Тайна Катыни, или Злобный выстрел в Россию - Владислав Швед

Противоречат показаниям Токарева и факты, приводимые в польском сборнике «Катынское преступление. Дорога до правды», хотя, на первый взгляд, они, казалось бы, подтверждают его версию о «чемодане „вальтеров“»:

«При раскопках 1991 года в Медном найдено 15 пистолетных гильз и 20 пуль Браунинг 7,65 (такие патроны подходят и для „вальтеров“), а также 2 пули от нагана 7,62. На 14 гильзах идентифицирован производитель — Deutsche Waffen- und Munitionsfabriken».

(Статья Ярослава Росяка «Исследования элементов боеприпасов и огнестрельного оружия, найденных во время эксгумации в Харькове и Медном». С. 351–362)

Дело в том, что большинство немецких пуль были обнаружены не в черепах казнённых, а в верхних слоях могилы, вне трупов. Стреляные же гильзы вообще не должны были попасть в это захоронение, так как, по утверждению Д. С. Токарева, расстреливали поляков не у готовой могилы, а в подвале тюрьмы.

Вызывает удивление, что Токарев во время допроса без усилий оперировал цифрами, датами, фамилиями и фактами, которые практически невозможно вспомнить по истечении 60 лет. Он без запинки назвал число расстрелянных поляков — 6295 человек, которое, как выяснилось полутора годами позднее, лишь на 16 чел. расходилось с данными, содержавшимися в совершенно секретной записке Председателя КГБ Шелепина Хрущёву от 3 марта 1959 года!

Даже сам Шелепин в статье «История суровый учитель», опубликованной в газете «Труд» за 14 марта 1991 г., за давностью лет ошибочно утверждал, что в Катыни было расстреляно «15 тысяч польских военнослужащих», хотя в записке того же Шелепина от 3 марта 1959 г. было указано, что «в Катынском лесу (Смоленская область) расстреляно 4421 человек» (Катынь. Расстрел. С. 684). Бывший председатель КГБ забыл подробности Катынского дела, а вот Токарев «помнил»! Или кто-то ему напомнил? Кстати, когда во время допроса дело касалось уточнения сведений из документов за его собственной подписью, Токарев демонстрировал удивительную забывчивость.

Насколько после этого можно доверять Токареву? Возможно, старый генерал КГБ решил в «смутное» время согласиться с «желаемой» наверху версией, но специально допускал столь явные неточности в своих показаниях, чтобы их фальшивость была очевидна!?

Надо заметить, что несоответствия в указании места расстрела поляков присутствуют и в показаниях М. В. Сыромятникова, бывшего старшего по корпусу внутренней тюрьмы Харьковского управления НКВД. Он рассказывал, что:

«…ночью он выводил будущие жертвы со связанными руками из камеры и вёл в подвал, в помещение, где комендант местного НКВД Куприй должен был их расстрелять».

(Микке. Спи, храбрый… С. 28)

Однако начальник харьковского КГБ генерал Николай Гибадулов показал польским экспертам «остатки фундамента когда-то стоявшего особняком, а ныне уже не существующего строения (генерал назвал его сараем»). И заявил:

«Мы это установили точно, расстреливали именно здесь. А Сыромятников врёт, не понятно зачем».

(Микке. Спи, храбрый… С. 29–30)

Не вполне убедительными выглядят показания бывшего сотрудника Смоленского УНКВД Петра Климова, который в заявлении в областную комиссию по реабилитации жертв репрессий писал, что поляков расстреливали:

«…в помещении Смоленского УНВД или непосредственно в Катынском лесу».

(Катынский синдром. С. 363)

П. Климов утверждал, что он:

«…был в Козьих горах и случайно видел: ров был большой, он тянулся до самого болотца, и в этом рву лежали штабелями присыпанные землей поляки, которых расстреляли прямо во рву… Поляков в этом рву, когда я посмотрел, было много, они лежали в ряд, а ров был метров сто длиной, а глубина была 2–3 метра»

(Жаворонков. О чем молчал Катынский лес… С. 109–110).

Необходимо заметить, что самая большая могила в Козьих горах, по данным немецкого профессора Бутца, имела длину 26 метров (Отчет Бутца из «Amtliches Material zum Massenmord von Katyn»). Эти данные были подтверждены поляками (отчет Мариана Глосека) во время эксгумационных раскопок в 1994/95 гг. Где же Климов видел ров-могилу длиной 100 метров?

Как видим, даже с определением мест расстрела поляков возникает немало вопросов. Удивительно, но нестыковки в версиях о местах расстрела присутствуют в показаниях по всем трём местам предполагаемых массовых расстрелов пленных поляков (Калинину, Харькову и Смоленску). Что это значит?

Необходимо обратить внимание на то, что Климов дополнительно в своем заявлении указал, что:

«…в то время, когда был расстрел плляков, и после этого здесь, в Смоленске, в Козьих горах, бывали Каганович Л. M., Шверник, ещё помню, глушили на Днепре рыбу. Отдыхал в Козьих горах ещё Ворошилов К. Е.».

(Жаворонков. О чем молчал Катынский лес… С. 111)

Можно представлять советских руководителей «монстрами», что постоянно делают защитники немецко-польской версии, но одно очевидно. Многотысячное захоронение без гробов в 500 м от правительственной дачи представляло собой своеобразную бактериологическую бомбу, не говоря уже о тяжелом трупном запахе в первые летние месяцы после расстрела.

Профессор судебной медицины Ф. Гаек из Праги также обратил внимание на этот момент. В своих «Катынских доказательствах» он писал о невозможности нахождения «оздоровительного учреждения» рядом с массовыми захоронениями.

«Такое большое количество трупов было покрыто слоем песка толщиной всего около 1,5 м, зловоние тысячи разлагающихся тел должно было обязательно распространяться в лесу».

(Гаек. С. 15)

Известно, что в СССР весьма внимательно следили за экологической обстановкой, в которой отдыхали члены Политбюро и ЦК ВКП(б).

Медперсоналу, давшему согласие на отдых в подобном антисанитарном месте членов советского правительства, такая ситуация грозила уголовным делом по статье «умышленное вредительство» с соответствующими последствиями. Да и сами руководители не пошли бы на это. Разве в Советском Союзе было мало заповедных дач?

Удивительно, но в случае с расстрелом польских военнопленных налицо полное нарушение инструкции НКВД о порядке производства расстрелов, согласно которой приговоры должны были приводиться в исполнение с «обязательным полным сохранением в тайне времени и места приведения приговора в исполнение». Места расстрелов должны были находиться не менее чем в 10 км от населенных пунктов, чтобы в ночное время не было слышно выстрелов и не видно света от костра и фар автомобилей («Р» — значит расстрелять. «Моск. комсомолец», 7 июня 2007 г.).

Ещё раз напомним, что перед расстрелом поляков не обыскивали и не раздевали. Это при том, что операция по их расстрелу должна была оставаться тайной навечно. Все делалось как бы для того, чтобы в будущем при раскопках польских захоронений сразу можно было бы установить, кто расстрелян. Как это объяснить?

Подобное сторонники официальной версия объясняют тем, что сотрудники НКВД якобы боялись бунта польских заключенных и поэтому до последнего момента не хотели их настораживать раздеванием и предварительным связыванием. А почему не боялись бунта советских «врагов народа», среди которых было немало военных, имевших боевой опыт, которых поголовно перед расстрелом обыскивали, связывали и раздевали?

Сомнения вызывают и показания бывшего начальника управления по делам военнопленных НКВД СССР П. К. Сопруненко. Во время допроса 29 апреля 1991 г. он утверждал, что:

«…лично видел и держал в руках постановление Политбюро ЦК ВКП(б) за подписью Сталина о расстреле более 14 тыс. польских военнопленных».

(Катынский синдром. С. 360)

Известно, что право ознакомиться с решением Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. в НКВД СССР было предоставлено лишь наркому Л. Берии. Трудно поверить, что Берия проигнорировал запрет знакомить «кого бы то ни было» с документами «особой папки» без разрешения ЦК и ознакомил Сопруненко с решением Политбюро. В то время Берия был крайне осторожен, т. к. за месяц до этого, 4 февраля 1940 г., был расстрелян его предшественник бывший нарком НКВД Ежов.

Хочется напомнить российским прокурорам и авторам сборника «Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях» указание, сформулированное Пленумом РКП(б) от 19.VIII. 1924 г. и напечатанное на бланках Политбюро ЦК ВКП(б):

«Товарищ, получающий конспиративные документы, не может ни передавать, ни знакомить кого бы то ни было, если на это не было специальной оговорки ЦК…»