Кристалл в прозрачной оправе. Рассказы о воде и камнях - Василий Авченко

Когда-то алмазы казались чем-то южно-экзотическим, как и другие самоцветы. Северные народы считали, что южные камни берут себе жаркие краски южного неба. В XX веке с открытием в Якутии кимберлитовых трубок появился термин «советские алмазы». Это были алмазы сурового сибирского Севера. Если в Индии, Бразилии, Африке, на Урале алмазы находили случайно, то поиск якутских алмазов был уже задачей научной. Ещё в тридцатые геологи Буров и Соболев решили, что наибольшее сходство с алмазоносными ландшафтами ЮАР имеет сибирская платформа между Енисеем и Леной. После войны при Иркутском геологическом управлении создали Тунгусскую алмазную экспедицию под руководством профессора Одинцова, позже прозванного «отцом якутских алмазов». Уже в конце 1940-х экспедиция нашла на Вилюе первые алмазы, а 21 августа 1954 года отряд Ларисы Попугаевой открыл месторождение кимберлита – коренной алмазоносной породы.

Кристаллы. Мы часто встречаем их в повседневности. Прозрачные (в большом количестве кажущиеся белыми) кристаллики-сахаринки или кристаллики-снежинки. Кажется, снежинки относятся к гексагональной сингонии (каждый кристалл относится к одной из нескольких сингоний, то есть групп – кубической, ромбической, гексагональной, триклинной…). Вода – тоже минерал, просто мы чаще видим его в жидком состоянии, но по сути своей вода мало чем отличается от «нормального» камня.

В кристалле воплощена идея совершенства. Невозможность достижения идеала в каждом конкретном случае – но одновременно возможность (а значит, и необходимость) бесконечного к нему приближения. Так гипербола бесконечно приближается к оси. Каждый камень стремится к максимальной самореализации, пытаясь стать совершенным кристаллом, какие изображают в книгах по минералогии. Удаётся это не всегда. Вернее, почти никогда. Лишь избранным дано стать почти (всегда это «почти») идеальным кристаллом – блестящим, прозрачным, чётко очерченным. На Урале кристаллы называли «струганцами» или «строгонцами» – камни, кажущиеся выструганными.

Яблоко (и человек) с червоточиной – признак натуральности. Настоящий, природный кристалл никогда не бывает совершенен. Хоть немного, но он отличается от идеальной кристаллической конфигурации, потому что рос не в лаборатории, а в земле. Этим кристалл прекрасен. Неидеальность – признак неискусственности. Искусственный алмаз всегда будет «не тем», пусть по физическим качествам он не уступит натуральному. Крабовые палочки – даже из честного минтая – не заменят настоящего краба, «искусственный гранит» звучит подобно резиновой женщине или соевому мясу. Я с некоторой брезгливостью отношусь к искусственным камням и манекенам. Нехорошо прикидываться настоящими.

Кристаллы интересны даже с точки зрения геометрии. Абстрактные, казалось бы, прямые и непрямые углы, которым место разве что в школьном учебнике, находят здесь своё естественное, живое, не нами придуманное воплощение. Кристаллы даны нам как будто для зримого подтверждения того, что красота и гармония – возможны и объективны; для оправдания и иллюстрации эстетики, порой кажущейся слишком умозрительной, условной. Возможно, эстетическое чувство дано человеку для защиты важных миру вещей: не трогай, не уничтожай, ибо это красиво. Или же, напротив, в качестве подсказки: обрати внимание на этот красивый камень – он тебе пригодится.

Что заставляет каменный прах организовываться в кристаллы? Минералы, как и люди, – существа социальные, мы подчинены одним и тем же высшим законам. Есть начало, заставляющее планеты вращаться, а кристаллы и людей – расти.

Кристалл – естественная и единственная форма, которую в силу своей неорганической ДНК вынужден принимать тот или иной камень. Он обречён на строго определённую форму, всё остальное зависит от внешних условий. Есть термин «кристалл свободного роста». Кристаллы чаще всего несовершенны, неполны, потому что растут на подложках, как бы растворяющих в себе их нижние половины. Кристаллы свободного роста рождаются в лучших условиях – в комфортных растворах или расплавах. В этих кристаллах для меня выражен смысл существования.

Человек пытается взять на себя ряд функций природы. Можно понимать дома, шкафы или колёса как рукотворные кристаллы. Идея кристалла, скажем, якоря придумана не творцом, а человеком – тоже творцом, хотя иного масштаба. Человек создал новые, антропогенные кристаллические сингонии: автомобильную, домовую, корабельную, кирпичную, ракетную, снарядную…

С моря и воздуха на друзы кристаллов похожи человеческие поселения (обретённые человеком неестественные способности плавать и летать эстетически оправданы уже тем, что человеческий глаз получил новые ракурсы). Бывает интересно разглядывать эти аккуратные друзы микрорайонов (видимо, относящиеся к кубической сингонии?) с неба.

Октаэдр, ромбододекаэдр, скаленоэдр… – кристаллографические заклинания, сопровождающие чудо появления кристалла из хаоса и праха. Сам человек – тоже кристалл леонардовского золотого сечения, которое сохраняют не все. Многие мои ровесники – те, кому за тридцать – и даже парни до тридцати бессовестно отращивают округлые дряблые животы, не предусмотренные нормальной кристаллической формой человека. В каждом homo sapiens заложена некая общечеловеческая форма, которая реализуется более или менее успешно в зависимости от генетических особенностей и внешних воздействий. Человек подобен минералу, хотя относится к другой, физически и химически более сложной, форме жизни. Рождение кристалла зависит от температуры, давления, концентрации примесей и т. д. Кристалл свободного роста, идеальный кристалл в переводе на человеческий – это сумевший реализоваться гений.

Кристаллам, как и людям, редко удаётся вырасти свободно. Часто камни имеют «скрытокристаллическую» структуру. Это значит, что миллионы маленьких кристалликов так и не выросли, оставшись крошечными песчинками, и вынужденно спеклись в тупую бесформенную глыбу (мы не говорим здесь о тех минералах, которые по природе своей аморфны и кристаллов не образуют вообще – например, опалу его аморфность не мешает иметь прекрасные ювелирные разновидности, одна из них называется «благородным опалом»). Примерно то же происходит с людьми – аналогия пошлая, но точная. Миллионы, если не миллиарды, живут скрытокристаллически. Единицы становятся явными кристаллами, единицы из единиц – кристаллами прозрачными, незамутнёнными. Прозрачность зависит от дружественности внешней среды, но и от собственного, внутреннего материала тоже. Кристалл диоксида кремния мог с куда большей долей вероятности вырасти однородно-непрозрачным – и звался бы тогда «молочно-белый кварц»; так же восхищал бы безупречной формой, но без стеклянной прозрачности. Однако иногда кварц вырастает прозрачным и получает право называться «горным хрусталём», тем самым гением чистой красоты («чистой воды» – говорят о камнях).

На кристалл похоже хорошее стихотворение. Каждый хороший текст отточен и совершенен, как кристалл свободного роста. Говорят – «чеканные фразы», а можно бы – «кристаллические». Роман похож на огромную друзу, то есть сросток, рощу кристаллов, или на жеоду – внутренность обычного округлого валуна, который неожиданно оказывается пустотелым в середине, причём стенки этой пещеры сокровищ покрыты острыми кристаллическими щётками на плавящихся, струящихся агатовых подложках. Аметистовые жеоды безумно красивы.

«Друза» – немецкое слово. Морские термины мы брали у голландских мореплавателей – мачты, стеньги, бушприты; горняцкие – у немцев: штрек, шахта, штольня, шлих…

Само слово «горняк» («горное дело», «горнорудный», «горный мастер»; на Урале раньше бытовало «горщик»), конечно, устарело. Что ж за горняк, если он может работать не то что не в горах – а, напротив, под землёй, почти в преисподней. («Кто первым додумался проторить дорогу в тартарары? Может, тому человеку жить наравне со всеми на земле было тошно? В небо, должно быть, взлететь был не в силах и в чрево земли полез», – размышлял в романе «Шахта» сибиряк Александр Плетнёв, два десятка лет отработавший шахтёром в Артёме – городе-спутнике Владивостока; теперь в Артёме шахт, естественно, не осталось – закрыты в девяностые.) Но это слово красиво и потому должно жить. Не «каменщик» же – совсем не то, вдобавок ненужный отсыл к масонству; и не геолог; и не горнодобытчик; и потому всё-таки – горняк. Слово неточное, но лучше всё равно нет.

В Тавричанке, некогда шахтёрско-рыбацком, а теперь лишенном лица посёлке под Владивостоком, я познакомился с Геннадием Алексеевичем – мужчиной за 80, горным инженером-шахтостроителем на пенсии. Он теперь занимался любимым делом – орнитологией. Родом был с Донбасса, там пережил немецкую оккупацию и поэтому знал, у каких деревьев съедобная кора.

– При отступлении наши только копры (то есть верхушки, вершки шахт) взрывали и сами шахты топили, а остальные сооружения не трогали. Знали: вернутся – придётся восстанавливать! А у нас в Тавричанке в девяностые обе шахты уничтожили полностью. Всё сравняли с землёй, – говорил Геннадий Алексеевич.