1001 вопрос о прошлом, настоящем и будущем России - Владимир Соловьев

Миша был очень красив как раз той красотой, которую любят русские женщины. Он светился изнутри. И он был страшный модник. Совершенно не умел жить, не понимал, что значит экономить деньги, для него это было странно. Он мог занять деньги, а на следующий день говорить: «Ты знаешь, я весь день мучился – не знал, что купить: или замечательный столик, или золотой совочек. А потом решил – куплю-ка я и то, и другое». Он был совершенно искренен, это была часть его существования, он без этого не мог. Большой ребенок и замечательный доктор – он был настоящим врачом, окончил Ленинградский медицинский.

Миша воевал, и эта война оказала на него колоссальное воздействие. У него великие стихи о войне:

На небо я смотрелна виднавид войнына белый светнету меня другой любвии этойтоже нетдурную памятьистребятсеребряныйзатянет следнету меня другой тебяиэтойтоже нетлицо завесь лицо завесьв три длинных пряди свет завесьнет у меня другой любвиа смертькакая есть.

Миша восстановил русский язык. Он его спас, он создал, наверное, последние великие произведения в стихотворном жанре. Он был молодым современником Бродского и был очень близок к нему в годы своей смешной ленинградской юности, азартной, алкогольной, бурной, с драками, со свободой, с ощущением, что Советский Союз никогда не рухнет. Все это было тогда.

Он получил очень мало наград при жизни, хотя был достоин гораздо большего. Но, конечно, его награда – это его читатели. Его читатели – интеллектуальная элита мира. Имя Генделева – это пароль. Люди, которые могут не разделять политические взгляды друг друга, все равно являются частью единого культурного слоя, и для них Генделев – величайший поэт современности.

У мертвых собственный языку них другие именадругое небо на глазахита же самая войналюбимая!что я сказал:у мертвых собственный языкдругое небо на глазахнад ними по небу бежиту мертвых собственный языку нихдругиеименатамты – онаиу неетобой коса заплетенаиимя бывшее моеперебираетротее.

Каждая строчка у Мишеньки непростая. Надо знать, надо понимать, она требует работы, образования. Но это как раз то, что делает поэта великим. Он не пытался упрощать, не пытался быть понятным. Но именно поэтому для таких разных людей, как Владимир Сорокин и Демьян Кудрявцев, Антон Носик и Евгений Маргулис, для всех них Миша Генделев – это Миша Генделев.

Не дождусь тепла – погодыВ ледяном саду.Прямо к Богу черным ходомВечером пойду.Попрошу у Бога места,Теплый уголок,Где бы мог я слушать песниИ писать их мог.Я б тихонько сел у печки,Шевелил дрова,Я б выдумывал без свечкиТеплые слова.Тают стены ледяные,Тонет дом в слезах.И горят твои ночныеВлажные глаза.

Мишка парадоксальный. Не хватает слов и образов, когда читаешь его поэзию, чтобы ее описать. Это требует усилия, она может ошеломить, она может сломать, показать тебе бесконечность твоей необразованности, и ты должен с этим смириться и пытаться стать лучше. Она тебе приказывает: стань лучше! Она требует от тебя усилий, как этого требует великая литература, а не жалкая желтая пресса.

После того как я рассказал в эфире о Мишиной болезни и попросил людей молиться о его здоровье, мне позвонил Михаил Веллер и сказал, что Мише неожиданно стало лучше, и вдруг у нас появилась надежда, что он выкарабкается. Наверное, от этого еще больнее стала для нас новость, пришедшая из Израиля.

Великий поэт ушел.Умру поеду поживатьгдететка все еще живагдепосле дождичка в четвергпускают фейерверкгдевверх стоит вода Неваоправив руки в кружеваа заспиною рукована бантик или двагдегород с мясомкак пирогпустьназастеленном столеичем сочельник не предлогчтобы домой навеселесеберодному существуподарок к рождествуоберткуот медаликоторую не далифольгуот шоколадапривет из Ленинградаи топоеду помиратьгде мамы с папою кроватьгдев алом венчики из розкак Сталин Дед Морози звон стоит от головакруженьясвета беловаився хула и похвалахалва и пахлавагдеизбенгальского огня(Господьнесмей перебивать)с улыбкойсловноу меня(умрупоедузаживать)гдеулыбаясь словно якак будто улыбаюсь яребеноксмотрит лютос букетом из салютана плиткешоколадапривет из Ленинградаумрупоедупоигратьвна белых водахв Ленинградгде яна эти торжествасам вроде божестваи яне отверну лицав лицо поцеловать отцавот батюшке наградаамного и не надоамного и не будутуда смотреть отсюдасюдана лилипутас букетом из салютана плитке шоколадаприветиз Ленинграда!

В Питере во время похорон была плохая погода – лил дождь.

Да и в Москве была плохая погода.

Города, которые так любил Миша Генделев, его оплакивали.

А в Иерусалиме наверняка была хорошая погода, солнце. Господь радовался, что Мишенька перестал мучиться и что наконец-то у Господа появился интересный собеседник. Им там вдвоем будет нескучно.

У Мишеньки осталась жена, у него есть взрослые дети, незадолго до Мишиной смерти Господь подарил им маленькую девочку. А Мишка все время будет с нами.

Это удел великих поэтов – переживать своих современников.

Памяти Василия Аксенова

Летом 2009 года ушел из жизни Василий Павлович Аксенов. Последний год он очень тяжело болел, и как-то мне позвонил Михаил Веллер и сказал, что вроде бы Василий Павлович выбирается, но получилось так же, как в случае с Мишенькой Генделевым – добрая весть оказалась, к сожалению, преждевременной. И вот страшная новость: Василий Павлович ушел из жизни.

Так получилось, что в последние несколько лет я регулярно встречался с Василием Павловичем и он, конечно, меня всегда поражал. У него был очень красивый характерный голос, такой необычный, низкий, глуховатый, и он потрясающе говорил по-русски и фантастически радовался. Никогда не забуду, как Генделев устраивал у себя один из замечательных вечеров, как он это умел делать – широко, красиво, он сам готовил. Присутствовал Василий Павлович Аксенов – а Мишенька очень любил Василия Павловича, у них было чувство глубочайшего уважения друг к другу, как у выдающихся творческих людей, – и пришел Михаил Веллер. Между ними завязался разговор, и Веллер стал цитировать на память страницы из Аксенова. Василий Павлович был так приятно этим удивлен и так абсолютно по-детски радовался, говорил: «Да я и сам уже этих текстов не помню»… Настолько он умел искренне чувствовать жизнь!

Василий Павлович – человек абсолютно без пафоса, с раннего возраста ставший популярным, принимавший эту любовь и очень бережно к ней относившийся. В нем не было никакого зазнайства, фанфаронства, была определенная самоирония, но и уважение к себе и остальным.

К нему очень рано пришла известность. Но вначале он стал известным в органах госбезопасности: родители были репрессированы, его отдали в детский дом, и только спустя несколько лет его забрала мать, вышедшая из лагеря. Сначала, в 1938 году, Василия Павловича разыскал дядя, а уже потом, в 47-м, произошла встреча с матерью. То есть жизнь его была не очень радостной.

У Василия Павловича есть автобиографическое произведение, которое называется «Ожог». Там он описывает свое тяжелое магаданское житье – для всех тех, у кого есть иллюзии по поводу прелестей советской власти. Я его читал еще в самиздате, и было ощущение прикосновения к совершенно иной реальности, потрясающее произведение.

Аксенов ассоциировался с новым временем, с новым веянием, с «оттепелью», точно так же, как поэты на площади перед памятником Маяковскому. Казалось, что вот это новое время пришло. Вообще на Василии Павловиче можно изучать историю России: репрессии, «оттепель», потом страшное брежневское – не время, время не было страшным, – но вот эта страшная дурь, когда неугодных сначала предавали забвению, лишали их средств к существованию, а потом выбрасывали из страны. И Василия Павловича практически выбросили из страны, в 1980 году он уехал в Америку и думал, что уезжает навсегда.

В Штатах он занимался преподаванием, студенты его обожали, он читал им русскую литературу и продолжал много-много писать. Удивительно, как повторяется история советского времени: сначала был пароход с философами, которые не понадобились большевистской России, и лучшие умы были высланы из страны, а потом в маразматическом брежневском угаре такой же подход стал применяться и по отношению к писателям, и страшно представить, сколько талантливых людей выгнали, выдавили за рубеж. И, конечно, огромное спасибо и Горбачеву, и Ельцину за то, что они исправили эту вопиющую глупость и подлость, вернули на родину многих деятелей культуры, возвратив им гражданство и тем самым, если угодно, выполнив свой исторический долг – потому что, конечно, такие люди должны быть в России, жить в России, чувствовать себя частью России.