Стихотворения. Поэмы. Проза - Константин Случевский

О царевиче Алексее

Было то в стране далекой,Лет, без малого, чай, двести!..На поморье калабрийском,Где на самом видном местеГород есть, Бари зовется,Льнущий к морю, как к невесте, —Ясным утром, очень рано,По обету и по чести,

К Николаю-чудотворцу,Мирликийскому святому,Караван тащился русский,А вести пришлось Толстому.Из Сент-Эльмской цитадели.Дали крюк! Жаль, по-пустому:Приближаться б им скорееБлиже к дому, ближе к дому…

Дом тот — крепость в Петербурге,Еле конченная кладкой;Казематы чуть просохли;Появились для порядкаЦарства нового, Петрова…В царстве — точно лихорадка!Глухо ходит недовольствоИ с Петром играет в прятки.

Во Владимире на КлязьмеВ ночь к царице ЕвдокииХодят в келью, скрытно, тайно,Люди всякие лихие:На царя куют оковы,На погибель всей России,Ходит Глебов с Досифеем,Лопухин, еще другие!

Извести Петра им надо,Извести его скорее!Их надежды, все надеждыВ царском сыне Алексее!Воцарится — уничтожитВсех замеченных в затеях,Иностранцев, гладко бритых,Щеголяющих в ливреях!

Потому: царевич — постник,Вырос в строгом, древнем чине,Мыт и чесан по закону,Бабьей ласкою, и нынеОн союзников вербуетНа подмогу, на чужбине…Все надежды, все надеждыВ Алексее, царском сыне!

К Николаю-чудотворцуКараван его подходит…Взгляд царевича больногоНеспокойно, робко бродит;Он с чухонки ЕфросиньиТусклых глаз своих не сводит!Ей одной живет и дышит,Раскрасавицей находит.

Удивились в храме ликиВизантийских преподобных, —Увидав впервые русских,Кое в чем себе подобных,Хоть и в платьях непривычных,Узких, куцых, неудобных;Больше всех дивил царевичВзглядом глаз пугливо-злобных!

И царевич с ЕфросиньейДолго рядышком молилисьИ, пожертвовав на церковь,В дальний путь домой пустились;Путешествия в те годыЧасто месяцами длились…Обещал им Петр прощенье,Лишь бы только возвратились!

Не прошло и полугода,Над Невою, в каземате,Над царевичем шли пытки,Не в застенке — при палате;Потянули всяких грешныхК объясненью и расплате…Мало ль что у нас бывалоС краю света, в нашей хате!

«Замышлял ли ты, царевич,Погубить дела ПетровыИ разрушить в государствеВсе великие основы?Ты ковал ли на РоссиюВ иностранных царствах ковы?Были ль на цареубийствоЗаговорщики готовы?»

Отвечал царевич смутноОколесные признанья…Обратились к Ефросинье, —Поддалась на увещанья!Все открыла: как, что было,В чем имелись ожиданья,Все, что ей царевич выдалТемной ночью, в час лобзанья!

Черной рабскою душоюПродала, кого любила!Жизнь не раз уже рабамиПредстоявшим рабству мстила…Собрал Петр большую думу,И та дума порешила:Казни заслужил царевич, —И не трон ему — могила!..

А уж что за это времяПетр испытывал — словамиПередать нельзя! в грядущемДальнозоркими очамиУж чего не прозревал он?Говорят, что он, часамиНеподвижен, недоступен, —Одержим был столбняками!

Не для сладких сантиментов,Не для временной забавыИз своих тесал он мыслейОснования державы!Неспроста стрельцов сгубил онВ разливной крови расправыИ на дыбу гнал крамолу,Ассамблеей гладил нравы!

«Погубить ли мне РоссиюИли сына? — Бог с ним, с сыном!..»И поставлен Петр ВеликийНад другими исполином!Как его, гиганта, меритьНашим маленьким аршином?Где судить траве о тыне,Разрастаясь по-над тыном?

Новгородское предание

Да, были казни над народом…Уж шесть недель горят концы!Назад в Москву свою походомСобрались царские стрельцы.

Смешить народ оцепенелыйИван епископа послал,Чтоб, на кобылке сидя белой,Он в бубны бил и забавлял.

И новгородцы, не переча,Глядели бледною толпой,Как медный колокол с их вечаПо воле царской снят долой!

Сияет копий лес колючий,Повозку царскую везут;За нею колокол певучийНа жердях гнущихся несут.

Холмы и топи! Глушь лесная!И ту размыло… Как тут быть?И царь, добравшись до Валдая,Приказ дал: колокол разбить.

Разбили колокол, разбили!..Сгребли валдайцы медный сор,И колокольчики отлили,И отливают до сих пор…

И, быль старинную вещая,В тиши степей, в глуши лесной,Тот колокольчик, изнывая,Гудит и бьется под дугой!..

Корона патриарха Никона

Ф.М. Маркову

Есть в Патриаршей ризнице — в МосквеСреди вещей, достойных сохраненья,Предмет большого, важного значенья,Дававший пищу некогда молве,Теперь в нем смысл живого поученья,И этот смысл не трудно уловить…

Корона Никона! В ней — быть или не бытьЦарева друга, гордого монаха,В ней след мечты, поднявшейся из праха;И так и чувствуешь какой-то смутный страх,Как бы стоишь у края грозной кручи…Двум бурям не гудеть из той же самой тучи,Двум солнцам не светить на тех же небесах!

И так и кажется: с церковного амвона,Первовестителем духовного закона,Он, Никон, шествует народ благословить;Покорный причт толпится; услужитьТоропится… На Никоне корона!Вот эта самая! По узкому путиВ неясном шепоте проносится толпою,Что будет летописью, быв сперва молвою:«Смотри, смотри! Бес вышел мир пасти!Два ценные венца несет над головою,Их будет семь! Он в злато облечен,Идет святителем, в нем бес неузнаваем,В святом писании он назван Абадонн…Слыхали ль? Нет? В ночи к палате царскойКольчатым змеем бес по лестнице всползал,Играл с венцом царевым, проникалВ синклит духовный и в совет боярский…Смотри, смотри, как шапка-то горит!Царев венец на ней не по уставу!То бес идет! Ведет свою ораву,Он тех прожжет, кого благословит»…

Молва, молва! В твоем ли беспокойномЖивом сознанье слышится порой,В намеке быстром, в помысле нестройном,Призыв набатный силы вечевой!В твоем ребяческом и странном измышленьеГорит в глубокой тьме, в таинственном прозренье,Сторожевая мысль по дремлющим умам!Созданиям молвы, как детям в царство бога,Открыта издавна широкая дорогаДо недр истории, ко всем ее мощам…

Корона! Шутка ли? Забытая, немая,Объята грезою несбывшегося сна,Она лежит теперь безмолвна и пышна,Того, что думалось под ней, не разглашая.Вокруг оглавия поднялись лепестки,Блестя алмазами, высоко проступилиИ царственным венцом отвсюду окружилиМонашеский клобук, зажав его в тиски.

В ней мысль воплощена, рожденная недаром!Отвага в ней была и на успех расчет…В ней были мор и смрад, и веяло пожаромВсего того, чем силен стал народ!В ней что-то чуждое воочию слагалось:К родной нам церкви язва присосалась,Опасным замыслом был мощный ум объят,Годами бед и зол неслыханных чреват.

Но где-то там, внизу, в толпах, сознали рано,Стихийной силою всей чуткости своей,Что может изойти из гари и туманаДвух перевившихся в единое огней!Борьбой неравною народ мог быть осилен!Как с патриархом быть — он сам пути нашел:Ведь Никон — еретик, он книги перевелНеверно с истиной, в них ряд улик обилен, —И Никон пал, и начался раскол…

Народ метет порой великим дуновеньем…Наскучив разбирать, кто прав и кто велик,Сквозь мысли лживые, с их долгим самомненьем, —Он продвигает вдруг свой затемненный лик:«Я здесь, — гласит тогда, — и вот чего желаю!Вот это, — молвит, — мне по сердцу, по плечу!Чего мне надобно, ясней других я знаю,А потому-то вас, как грезу сна, свеваю,Вас, жаждущих того, чего я не xoчy!»

Народ… Народ… Он сам сложил свое былое!Он дал историю! В ней все его права!Другим успех и мощь в том или в этом строе,Жизнь в наслоениях, законы в каждом слое,Призванья пестрые… Но нам нужна Москва,Москва единая над неоглядной ширьюРазбросанных везде рабочих деревень,Нам, нам, — нехитрый быт, родных поверий сеньИ святость догмата, с Каноном и Псалтырью!Нам песня, полная суровой простоты,И дни короткие, и жгучие метели,И избы дымные, и жесткие постели;Несдержанный разгул, безумные мечты…Нам заповедный труд томительных исканий,Особый взгляд на все, на жизнь, на смерть, на честь…

Но у кого же, где в годины испытанийМы силы черпаем, которые в нас есть?Чей голос слышится, когда, гудя громами,Война кровавая струит свинцовый дождь?!Народ несет хоругвь отборными сынами, —Чтоб закрепить могильными холмамиЖивой своей души испытанную мощь!

Народ давал руля, когда в глухих порывахТяжелых смут, среди кипящих волн,Случалось проводить в бушующих извивахСтремнин губительных наш заповедный челн…И будет так всегда…

О! Кто ж вести возьметсяНарод на новый путь неясных благостынь!И что дадут ему за то, что отберется?Что тронет сердце в нем, и чем оно забьетсяНад усыпальницей развенчанных святынь?Кто душу новую, из новых сочетаний,Путем неведомых и темных волхвований,Как вызов божеству, на русский люд соткет,И этой новою, улучшенной душоюНаполнит в нем все то, что станет пустотою, —И что же, что тогда заговорит народ?..

Село Филемониха