Красавица и ветеран - Кэти Регнери

Нет, черт возьми. Этого не должно было случиться. Только не после Патрика. Не-а. Нетушки. Ни за что.

Она не влюбляется в Ашера Ли. Она этого не допустит. Она одержима им, и не более того. Одержима его остроумными замечаниями, его дразнящим шармом и головокружительными оргазмами, подаренными одной рукой. Хороший оргазм и правда может сразить девушку. Это одержимость, а не любовь, сестренка. Посмотри в лицо фактам.

Точно. Факты. Они все расставят по полочкам.

Не обращая внимания на курсор, который своим миганием напоминал ей о том, что нужно редактировать статью, она открыла поисковик, напечатала «одержимость определение» и нажала «enter».

О-дер-жи́-мость. Глупая, беспричинная или безрассудная страсть либо увлечение.

Глупая? Влюбиться в отшельника? Есть.

Беспричинная? Не основанная на здравом смысле и не ведомая им? Есть.

Безрассудная страсть? Она попыталась не думать о том, как он целовал ее, но не удержалась, подумала и внезапно ощутила себя с головы до ног невероятно безрассудной и страстной. Черт побери. Есть.

И все же.

Глупая? Влюбиться в интересного, начитанного, остроумного, заботливого и любящего мужчину? Вычеркиваем.

Беспричинная? Каждая клеточка ее тела кричала о том, что Ашер самый надежный, самый достойный мужчина из всех, что она встречала. Настоящий герой. Джентльмен. Здравый смысл призывал ее сделать все, что угодно, чтобы не потерять его. Черт. Вычеркиваем.

Безрассудная страсть? Да, он обращался с ее телом с виртуозностью музыканта, играющего на скрипке за миллион долларов, но в их страсти присутствовала и осмотрительность. Разве в среду он не остановил их от занятия любовью? И разве она не сделала то же самое в пятницу? В их действиях не было глупости или опрометчивости. Они вели себя как взрослые люди, несмотря на свою обоюдную головокружительную страсть. Вычеркиваем-ко-всем-чертям.

Саванне не нужен был словарь, чтобы выяснить то, что она уже знала. Их с Ашером связывало нечто большее, чем обычная страсть.

Ей оставалось одно… верить, что оно далеко не закончено.

***

Самобичевание – не лучшее занятие, чтобы встречать солнечную и ясную субботу в июне, подумал Ашер. Перекатившись на спину, он потревожил простыни и, уловив слабый аромат лимонов, захотел избить себя до кровавых синяков. Из всех идиотских, эгоистичных, тупоголовых поступков он выкинул худший. Он оттолкнул единственную женщину в мире, которой он нравился и которая ухитрилась разглядеть за его увечьями его самого. Болван. Ты ее не заслуживаешь.

Но я хочу ее. Хочу так сильно, что умираю от мысли, что она ушла навсегда.

Он чувствовал себя разбитым после того, как полночи ворочался без сна, с трудом удерживаясь от того, чтобы не сесть в машину и не помчаться к ней.

Да еще нога до сих пор болела как черт знает что. Так сильно, что впору было подумать, не перенапряг ли он ее, хотя врачи утверждали, что, несмотря на периодические боли, со временем она полностью восстановит функциональность. Нет, просто он затребовал слишком многого слишком рано.

Совсем как с Саванной.

Она понятия не имела, что своим вопросом о Мэриленде разворошила осиное гнездо. Вдобавок он сам сообщил ей, что заинтересовался бионическими конечностями. Но по-настоящему он встревожился после того, как она назвала его жизнь «грустной». Он намеренно жил в абсолютном уединении, чтобы ничто не нарушало его покой. И тут в его убежище приходит она, судит его и заявляет, что из-за его образа жизни ей, видите ли, «грустно». Для него это было подобно красной тряпке для быка. Никто не имел права заставлять его чувствовать себя жалким в его же собственном доме.

И все же.

Его жизнь и впрямь была грустной. Грустно прятаться от мира, пока другие люди – подлецы, вроде Патрика Монро – живут себе припеваючи. Но что должно помочь ему вернуться в людское общество? Новая рука? Реконструкция лица? Пересадка кожи? Терапия? Ашера беспокоили не медицинские процедуры – не будучи большим поклонником врачей, он, тем не менее, признавал, что они заняты не бесполезным делом. И не трудности – его, не привыкшего пасовать перед сложным делом, не пугала перспектива учиться пользоваться новой рукой или заботиться о заживающем лице. И не боль – вряд ли она будет сильнее, чем то, что он уже испытал.

Проблема была в надежде.

Проблема была в том, что его тело могло отторгнуть пересаженную ткань, а новая рука – не оправдать возложенных на нее ожиданий. В том, что после всех пластических операций, терапии и всего прочего его лицо могло по-прежнему вселять в людей страх.

Проблема была в том, что, отчаянно надеясь, человек должен осознавать возможность провала.

До тех пор, пока Ашер не согласился на операцию и не обзавелся новой рукой, он мог надеяться. Он мог опираться на обнадеживающую мысль, что однажды – если он почувствует, что пришло время – он сделает операцию, получит новую руку, и его жизнь, вероятно, раз и навсегда станет лучше.

Да, надежда была проблемой, но самым пугающим чувством была не она, а страх перед неудачей.

Однако Саванна была ни в чем из этого не виновата и, конечно, не заслуживала его гневной отповеди. Он вспомнил, как она всхлипывала, как дрожал ее голос, как она убегала из его спальни, из его дома – и от него.

Нет, черт возьми. Он не потеряет Саванну. Только не сейчас, когда у них осталась всего пара недель, когда рядом с теплом ее тела и под сияющим взглядом ее глаз он чувствовал себя полноценным, непобедимым, живым. Он осторожно встал и, придерживая левую ногу, поковылял в ванную. Ему нужно принять душ… потом купить цветы… а потом принести ей нижайшие и самые искренние извинения.

***

Услышав дверной звонок, Саванна не придала этому значения. История о роще была переписана с новыми именами, чтобы казалось, будто текст повествует о других героях, а не о ней с Ашером. Поначалу Макнаб настаивал на реальных именах, но Саванна сказала, что подумает об изменениях позже, а пока ей комфортнее использовать вымышленные имена, и тот нехотя согласился.

Покончив с работой, она погрузилась в планирование девичника Скарлет, между делом отчаянно стараясь не думать об Ашере, но его слова вновь и вновь проигрывались у нее в голове, и потому, когда снизу донеслось звучание его низкого голоса, она списала это на игру воображения.

Тук-тук-тук.

– Саванна? – услышала она из-за двери голос матери.

– Да, мама. Заходи.

Приотворив дверь, мать занесла самый большой, самый грандиозный букет полевых цветов из всех, что Саванна видела в своей жизни, и в комнате сразу запахло сиренью, жимолостью и лесом. Сделав глубокий вдох, Саванна выдохнула и вопросительно взглянула на мать.