Награда для Иуды - Андрей Троицкий

Разложив на столе бумажки, Закиров задал обычные вопросы о месте и времени рождения свидетеля, занес ответы в протокол. Елисеев поставил локти на стол, но, заметив несколько свежих кровавых пятен на краю столешницы, убрал руки, чтобы не испачкать рукава светлого пиджака. Он скосил взгляд на пол и там увидел багровые разводы, кое-как замытые тряпкой. Кровь на ножке стола, даже на подоконнике. Похоже, вчера тут чуть не до смерти забили человека. Елисеев передернул плечами, будто его знобило. Видимо, с подозреваемыми в прокуратуре не привыкли церемониться, вести долгие беседы за жизнь. Сразу кулаком в морду. Вроде как для знакомства.

– Вы родились в поселке Краснознаменское под Брянском? – переспросил Закиров.

– Совершенно верно, – промямлил Елисеев.

Он не отрывал взгляда от кровавых пятен на столешнице. Кровь притягивала взгляд, душу лапал холодными пальцами животный страх, а мысли катились по наезженной колее. Может статься, и с ним, Елисеевым, так обойдутся. Дверь откроет какой-нибудь мордоворот со свиным рылом и начнется… Ведь не сам же Закиров кулаки отбивает, для этого дела другие люди имеются, так сказать, высокие профессионалы и знатоки своего дела. Измордуют, проткнут печень вязальной спицей, пустят кровь из ушей. А потом отправят в камеру следственного изолятора, битком набитую сексуальными извращенцами, насильниками и убийцами, которые для начала утопят в параше его человеческое достоинство. А самого Елисеева, его самого… Господи, об этом даже думать стыдно.

В тюрьме не дадут свидания с родными или адвокатом, измордуют допросами, издевательствами и побоями. Возможно, сделав внутривенную инъекцию, намерено заразят СПИДом или сифилисом. И этот ад будет продолжаться до тех пор, пока Елисеев окончательно не сломается, душевно и физически, и не подпишет все бумаги. И только тогда его, полуживого, перенесут на носилках в тюремную «больничку». Смотреть в забранное решеткой окно, вдыхать запах хлорки и медленно подыхать под чутким надзором опытных врачей, – так пройдут последние часы его жизни.

Еще полчаса назад, переступая порог кабинета, страховщик не выработал для себя определенной тактики поведения. Еще не решил, поиграть ли в молчанку или продолжать гнуть старую линию. Теперь, увидев зловещие кровавые отметины, он принял мгновенное решение: надо рассказать все, от начала до конца, как было. Никого не выгораживая и не защищая ни себя, ни покойного брата. Авось, следователь возьмет подписку о невыезде и отпустит с богом до следующего допроса. Лишь бы не били, лишь бы не в камеру…

Закиров внимательно следил за блуждающим взглядом Елисеева и, кажется, читал все его мысли. Следователь испытывал тяжелую сонливость, он провел трудную ночь, и виной тому некий Иван Дормидонов, помощник кладовщика, ставший невольным свидетелем бытового убийства своего непосредственного начальника, редкостного бабника, которому ревнивая любовница перерезала ножом глотку. Как выяснилось позже, Дормидонов – кретин и к тому же законченный психопат, хоть на учете в диспансере по какому-то недоразумению не состоит.

Допрос начался в этом самом кабинете в восемь вечера, а закончился темной ночью в первой градской больнице. Беседа в прокуратуре затянулась чуть ли не до полуночи, потому что каждый простой вопрос этому идиоту приходилось повторять по пять раз. Дормидонов не понимал сути простых слов или делал вид, что не понимал. Следователь нервничал, ему хотелось встать и кулаками раздолбать физиономию Дормидонова в кровавый блин, чтобы Ваньку не валял и не выдрючивался. Закиров переходил с крика на шепот. Часто вставал, тер сжатые кулаки, но сдерживал себя волевыми усилиями, снова садился на место, старался вспомнить очередной вопрос. Однако его нервозность постепенно передавалась свидетелю.

В двенадцатом часу ночи, когда Закиров поднялся из-за стола, чтобы открыть форточку и проветрить прокуренную комнату, Дормидонов схватил со стола ножницы. Услышав какой-то непонятный металлический звук, Закиров, уже потянувшийся к форточке, мгновенно обернулся. Чик, чик… И на светлый полированный стол упал язык Дормидонова. Из разжатых пальцев вывалились конторские остро заточенные ножницы.

Свидетель, обхватив ладонями рот, что-то мычал, из-под пальцев брызгала кровь. Затем он сорвался со стула и начал носиться по кабинету, вокруг столов, сбивая на бегу стулья, поливая кровью казенное имущество и заполненные протоколы. Через десять минут весь кабинет, стол и даже стены, были залиты этой проклятой дрянью. А Закиров вместе с двумя дежурными офицерами, вызванными с нижней вахты, сбили Дормидонова с ног и заковали в наручники. Открыли кабинет заместителя межрайонной прокуратуры, потому что только там стоял холодильник, вытрясли из морозилки в целлофановый пакетик кубики льда. На эти кубики положили отрезанный язык, завернутый в другой пакетик.

«Скорую» вызывать не стали, пострадавшему засунули в рот вату и бинт, усадили на заднее сидение дежурной машины, между Закировым и капитаном внутренней службы, и приказали водителю гнать в первую градскую.

Дежурный врач оказался пьян, но на ногах еще держался. Возиться, пришивать отрезанный язык, ему не хотелось. «Ничего, – врач дыхнул на Закирова свежим перегаром. – Я ему зашью пасть. А уже через две недели он сможет потихоньку блеять на допросах. Ведь отрезана только треть языка, не весь. Понимаете? А вам нечего ножницы разбрасывать, где попало». Врач выбросил отрезанный язык, обложенный кубиками льда, в мусорную корзину и отправил Дормидонова в операционную.

Закиров вернулся в прокуратуру и долго ползал с тряпкой по чужому кабинету, смывая кровавые лужицы, потому что уборщица здесь появится не раньше вечера понедельника. Сегодня перед допросом Елисеева следователь обнаружил, что на столе и подоконнике остались кровавые пятна, не замеченные ночью, а на полу виднелись багровые разводы.

– Когда вы в последний раз виделись с покойным братом? – Закиров раскрал блокнот и прошуршал страничками.

– Это не имеет значения, – неожиданно заявил Елисеев. Голос звучал хрипло, с надрывом.

– Что-что? Не понял.

– Я говорю, это не имеет ни малейшего значения.

– Вот как? – Закиров под столом скинул тесноватые ботинки и с наслаждением пошевелил занемевшими пальцами. – Очень интересно.

– Ничего интересного, – прохрипел Елисеев и потянулся к графину с водой.

Несколько минут в кабинете стояли тишина, которую нарушали автомобильные гудки на улице. Закиров постукивал по бумагам кончиком ручки. Страховщик о чем-то думал минут десять. Наконец Елисеев открыл рот и заявил, что расскажет все, что знает, но для начала хочет обговорить некоторые условия и получить гарантии. Во-первых, он настаивает на отмене проверок финансовой деятельности страховой компании, изъятии печатей и штампов, допросах сотрудников, а также временном аресте банковских счетов. Если сейчас на него разом навалятся милиционеры и налоговики, бизнес, выстроенный им, скорее всего, уже не спасти. Во-вторых, Закиров должен пообещать, что Елисееву, помогающему следствию, в будущем не предъявят никаких обвинений по уголовным статьям.

Закиров решил, что страховщик провел пару бессонных ночей, обдумывая предстоящий разговор, линию поведения. Он наверняка принимал какие-то решения, снова думал, давал задний ход, что-то решал, колебался… И черт знает, чем кончились бы душевные метания страховщика. Но сейчас, это видно без лупы, Елисеев до поноса, до головокружения испугался капель запекшейся крови и бордовых разводов на полу. Он выглядел совсем паршиво, как подыхающий таракан. Того и гляди в обморок грохнется.

– Условия принимаются, – Закиров сурово свел брови, стараясь скрыть торжество. – Ваша свобода и финансовое благополучие в обмен на правду. Сегодня суббота. И вам, и мне торопиться некуда, поэтому давайте вспоминать все, как было, с самого начала. Но если вы снова начнете вола крутить, наши добрые отношения закончатся, еще не начавшись.

– Я не стану крутить никакого, как вы метко выражаетесь, вола, – ответил Елисеев. – Начну с середины. В марте нынешнего года в мой кабинет явился Василий Онуфриенко, вор рецидивист по кличке Кривой. И сделал предложение совершенно неожиданное, даже дикое. Он сказал, что на зоне под Иркутском содержится некий Виктор Барбер, получивший длительный срок за убийство милиционера и хранение оружия. Так вот, этот Барбер нагрел «Каменный мост» более чем на два миллиона долларов. Я еще подробно расскажу о Барбере и механизме его афер, но для начала вернемся к Онуфриенко. Так вот, Кривой сообщил, что деньги Барбер вернет их законным хозяевам, то есть «Каменному мосту», но при том условии, что мы вытащим его с зоны, то есть организуем побег…

– Подождите, – остановил Закиров, почувствовав странный зуд в ладонях. Так случалось, когда вдруг на пустом месте вырастало громкое уголовное дело, даже не дело, а настоящая бомба с часовым механизмом. – Если вы не против, показания запишем на диктофон. А потом оформим все на бумаге. Согласны? Договорились? Вот и прекрасно. Вы курите, не стесняйтесь, а я пока размотаю провода и запущу эту шарманку. Разговор, чувствую, у нас будет долгим. И содержательным.