Побратимы меча - Тим Северин

На другое утро проснулся я с дикой головной болью и вкусом несвежего меда во рту. Когда же я наклонился над ведерком с колодезной водой, пытаясь промыть слезящиеся глаза, само то, как я склонился над ведром, напомнило мне что-то, чего я не мог понять. Припомнилось нечто странное: я наклоняюсь, потом подаю чекан старику, а потом оброненную монету. Я вот я никак не мог вспомнить, что же меня удивило. И вдруг вспомнил: когда я сунул монету в руку мастеру, на нее упал свет от фонаря. Только что отчеканенная монета была серебряным пенни. Но лик, который на ней был вычеканен, не был знакомой головою Кнута, а чьей-то еще.

Или я был слишком пьян и что-то напутал? Все утро эта тайна грызла меня, пока я не сообразил, что это можно проверить. Чеканы, которыми пользовались по ночам, хранились ради безопасности в ювелирной мастерской, и вот в середине утра я напомнил Бритмаэру, что хрустальное ожерелье, должно быть, уже починено, и спросил, нельзя ли мне пойти в мастерскую и глянуть на него.

Турульф открыл дверь кладовой и ушел, оставив меня одного. Всего несколько мгновений мне понадобилось, чтобы найти чеканы, которыми работали двое ночных мастеров. Они были убраны подальше от глаз, под верстак, и завернуты в кусок кожи. Там же, под верстаком, валялся кусочек старого воска, брошенный мастером после того, как сделал он форму для починки какого-то украшения. Я отщипнул два шарика воска и зажал их между рабочей поверхностью чеканов и их же наковальнями, после чего вернул орудия ночных работников на место. Когда Турульф вернулся, я с восторгом рассматривал горные хрустали в их новых оправах.

Мне так не терпелось рассмотреть отпечатки на воске, что, не сделав и сотни шагов по дороге обратно в меняльную лавку, я вытряс их из своего рукава. Даже самый простой работник узнал бы вытисненное на них изображение. В том не было никакой тайны: их можно было встретить на половине рынков страны, и тысячами они лежали в кладовых монетного двора — голова короля на чекане была головой короля Этельреда Неблагоразумного, вот уже четыре года как умершего. На обратной стороне восковой отпечаток имел отметку монетчика в Дерби, а другой — монетчика в Винчестере. Меня взяло любопытство. С какой это стати Бритмаэр тайно чеканит монеты, которые уже устарели? Для чего это ему понадобились монеты, которые утратили ценность и подлежат переплавке и тем самым уценке?

В этом как будто нет никакой логики, и тем же вечером в таверне я небрежно спросил у Турульфа, слышал ли он о монетчике по имени Гунер из Дерби. Он ответил, что имя ему смутно знакомо, но человек этот, насколько ему известно, давным-давно умер.

Пил я мало, сказав Турульфу, что у меня после трапезы у телохранителей все еще подташнивает. На самом же деле мне хотелось выглядеть как можно лучше завтрашним утром, ибо именно завтра по уговору с управляющим Эльфгифу я должен был вновь явиться с набором украшений, чтобы показать их ей.

Эльфгифу была в игривом настроении. Ее глаза сверкнули, когда — наконец-то — ей удалось избавиться от своих слуг, сказав им, что она желает примерить драгоценности без свидетелей. Мне это объяснение показалось не слишком убедительным, однако ей это было как будто все равно, и мы тут же оказались в ее спальне, где она впервые научила меня любви.

— Дай посмотреть на тебя, — она заставила меня пройтись, восхищенно любуясь моим новым нарядом. — Желтый, коричневый и черный. Эти цвета и в самом деле тебе идут. Ну, дай же мне насладиться тобой.

Подошла и обвила меня руками.

Ощутив мягкость ее грудей, я воспылал страстным желанием. Наши губы встретились, и я убедился в том, что она истосковалась по мне не меньше, чем я — по ней. При прежнем нашем свидании в этом покое наша любовь была нежнее и сдержанней, Эльфгифу руководила робким новообращенным. Теперь же мы оба отдались безоглядной страсти, жадные друг до друга, и рухнули вместе на кровать. Мгновение — и мы были наги и любились в отчаянном порыве, пока первая волна страсти не иссякла. Только тогда Эльфгифу отодвинулась и как всегда, провела пальцем по моему лицу.

— Что же ты хотел мне еще показать? — спросила она с насмешкой.

Я отодвинулся на край кровати, взял суму с украшениями и высыпал их на простыню. Как я и надеялся, она тут же схватила ожерелье из хрусталя и янтаря.

— Красиво! — воскликнула она. — Помоги мне надеть его, — и она повернулась так, чтобы я мог защелкнуть застежку у нее на шее.

Когда она снова повернулась ко мне лицом, ее глаза сияли, как эти хрустали, и я не мог себе представить лучшего места для камней, принадлежавших прежде мне. Теперь они лежали, поддерживаемые сладкими изгибами ее грудей.

«Что сказали бы ирландские монахи?» — подумал я.

Как-то Эльфгифу удалось устроить так, что мы смогли пробыть наедине пару часов, и на это время мы утратили разум. Мы любились беспечно и часто. Мы восхищались телами друг друга. Эльфгифу возбуждала меня еще больше в одеянии из украшений, которыми я покрыл ее, — ожерелье, само собой, но еще и обручья на запястьях и ногах, кулон вместо пояса и две великолепные сияющие броши по одной на соске каждой груди.

Когда мы насмеялись и налюбились до изнеможения и лежали бок о бок, я рассказал ей об огненном рубине, спрятанном в свинцовом амулете. Она сняла его с моей груди еще в самом начале, сказав, что от него у нее появятся синяки. Теперь, слушая мой рассказ, она, еще не дослушав, предвосхитила мои намерения.

— Торгильс, — ласково сказала она, — я не хочу иметь этот камень. Ты не должен отдавать его мне. У меня такое ощущение, что камень должен остаться у тебя. В нем твой дух. Где-то внутри тебя мерцает такой же свет, и он нуждается в ком-то, кто заставил его просиять.

И она ласково склонилась надо мной и принялась лизать мою грудь.

ГЛАВА 6

Большое счастье — большая опасность. Вот еще одна из поговорок Эдгара. Всего через два дня после моего пылкого свидания с Эльфгифу меня — разбудил привратник Бритмаэра, тормоша и ворча, что на улице, мол, ждет меня посыльный из дворца по срочному делу. Пошатываясь спросонок — еще не рассвело, — я натянул новую рубаху, вдохновленный тем, что этот зов в покои королевы пришел так скоро после нашего последнего свидания.

Но, выйдя на улицу, я не узнал посыльного, стоявшего там в полутьме. В темной своей одежде он больше походил на младшего служку, чем на королевского слугу.

— Твое имя Торгильс? — спросил он.

— Да, — ответил я в смятении. — Что тебе от меня надо?

— Прошу тебя, пойдем со мной, — сказал этот человек. — Тебя ждет архиепископ Вульфстан.

Меня обдало холодком. Архиепископ Вульфстан, соправитель, оставленный Кнутом в Англии, не был приверженцам исконной веры другом, и слыл он умнейшим человеком в королевстве. Поначалу я удивился, какое дело у него может быть к такому незначительному человеку, как я. Потом у меня крепко засосало под ложечкой. Единственное, что связывало меня с делами государства, — это Эльфгифу.