Шебеко - Иван Гаврилов

В округе господствовала темень, лилась музыка. Сухой воздух глушил запахи цветов, акаций, густо проросших возле замшелых дворов. Валино лицо терялось в темноте, но Коля отчетливо помнил каждую его черточку. Ее синие глаза, тонкий прямой нос он мог бы отличить от тысячи других! Коля столь приблизился к девушке, что отчетливо слышал биение ее сердца. Он обнял ее, чуточку поцеловал и, почувствовав, что она призывно ответила губами, вовсе потерял голову. Кровь ударила в виски. Он принялся целовать ее, причем с невиданным доселе безумством, с непередаваемым упоением, забыв обо всем. Сколь долго продолжалось это — они не ведали.

— Пойдем, Колечка… Будешь писать, буду и я… Договорились?

— Идет… Только учти: вовремя отвечай. Думаю, все будет в норме…

Валя вошла в зал, а Коля прислонился к столбу, что был немым свидетелем тех счастливых минут. Снова им овладела непонятная грусть. В последние дни подобная печаль часто навещала его. Все, кажется, на месте: настроение отличное, рядом друзья. Но вот нежданно-негаданно кинется на него грусть — и хоть волком вой!

Его внимание привлек Млечный путь. Мириады звезд умещались в нем. «Вот бы побывать на одной из них, — почему-то вдруг возникла шальная мысль. — Построить бы фотонную ракету, о чем рассказывал Лев Федорович, и улететь в межзвездное пространство. Конечно, захватив с собой Валю…» В Колиной душе еще жила заветная мечта — отправиться в кругосветное путешествие. Вызнать: как живут люди? О чем думают? Казалось, что осуществление сих мечтаний, идей зависит более всего от личности, ее сильного, делового подхода к цели; от умения покорять трудности, обстоятельства, неизбежно выраставшие на пути. Но пока до этого было далеко. Рядом с ним лишь желтые акации застыли величаво, очевидно, воображая из себя заморских королев. Теплая ночь, предрассветное небо нежно обволокли Колю, словно обещая в перспективе свое покровительство, надежную защиту от предательски меняющихся обстоятельств.

Глава вторая

В глухом чулане, где, по обыкновению, Коля коротает ночь, утро начинается с солнечного зайчика, что прожектором вычерчивает в помещении четкую линию. Сей зайчик не трогает никого: он простодушно вонзается в щербатую дверь и ждет, когда ласковое солнце его перекинет в уголок, где спит Коля. Но зайчику-горемыке ни в жизнь не застать юношу на месте — часиков в шесть утра Коля уже бежит во двор, брызгает себя колодезной водой, и жизненная круговерть вновь захватывает его до темноты. Днем Коля пропадает на поле — ведь сейчас там уйма хлопот. По вечерам же, когда на улице призывно заиграет гармонь, парень летит к дружкам. А с Валей он так и не свиделся после памятного вечера в Первомайском…

За прошедшее время хлопец сделал попытку обзавестись паспортом, но нарвался на неудачу: сей документ, как выяснилось на месте, молодежи села выдавали лишь в случае приглашения в какое-либо учебное заведение или же по обстоятельствам, дающим право на выезд из родного колхоза.

В одной из поездок в Батырево, в райцентр, Коля столкнулся с корешем, Фроловым, пребывающим, как всегда, в веселом, приподнятом настроении. Костя, оказывается, уже успел пробить себе паспорт.

— Как это тебе удалось? — Коля был шокирован пронырливостью друга.

— Очень просто! — Костя принял многозначительный вид. — Раз-раз — и полез в дамки… Кстати, это дело не такое уж и трудное, если за пазухой держать вызов из института, усек?

— И куда же ты путь держишь?

— В Ташкент, к сестре… Вообще-то, хочу побыстрее в город мотануть. Так и хочется сытной и светлой жизни, как поется в песне. А что в деревне? Целый день пашешь как вол, а получаешь гроши… Жизни нет! Нет возможности ни прилично одеваться, ни сходить к культурным девушкам…

Еще шепнул он об том, что раскрасавица Валя нынче гуляет с броским, симпатичным парнем из соседней деревни. Сие известие кольнуло сердце Коли, но особое значение ему он не придал. Мало ли что гуляет? Он ведь и сам встречается с Ириной…

Вот и сегодня, вспомнив о Вале, Коля невольно улыбнулся, затем вспорхнул во двор — широкий и просторный даже для крестьянского хозяйства. Ранее он был еще шире (о чем неоднократно вспоминали дома), но Дмитрий Георгиевич все перекроил по-своему: сарай вернул поближе к дому, в ущерб двору — лишь бы поболе выиграть для огорода.

Во дворе поблескивало солнце, свежий воздух вызвал в Коле легкий озноб, а колодец-журавль словно позвал к себе, обещая студеную, вмиг разгоняющую сон воду. Мария Федоровна возле колодца уже усердно хлопотала по хозяйству…

Колин взгляд перехватил ворота, говорливых гусей подле них, с которыми у него были свои счеты. Почти все золотое детство, с девяти до четырнадцати лет, он каждое лето следил за ними, чтоб не пропали, вовремя домой воротилися, и самое главное, не заглядывали в чужой огород и на колхозные поля. Вначале он забывался, бросал гусей на произвол судьбы, предавшись отдыху и лени, но разгулявшийся по его спине отцовский кнут заставлял его более ретиво взяться за дело.

Коля и его сверстники разом гусей объединили в стадо, и по новому методу «лопатить» приходилось лишь в две недели раз. Но, как известно, у каждой палки — два конца. Вызнав, что у Коли уйма свободного времени, родители привлекли его к новой нужде…

Сонная, но цепкая память Коли вновь выхватила момент, как он однажды гусей выгонял на луг. Разлегся луг между фермой и соседней деревней и назывался ловко, романтично — «Айтуш». Гуси улепетывали по ровному лугу, а Коля, естественно, окунулся в заводской пруд — плавал он щукой. И надо же было тому случиться, что именно в сей момент из воды показалась ондатра. Коля резко выскочил на берег, набрал камней (в ту пору их много валялось на месте бывшего завода) и принялся обстреливать ондатру, часто и подолгу скрывавшуюся под водой. Но вот ее постепенно покинули силы, она всплыла на поверхность, заметалась. Здесь и настиг несчастную добрый кусок кирпича. Ондатра намертво улеглась на месте Коля обрадовался удачному броску, даже подпрыгнул от удовольствия, но, к удивлению своему, вдруг вспомнил, что штраф за ондатру полагается немалый. Коля решительно испугался. Надумал собрать гусей и задать стрекача. Но не тут-то было! Гуси, оказывается, тоже плескались в воде — жара все усиливалась, воздух нагревался прилично. Нелегкое это дело — выгнать гусей из воды. Особенно в нужный момент. Коля об этом ведал и потому усилил свои действия. Гусей прижал к узкому «проливу»— было такое место на пруду, — махал на них, кричал, обстреливал их камнями. Но гуси лишь шарахались, любой ценой отбиваясь от него. И Коля вовсю разъярился. Набрал обрезки из досок и с силой стал обстреливать гусей. Он кидал так, что обрезки не летели, но скользили по воде, настигая гусей и злобно ударяя о крылья. По обыкновению, этого-то и боялись гуси, живо оставляя пруд и с оживленным гоготом устремляясь на луг. И в сей злополучный день случилось бы то же самое, ежели бы Коля не угодил обрезкой в голову одного из них. От резкого удара безжизненно упала голова, гусь раскрыл крылья. Братья его загалдели, зашумели, их подхватила соседняя стая — и пошло, и поехало… Маху дал тогда Коля, сразу не зарезав несчастного гуся. Все равно отправился в мир иной…

— О чем думаешь? — карие глаза матери любовно впиваются в Колю.

— А что?

— Да ничего! Гляжу — стоишь на месте и зыркаешь на гусей. Небось, детство вспомнил?

Эх, матери, матери, как просто вы разгадываете сокровенные мысли сыновей! Порою достаточно одного взгляда, чтобы вы поняли все…

— Точно, эпизод из детства… — Коля задумался. — Между прочим, я в этих гусей вложил полдетства.

— Какое там полдетства? — обиженно проговорила мать. — Работал, как и все. В деревне лодыря гонять, сам знаешь, некогда. Здесь треба вкалывать, и до седьмого пота! А может, — потеплел голос матери, — тебе и повезет… Махнешь в город, засядешь за стол, и глядишь, выбьешься в начальники. Дети твои тогда и знать не будут про гусей…

Сказала и остановилась, испугавшись собственных слов. А что, ежели и впрямь сбудутся эти мечты? Способностями бог сына не обидел, и близок день, когда во всю прыть рванет в город в надежде на лучшую участь.

— Кто его знает, как сложится судьба? Поживем — увидим, — был ответ.

Мать еще более поразилась, заслышав последние слова сына. «Смотри ты, рассуждает совсем как взрослый человек…» В натруженной душе Марии Федоровны появился горячий уголек. А в сознании импульсивно бегут мысли: «Как пить дать уедет!..» Где-то в затаенных уголках души бродит грозное предчувствие: рванет сын в город, сгинет с глаз надолго. «Нет, не любит он деревенскую жизнь… как только познакомится с городом, ищи тогда ветра в поле. Эх, едрена-корень! Вот так потихоньку и разлетаются птенчики с гнезда… Дай-то бог им счастья!»