Секс, смерть и галоперидол. Как работает мозг преступника. Судебная психиатрия как она есть - Михаил Львович Бажмин

Само собой, с точки зрения судебной психиатрии такой человек не может нести никакой ответственности за свои поступки. Чтобы доказать это, требуется диагностика расстройства сна. Как правило, она включает наблюдение в отделении и выполнение процедуры под названием «полисомнография». Это что-то типа ЭКГ для мозга во время сна. На голову накладываются датчики, которые фиксируют электрическую активность мозга спящего человека, и по этим графикам врачи могут увидеть все фазы сна, посчитать их соотношение, зарегистрировать все сопутствующие расстройства.

Я надеюсь, что смог убедить вас: сон – это не то, чем можно пренебречь ради лишнего эпизода сериала. Он важен так же, как вода или еда. Это жизненно необходимый процесс, который в течение эволюции сделал нас теми, кто мы есть. Именно сон обеспечил нам возможность использовать свой мозг настолько эффективно, что сейчас я сижу за компьютером и печатаю текст книги, а не гоняюсь по прериям за мамонтом с палкой-копалкой. Спасибо сну!

Спокойной ночи…

Глава 7

Психогериатрия

РАССТРОЙСТВА СНА – группа заболеваний, характеризующихся нарушением процесса засыпания, поддержания сна или пробуждения, фаз сна и прочее. Как правило, встречаются в качестве симптомокомплекса в структуре других заболеваний (например, бессонница при болевом синдроме или тревожных состояниях).

В обратном порядке

Поначалу проявилась бытовая забывчивость. Он называл это склерозом, и, пока искал невесть куда запропастившиеся очки или часы, все спокойно относились к старику. Но однажды он поставил пластиковый будильник-таймер в духовку и включил ее, не сообразив, как же правильно пользоваться этим самым таймером для приготовления еды.

Высохший, сморщенный старик сидел в кабинете врача и бессмысленно глядел на лежащий перед ним листок бумаги. В его голове была тишина, тишина пустоты, в теплой влажной темноте позади его глаз не происходило ни-че-го…

– Ну давайте попробуем вместе. Вот я рисую круг – это пирог, его нужно разделить на пять частей. Возьмите ручку и нарисуйте линиями, как будете делить.

Врач уже битый час пытался добиться от старика хоть какого-то результата, но тот был просто не в состоянии. Не в состоянии вспомнить сегодняшнюю дату, даже год не помнил. Не помнил, кем работал всю жизнь. Не понимал, почему он находится… Собственно, где он находится, он тоже не понимал.

– Ну вот смотрите, я врач, вокруг медсёстры и пациенты, вот ваша кровать. Где мы находимся?

– Э-э-э… Дома?

– У вас дома есть врачи и медсестры?

– Вроде нет… Была одна медсестра. Когда я ранение получил под Варшавой, она меня выхаживала… Как же ее звали… Элла! Да, точно, Элла.

– Элла ваша жена, да, все правильно. А сейчас вы где?

– Опять в госпитале? Вроде больше не было ранений…

– Ну, это лучше, чем ничего, конечно…

Родившийся в маленьком еврейском местечке на востоке Польши Барух был самым обычным ребенком. Практически тот самый еврейский мальчик из анекдотов, даже играл на скрипке. Но Вторая мировая перемешала судьбы людей в своем кровавом котле, и играть ему пришлось недолго – родители бежали на Украину, оттуда семью эвакуировали дальше на Восток, в глубокий тыл. Так Барух (который к тому времени уже стал политкорректно зваться Борей) оказался в Узбекистане. Как и многие другие, сбежал из дома, соврал в военкомате, накинув себе год, и в 1944 году семнадцатилетним ушел на фронт.

Там было страшно, и война оставила на нем свои шрамы, причем на душе этих шрамов было куда как больше, чем на теле… Хотя под конец он схлопотал-таки осколок от снаряда в ногу и попал в госпиталь, где его еврейское счастье свело парня с будущей женой – Эллочкой, очаровательной девушкой с черными как смоль кудрями. Элла помогала ему ползать в туалет и меняла повязки на ране, которая никак толком не заживала. Из госпиталя он вышел за неделю до капитуляции Германии. А поскольку вышел опираясь на трость – до Берлина уже не дошел. Расстраивался, злился на себя и на тот снаряд, но душу грело тихое «да», которое прошептали пухлые розовые губы за день до его выписки.

Барух остался помогать другим больным, эти губы и кудри держали его в госпитале крепче корабельного каната. Потом он добрался до родителей, узнал, что двое братьев не пережили эту войну, но остались сестра, мать и отец, которые простили ему тот побег из дома на фронт сразу же, как только увидели семитский профиль его возлюбленной. Свадьба, учеба, пока Элла работала медсестрой в больнице, – он учился, стал агрономом и следующие 40 лет выращивал хлопок для большой страны, растил уже своих детей, рассказывал анекдоты про немцев, евреев и поручика Ржевского. Поблескивая очками в роговой оправе, он ездил по полям на мотоцикле, зорко высматривая вредителей, оценивая скорость созревания, потенциальную урожайность и… что там еще делают агрономы.

После сорока нога у Баруха внезапно начала напоминать о себе. С палочкой он ходил уже много лет. Но когда седина стала поблескивать в его волосах и очки сменились на более элегантную (и контрабандную) модель, он внезапно стал нравиться женщинам: слегка седой, но далеко не старый мужчина, с тростью, в костюме – вид у него был абсолютно профессорский. Благодаря своему опыту он смог перебраться на работу в институт, и уже студентки влюблялись в своего преподавателя, томно вздыхая на лекциях под его приятный баритон, рассказывающий об отличиях сортов хлопка и урожайности с гектара… Но он в упор не замечал ни взглядов, ни вздохов, поскольку в его сердце был навеки высечен по живому только один образ.

В 1991 году, уже будучи завкафедрой, он решил уехать от нищеты и разрухи, которые навалились на страну. Собрал чемоданы и со свойственным ему оптимизмом рванул на родину предков – на Землю Обетованную. Уже пенсионер, заслуженный, почетный и так далее, он приземлился с женой и двумя вполне взрослыми сыновьями в аэропорту Бен-Гурион. Его встретил большущий плакат на русском языке: «Не думай, что ты тут самый умный, – здесь все евреи». Ухмыльнувшись, оформили документы и вышли в жаркий, сухой вечер августа, на старости лет начинать новую жизнь.

Земля Обетованная проглотила их, закрутила водоворотом новых слов, и жизнь потекла, потекла сквозь пальцы своим чередом. Сыновья отслужили в армии еще там, в Союзе,