Кристалл в прозрачной оправе. Рассказы о воде и камнях - Василий Авченко

Вода и камни необъятны и неисчерпаемы. Сколько о них ни говори – не скажешь даже малой доли. Я попробую высказать лишь частичку этой малой доли, не претендуя на большее.

У меня нет коллекции камней – есть лишь несколько по-настоящему драгоценных для меня образцов. Тем, кто имеет возможность собирать полноценные коллекции друз, кристаллов, жеод, я всегда завидовал, как не завидовал владельцам яхт и дворцов. Это называют «каменной болезнью», причём считается, что чаще ей подвержены именно неспециалисты. Есть выражение stoned – по-нашему «укуренный в тло», буквально – окаменевший, закаменевший. Я был и остаюсь stoned.

Зависть, однако, я стараюсь подавлять, как с переменным успехом давлю в себе ревность и тщеславие. Ведь камни не должны мне принадлежать, я не имею никакого права владеть ими. Достаточно того, что я могу ими любоваться, хотя бы и на картинке.

Орудия геолога

Кристально чистые

Будущее камней – не в их ценности… а в их красоте, в их вечности.

Я думаю о минералах. Они очень похожи на людей. У них есть племена, дети и кладбища.

С чего начать описывать целый мир, к тому же если заранее ясно, что никакой мир я не опишу, а расскажу лишь о нескольких его крупинках и об их воздействии на меня? Каждый камень заслуживает эпоса, и взяться рассказывать даже не обо всех, но о многих – значит очень сильно обнаглеть. Но и обнагление – ещё не достаточное условие преодоления этой восхищённо-оробелой немоты.

Можно начать в иерархическом (или мнимо иерархическом) порядке. То есть с алмаза – камня самого высокопоставленного. Не то ценно, что он дорогой, но то, что он – самый твёрдый. Иные думают, что алмаз самый прочный, крепкий, на деле же он хрупок. (Распространённому заблуждению поддавался ещё Плиний Старший, указывавший, что при ударе по алмазу наковальня якобы разлетается на куски, если только предварительно не погрузить алмаз для смягчения в тёплую козлиную кровь.) Поцарапать алмаз действительно нельзя – разве что другим алмазом, потому что в разных направлениях даже один кристалл имеет разную твёрдость; а вот разбить – запросто.

Самым же прочным неожиданно оказывается нефрит, столь чтимый на Востоке, и его родственники – жад, жадеит. Вот его разбить сложно. Однажды в Корее мне подарили ремень с пряжкой из нефрита – сказали, «хорошо для мужчин». У них там всё было «хорошо для мужчин». Каждый напиток и каждое блюдо подавались со словами: «Вот это особенно хорошо для мужчин!». Пока я не напился совсем, перестав быть похожим на мужчину и вообще на человека.

Не все, оказывается, знают, чем алмаз отличается от бриллианта. Люди в массе своей лишены каменного мира, как не-дайверы и не-рыбаки лишены мира водного, не-лётчики – мира небесного, не-таёжники – лесного, не-альпинисты – горного.

Даже царственный алмаз получает звание бриллианта только после огранки – тогда он начинает играть, как мерцающие ночные люстры судовых рейдовых огней или светомузыка окон засыпающего города. Другое дело какой-нибудь каменный плебей: сколько ни грани – ничего не выйдет. А неудачная огранка может безнадёжно испортить даже отличный камень.

Иным камням огранка не нужна, в диком виде они прекраснее любого одомашненного самоцвета.

Огранённые камни – а гранят, как правило, самые ценные – никогда меня особенно не привлекали. Лучшая огранка – природная: камень вырастает таким, каким должен вырасти. Естественная форма кристалла всегда казалась мне куда совершеннее и красивее любой огранки, даже если после неё камень начинал играть ярче. Или, может быть, неосознанно раздражали попытки человека поставить себя выше природы, присвоить функции творца, создать собственную как бы кристаллическую форму, исказить природный замысел? Всё равно что отсечь конечности у человека в угоду чьим-то понятиям о гармонии или функциональности.

Другое дело – шлифовка. Есть ряд камней, для раскрытия которых шлифовка необходима. Таковы агат, без шлифовки похожий на небритого профессора в лагерной телогрейке; или великолепный уральский малахит, почкообразные узоры которого вполне выявляют только шлифовка и полировка; или уральский же родонит, по-другому – орлец, нежно-розовый с чёрными прожилками; или наш дальнегорский скарн. В этом случае человек приглашается природой в соавторы.

Индусы считали, что алмаз образуется из пяти главных начал: земли, воды, неба, воздуха и энергии. Позже европейцы предполагали существование «алмазной земли» – особого элемента. Лавуазье уже в конце XVIII века уловил связь между алмазом и графитом, но не набрался смелости сделать последний вывод.

Про алмаз ходило столько легенд, что даже перечислять их нет смысла. И без них он заслуживает внимания.

Удивительно само по себе уже то, что алмаз состоит из чистого углерода, как какая-нибудь сажа. В пару алмазу природой выбран графит – не корунд, имеющий драгоценные разновидности, не кварц даже, но графит, то есть практически то же самое, что уголь, чистый углерод, мягкая крошащаяся чёрная земля. Этот образ, эта пара – на уровне библейских притч и метафор: одно и то же вещество способно иметь не просто разные, но прямо противоположные, бесконечно далёкие друг от друга воплощения. В графите и алмазе, этих объединённых загадочным родством царе и маргинале, – одни и те же атомы. Отличается только их организация, структура – конфигурация «кристаллической решётки». Путь от графита к алмазу – путь к иному состоянию, но в то же время – путь от себя к себе. Напрашивается социологическая аналогия: «человеческий материал» можно организовать по-разному, в результате чего на выходе получатся совершенно разные общества, из «населения» возникнет «нация» – и наоборот (что мы и наблюдаем на примере слинявшего Союза). У графита «менталитет» один, у алмаза – совсем другой. Алмаз и уголь, «чёрное золото» – минеральное воплощение поговорки о грязи и князе, лишний аргумент к спору об «элите» и «быдле», о врождённом и приобретённом. Не говоря о том, что уголь, произошедший от древних деревьев, мы склонны относить к порождениям органической (живой) природы, тогда как алмаз считаем неживым. Пара «уголь – алмаз» демонстрирует относительность и несостоятельность такого деления.

Алмаз может образоваться только при высочайшей температуре и высочайшем же давлении, какие возможны глубоко под землей (скорее – глубоко в Земле; мы не знаем земли, как не знаем по-настоящему и океана – знаем только верхний слой морской воды и верхний слой земной коры, не умея докопаться до «подкорки»). Порой он попадает наверх, в пределы земной коры, с алмазоносными породами – кимберлитами, названными так по имени африканского городка Кимберли. Открытие «кимберлитовых трубок» (порода выходит наверх по трубкообразным вулканическим путям) объяснило происхождение алмаза. В «нормальных» условиях он не смог бы возникнуть; он кристаллизуется при жёстком прессинге. Стать алмазом – то есть самым твёрдым, куда твёрже вошедшего в поговорку кремня, и самым драгоценным, – можно только через нечеловеческое сжатие и последующее перерождение, скачок в новое качество. Если выдержишь. Если нет – погибнешь или останешься графитом.

Но – и тут кроется ещё один смысл – именно графит, что отражено в самом его названии («графо» – по-гречески «пишу»), дал людям возможность писать, снабдил их инструментом для записи разговора, превращения устной речи в письменную. Это заложило основу для накопления знаний и прогресса, помогло человеческому виду преодолеть краткость жизни одного поколения (в наших япономорских краях роль графита сыграла морская каракатица – из неё добывали тушь, которой рисовали иероглифы). Родство графита с алмазом подчёркивает драгоценность дара письма. Далее – через дежурные мысли о мнимых и истинных ценностях – напросится вывод о том, что графит дороже алмаза. Быть графитом, в буквальном смысле пишущим, – неплохо, не всем ведь быть алмазами. Да и углём тоже неплохо – сгореть и дать тепло, а самому превратиться в золу и дым и путешествовать по нашей планете уже в газообразно-распылённом состоянии. Алмаз играет своими гранями и человеческими чувствами, тогда как графит сыграл важнейшую роль в развитии человеческой цивилизации. Алмаз, конечно, тоже сыграл. Есть завораживающе жестокие рассказы об алмазах, политых кровью многих людей. Бриллианты сами по себе оставляют меня равнодушным – но не истории, связанные с ними.

Когда-то алмазы казались чем-то южно-экзотическим, как и другие самоцветы. Северные народы считали, что южные камни берут себе жаркие краски южного неба. В XX веке с открытием в Якутии кимберлитовых трубок появился термин «советские алмазы». Это были алмазы сурового сибирского Севера. Если в Индии, Бразилии, Африке, на Урале алмазы находили случайно, то поиск якутских алмазов был уже задачей научной. Ещё в тридцатые геологи Буров и Соболев решили, что наибольшее сходство с алмазоносными ландшафтами ЮАР имеет сибирская платформа между Енисеем и Леной. После войны при Иркутском геологическом управлении создали Тунгусскую алмазную экспедицию под руководством профессора Одинцова, позже прозванного «отцом якутских алмазов». Уже в конце 1940-х экспедиция нашла на Вилюе первые алмазы, а 21 августа 1954 года отряд Ларисы Попугаевой открыл месторождение кимберлита – коренной алмазоносной породы.