше отвечу на первый вопрос: как у вас там? Проще, чем у тебя, сестренка. Потому что живем по приказу, и в голове не бывает вопроса: кто??

— Теперь будет. Слышишь, постукивает. Кто?? Кто??»

На этом диалог обрывается. Чех посчитал, что это тема для рассказа, и сохранил его. А для моей больной головы это тема для раздумий.

Беременность, аборт — про такое девушки не шутят. Шутливый тон Златы — это самозащита. На самом деле в ее душе клокочет вопрос — кто? Кто отец ее ребенка? Она ответила: «тайная покрытая мраком». Тайна для нас или для нее тоже?

А может, в туманных словах доля истины. У меня со Златой случилось ночью в мрачном месте. Мрак отчаяния клубился в ее открытых глазах. И у Дениса с ней было там же во мраке вечера. В тот раз мрак источали мои глаза.

Я хлопаю себя по лбу — приди в чувство! О каком отцовстве я рассуждаю. Беременности нет, Злата сделала аборт!

Однако вопрос остался. Кто? Ей больно, и она хотела передать свою боль мне, подлецу. Или, наоборот, чтобы Денис узнал, что мог стать отцом. Злата мучилась и сомневалась. А вдруг, отец я? И избавилась от сомнений.

31

Я приезжаю в Дальск поздно. Мать ушла в ночную на хлебозавод, но в холодильнике, конечно же, есть ужин — только разогрей. Мама ждет меня в любое время. Я ем без аппетита и падаю в постель.

За окнами мирный город — ни отдаленной канонады, ни выстрелов систем ПВО, ни шума вертолетов, уходящих на ночную охоту. Казалось бы, спи, как младенец, но мирного сна не получается.

Только смыкаю веки, и в подсознании всплывает ужас роковой ночи. Сквозь туман памяти проясняются детали.

В тот день был долгий бой, мы израсходовали все боеприпасы и смертельно устали. К ночи снабженцы подогнали машину с минами. Десятки тяжелых ящиков нужно было таскать за бруствер, распределить по окопу, а утром грузить обратно. В тот день наши штурмовые отряды оттеснили вэсэушников, с утра предстояла передислокация на новое место.

В гибели расчета, в смерти лучших друзей виноват только я.

Я, как командир, принял решение спрятать машину с боекомплектом между хатой, в которой мы расположились на ночлег, и раскидистой старой яблоней. Рассудил, что уже ночь, с беспилотника враги не заметят. В конце концов, они тоже выдохлись и падают с ног. Те счастливчики, кто еще на ногах.