Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея - Берд Кай

«Все хотят нравиться женщинам, — писал Роберт своему брату в 1929 году, — и это желание не только лишь проявление тщеславия, хотя и является им в большой степени. Человек не может задаваться целью понравиться женщинам точно так же, как не может задаваться целью иметь хороший вкус, красиво изъясняться или быть счастливым, потому как подобные вещи не могут служить конкретной целью, достижению которой можно научиться. Они служат характеристикой качества жизни. Попытка быть счастливым сродни попытке построить механизм, все предназначение которого заключается в его бесшумности».

Когда Фрэнк пожаловался брату о проблемах с «jeunes filles Newyorkaises»[10], Роберт ответил: «Я должен сказать, что ты был неправ, позволяя этим созданиям беспокоить тебя… ты не должен с ними общаться, если только это не доставляет тебе истинное удовольствие. И встречаться ты должен с такими девушками, которые не только нравятся тебе, но кому нравишься ты и с кем ты чувствуешь себя комфортно. Подхватить беседу — всегда обязательство девушки. Если она не принимает на себя этого обязательства, что бы ты ни делал, переговоры не будут приятны». Очевидно, отношения с противоположным полом все еще оставались для Роберта — не говоря уже о его семнадцатилетнем брате — вопросом настороженных «переговоров».

В глазах большинства друзей Роберт представал нервирующим клубком противоречий. Гарольд Ф. Чернис в 1929 году заканчивал докторантуру на факультете древнегреческой филологии Беркли. Гарольд незадолго до этого женился на Рут Мейер, подруге детства Роберта, с которой он учился в Школе этической культуры. Чернис немедленно проникся симпатией к Оппенгеймеру: «Его внешность, голос, манеры заставляли людей влюбляться в него — и мужчин, и женщин. Почти каждого». В то же время он признавал: «Чем дольше я с ним знаком, чем больше я с ним сближаюсь, тем меньше я о нем знаю». Тонко чувствующий людей Чернис заметил разлад в душе Роберта. Он видел, что перед ним «человек очень острого ума». Люди считали Оппенгеймера сложной натурой всего лишь потому, что он интересовался столь многими вещами и так много знал. Однако на эмоциональном уровне «он хотел быть простым человеком, простым в хорошем смысле слова». Роберт, по словам Черниса, «очень хотел иметь друзей». И все-таки, несмотря на потрясающий личный шарм, «он толком не умел их заводить». 

Глава седьмая. «Ним-ним-мальчики»

Скажите-ка, какое отношение политика имеет к правде, добродетели и красоте.

Весной 1930 года Юлиус и Элла Оппенгеймеры приехали к сыну в Пасадену. Обвал фондового рынка осенью предыдущего года вверг страну в глубокую экономическую депрессию, однако Юлиусу повезло — в 1928 году он решил уйти на покой и продал свою долю в компании «Ротфельд, Штерн и компания». Он также продал квартиру на Риверсайд-драйв, летний дом в Бей-Шор и переехал с Эллой в квартиру поменьше на Парк-авеню. Семейное состояние Оппенгеймеров не пострадало. Роберт сразу же представил своих родителей ближайшим друзьям — Ричарду и Рут Толмен. Пожилая чета Оппенгеймеров была приглашена Толменами на «упоительный», по отзыву Юлиуса, ужин и несколько раз — на чай, потом Рут съездила с ними на концерт музыки Чайковского в Лос-Анджелесе. Заметив, что восстановленный «крайслер» Роберта издавал всяческие скрипы, Юлиус вопреки «бурным протестам» решил купить сыну новый автомобиль. «Получив его, — вскоре написал Юлиус младшему сыну Фрэнку, — твой брат теперь очень доволен и сбавил скорость, с которой ездил, на 50 %, так что надеемся, новых аварий не случится». Роберт назвал автомобиль Гамалиил — это имя носили несколько известных древних раввинов. В подростковом возрасте Роберт старался скрывать свое еврейское происхождение. То, что он перестал его стесняться, говорило о новообретенной уверенности в себе и зрелости.

Примерно в это же время Фрэнк пожаловался в письме, что брат, каким он его знал, «пропал без следа». Роберт, протестуя, возразил, что этого не может быть. И все же Роберт понимал: за два года его отсутствия во время учебы в Европе Фрэнк, который был моложе его на восемь лет, успел немного подрасти. «Чтобы ты меня ни с кем не спутал, достаточно знать, что рост у меня метр восемьдесят, волосы черные, глаза голубые, губа на данный момент рассечена и что я отзываюсь на имя Роберт».

Далее он попытался ответить на вопрос младшего брата: «Мудро ли реагировать на перемены настроения?» По ответу Роберта можно сделать вывод, что его увлечение психологией не потеряло остроты: «…по моему собственному убеждению, человек должен находить применение настроениям, но не позволять им сбивать себя с пути. Поэтому моменты веселья следует использовать для того, чтобы делать вещи, требующие веселого настроения, спокойные моменты — для работы, а уныние — чтобы дать себе выволочку».

Оппенгеймер больше других преподавателей делил со студентами свое свободное время. «Мы все делали вместе», — говорил Эдвин Юлинг. По утрам в воскресенье Оппенгеймер нередко навещал Юлинга в его квартире, чтобы вместе позавтракать и послушать по радио Нью-йоркский симфонический оркестр. Каждый понедельник вечером Оппенгеймер и Лоуренс вели открытый коллоквиум по физике для аспирантов из Беркли и Стэнфорда. Они называли эти встречи «вечерним журнальным клубом», потому что дискуссии, как правило, велись о статьях, недавно опубликованных в «Нейчур» или «Физикл ревью».

Некоторое время Роберт встречался со своей аспиранткой Мельбой Филлипс. Однажды вечером он привез ее на холм Гризли-пик в окрестностях Беркли, откуда открывался вид на залив Сан-Франциско вдали. Закутав девушку в одеяло, Роберт объявил: «Я скоро вернусь. Пойду прогуляюсь». Он вскоре вернулся и, сунув голову в окно машины, сказал: «Мельба, я хочу спуститься вниз к дому, приезжай туда на машине, хорошо?» Однако Мельба задремала и не услышала его. Проснувшись, девушка терпеливо ждала возвращения Оппи два часа, но, когда он не вернулся, остановила проезжавшего мимо полицейского и сказала: «Мой спутник ушел погулять несколько часов назад и не вернулся». Опасаясь худшего, полицейский прочесал кусты в поисках тела. В конце концов Филлипс вернулась к себе домой на машине Оппи, а полиция отправилась к нему на квартиру в клубе профессуры, где подняла сонного Оппенгеймера с постели. Извинившись, он сказал, что совершенно забыл о мисс Филлипс: «Я жутко рассеян, знаете ли. Я все шел и шел, дошел до самого дома и лег спать. Прошу прощения». История попала к репортеру полицейской хроники, и на следующий день «Сан-Франциско кроникл» поместила на первой полосе короткую заметку под заголовком «Забывчивый профессор припарковал девушку, а сам пешком ушел домой». Это была первая встреча Оппенгеймера с прессой. Заметку перепечатало множество газет по всему миру. Фрэнк Оппенгеймер прочитал ее в английском Кембридже. Разумеется, и Мельбе, и Оппи было очень неудобно, тем не менее в свое оправдание он объяснял друзьям, что предупредил Мельбу о своем возвращении домой, но та, видимо, задремала и его не расслышала.

В 1934 году Оппенгеймер переехал в квартиру на нижнем этаже маленького дома № 2665 на Шаста-роуд, примостившегося на крутом склоне холма в районе Беверли-Хиллз. Он нередко приглашал студентов на незатейливый ужин — яичницу а-ля Оппи, которую всегда подавал с мексиканским чили и красным вином. При случае тщательно и церемонно смешивал для гостей крепкий мартини, который наливал в охлажденные бокалы. Края бокалов иногда макал в сок лайма с медом. И зимой, и летом окна в квартире были раскрыты настежь, из-за чего в зимнее время гости садились поближе к большому камину — главному элементу гостиной с черной обшивкой из потемневшего дерева, украшенной индейскими половичками из Нью-Мексико. На стене висела подаренная отцом небольшая литография Пикассо. Когда все уставали от физики, разговор заходил о живописи или литературе либо хозяин предлагал поговорить о каком-нибудь фильме. Маленький дом, обшитый досками из красной сосны, выходил окнами на город и мост Золотые Ворота. Оппи называл залив Сан-Франциско «лучшей гаванью мира». От дороги наверху холма дом был почти полностью скрыт эвкалиптами, соснами и акациями. Брату Роберт писал, что обычно спит на веранде «под одеялом яки и звездами, воображая, что находится на веранде “Перро Калиенте”».