Побратимы меча - Тим Северин

— Во времена арабских монет до меня дошли сообщения об огненных рубинах, как они сверкают, когда свет падает на них определенным образом. Те, кто описывал эти камни, обычно имели дело и с арабскими монетами, вот я и подумал, что огненные рубины приходят теми же путями, что и арабские монеты. Но большего узнать не удалось. Мне говорили только, что эти самоцветы родом из-за тридевяти земель и еще дальше, оттуда, где пустыни лежат у подножия гор. Там-то и есть месторождения огненных рубинов.

Монетный мастер, подавшись вперед, вернул мне камешек.

— Я дам тебе знать, захочу ли я купить горные хрустали, но вот тебе мой совет: храни этот камень в самом надежном месте.

Я понял намек. Несколько следующих дней я прятал огненный рубин в трещине за изголовьем моей кровати-яслей, а после того, как Бритмаэр решил купить горный хрусталь и велел своему мастеру починить неисправное ожерелье, я пошел на рынок и там, потратив часть полученных денег, приобрел дешевый и самый неказистый амулет. Видимо, предполагалось, что это одна из птиц Одина, но амулет был так скверно вылит из свинца, что сказать, орел ли это, ворон или сова, было невозможно. Зато он был достаточно толстым для моих целей. Я выскреб углубление, вставил рубин и запечатал отверстие. И стал носить свинец этот на шее на кожаном шнурке и научился робко улыбаться, когда люди спрашивали у меня, отчего это я ношу амулет в виде курицы.

Другие покупки заняли больше времени: рубаха из тонкой английской шерсти с желтой шитой каймой, новые коричневые штаны, чулки того же оттенка и подвязки под цвет рубахи. Заказал я себе и новую обувь — пару мягких башмаков, по тогдашнему обычаю, тоже желтых с тисненным поперек коричневым узором.

— А возьмешь ты ли с собой обрезки кожи, молодой господин, чтобы принести их в жертву твои богам? — спросил с усмешкой сапожник.

Крест, висевший на видном месте в его мастерской, означал, что он — приверженец Белого Христа. И, по говору признав во мне северянина, он подшучивал насчет нашей веры, говоря, что в ужасный день Рагнарека, когда адский волк Фенрир проглотит Одина, за него отомстит его сын Видар. Видар наступит одной ногой волку на нижнюю клыкастую челюсть и голыми руками оторвет верхнюю. А для этого башмак у Видара должен быть толстым, сделанным из всех обрывков и обрезков, которые башмачники выбрасывают с начала времен. Насмешничал башмачник беззлобно, потому и я ответил ему в том же духе:

— Нет, спасибо. Но я не забуду зайти к тебе, когда мне понадобится пара сандалий, в которых можно ходить по воде.

Кьяртан вздернул бровь, оценив мой наряд, когда я предстал перед дружинным длинным домом утром в день собрания старейшин.

— Ну-ну, красивый наряд. Никто не скажет, что у меня бедный оруженосец.

Он выглядел великолепно в доспехах королевского телохранителя. Поверх придворного одеяния он натянул кольчугу из отполированных металлических блях, а шлем, сидевший у него на голове, был причудливо изузорен золотой выкладкой. А вдобавок к тому на бедре у телохранителя висел меч с выложенной золотом рукоятью, данская боевая секира на левом плече на серебряной цепочке. В левой руке он сжимал боевое копье с вылощенным рожном, которое на мгновение напомнило мне о смерти Эдгара, когда тот встретился с атакующим кабаном. Но особенно поразило меня обручье из витой золотой проволоки, обвивавшее предплечье той самой руки, на которой не хватало кисти. Он заметил мой взгляд и сказал:

— Это королевское возмещение за увечье, полученное при Эшингтоне.

Пока мы шли к дружинной трапезной, Кьяртан предостерег меня, и слова его напомнили мне о словах Эльфгифу насчет дворцовых интриг.

— Надеюсь, что ты будешь молчать обо всем, что увидишь сегодня, — сказал он. — Многим хотелось бы видеть, как изгонят ближнюю дружину. И дела складываются против нас, по крайней мере, здесь, в Англии. У нас все меньше и меньше возможностей отмечать наши исконные праздники, а враги готовы воспользоваться нашими обрядами, чтобы объявить нас злостными язычниками. Исконная вера оскорбляет епископов и архиепископов, как и церковных советчиков короля. Так что твоя задача сегодня — быть моим виночерпием на пиру и не болтать.

Мы с Кьяртаном вошли в трапезную едва ли не последними. Не было ни трубных звуков, ни знатных гостей, ни женщин. Примерно четыре десятка телохранителей уже стояли в комнате, все разодетые в пух и прах. Здесь не чувствовалось различий в воинском звании или в положении в обществе. Зато преобладал дух товарищества. Одного из дружинников я узнал сразу же: он был на голову выше остальных, что само по себе было замечательно, ибо телохранители в большинстве своем были людьми рослыми. Этим великаном был Торкель Длинный, наместник короля. Когда окружавшие его люди раздвинулись, я увидел его ноги, необычайно длинные, как если бы он стоял на ходулях, подобно жонглерам во время представлений. Был он на вид нескладен, поскольку тело имел обычное, только слишком долгие руки странно висели по бокам. Слушая собеседника, Торкель вынужден был наклоняться. Он напомнил мне птицу, виденную мною во время соколиной охоты на пустошах с Эдгаром, — перелетного аиста.

— Где мне должно стоять? — тихо спросил я у Кьяртана.

Я никак не хотел опозориться, не зная здешних порядков. Здесь за столом не было разделения, как на пиршестве у эрла Эльфхельма, где простолюдины сидели отдельно от людей благородных. Здесь же единственный большой стол стоял посреди зала с единственным почетным местом в торце и скамьями по обеим сторонам. В углу на подсобных подмостках стояли бочонки с медом и элем, и оттуда же донесся до меня запах жареного мяса — стало быть, кухня рядом.

— Стой позади меня, когда общество усядется за стол. Телохранители рассаживаются в соответствии с воинской доблестью и сроком службы, не по знатности рода, не по тому, у кого какие связи, — ответил он. — А потом просто примечай, что делают другие кравчие, и следуй их примеру.

Тут я увидел, что Торкель направился к почетному месту во главе стола. Когда все телохранители заняли свои места на скамьях, мы, кравчие, поставили перед ними их роги, уже наполненные медом. Я не заметил ни единого стеклянного кубка и ни капли вина. Не вставая, Торкель произнес здравицу в честь Одина, потом здравицу в честь Тора, потом здравицу в честь Тюра и здравицу Фрейру. Торопливо переходя от подсобных подмостей и обратно, чтобы наполнить рог для каждой здравицы, я понял, что кравчим предстоит немало потрудиться.

Наконец, Торкель провозгласил память мертвых товарищей этого содружества.

— Погибшие с честью встретят их в Валгалле, — сказал он.

— В Валгалле, — хором повторили все.