Пути к славе. Российская империя и Черноморские проливы в начале XX века - Рональд Боброфф

России тщетны, но турецкие действия в районе реки Марицы побудили державы к противодействию. 13 августа Турция уведомила Россию, что в связи с резней, учиненной болгарами среди местных мусульман, ради их защиты турецкие силы вынуждены будут пересечь реку. Сазонов решительно предостерег Турхан-пашу от подобных шагов, заметив, что возобновление войны с Болгарией может «обернуться [для Турции] войной и с иной державой», разумея, очевидно, Россию[300]. Не теряя времени, Сазонов тут же обратился к державам, указывая несговорчивым союзникам на цену турецких обещаний в свете новой угрозы: ведь только в конце июля турки обязались не оккупировать земли в районе Марицы, а теперь намеревались предпринять ровно обратное[301]. И неудивительно, что, в очередной раз пренебрегая протестами со стороны держав, турецкие войска форсировали реку. Допустить, чтобы Болгария, уже порядком обделенная Бухарестским договором, оказалась теперь территориально даже беднее, чем до начала войны, Сазонов не мог. Болгария могла, конечно, отступить ненадолго, но, чуть только восстановив силы, она вновь попытается развязать новую войну, в очередной раз накаляя общеевропейскую ситуацию и угрожая безопасности проливов. Кроме того, Сазонов полагал, что Великим державам не следует более дозволять туркам «столь презрительно относится к Европе, тем паче, что нынешние их действия идут вразрез с их прежними заверениями», и в очередной раз сетовал на недостаточную поддержку России со стороны держав[302]. Бьюкенен понимал, что Сазонов в равной мере отстаивает и европейский, и русский престиж: ведь Россия уже неоднократно возвышала голос перед Европой и собственным народом, настаивая на достойной компенсации болгарам, а нынешние турецкие действия говорили совершенно об обратном. А если, окрепнув, Турция будет склонна открыто пренебрегать мнением держав, положение России в проливах может сделаться еще более шатким.

Сазонов с готовностью принял новый вызов, оставив текущий вопрос по Адрианополю, который надеялся разрешить через финансовое давление на Турцию. Он возобновил утратившую было актуальность угрозу независимых силовых мер воздействия со стороны России и предложил Тройственной Антанте отозвать послов из Константинополя. Если же державы откажутся, тогда Россия может отозвать своего посланника и оккупировать турецкий выход к Черному морю[303].19 августа турецкое правительство отвергло обвинения в том, что войска продвинулись за Марицу далее, чем того требовала безопасность Адрианополя и железнодорожного сообщения с Константинополем, подчеркнув свою приверженность июльским обязательствам[304]. Еще прежде, чем он узнал о заявлении турецкой стороны, Сазонов получил дозволение Николая отозвать в случае необходимости – и вне зависимости от действий Великобритании с Францией – Бирса из Константинополя. Прочие меры было решено определить позднее[305], и это, вероятно, указывает, что Николай все еще не был расположен идти силовом путем, за исключением крайней на то необходимости. Ознакомившись с турецкой позицией, Сазонов решил, что проводить сформулированные ранее угрозы в жизнь смысла пока не имеет, но через Гирса потребовал подтвердить заверения делом – иначе принять их Россия отказывается[306].

После того как Гире передал его послание, Сазонов вернулся к проблеме Адрианополя, теперь, впрочем, готовый признать возвращение города туркам, пусть открыто о том и не объявляя. Министр был донельзя измотан непрестанными дипломатическими войнами и 24 августа отбыл из Петербурга в давно запланированный, но задержанный почти на неделю отпуск[307]. В его отсутствие министерством вновь принялся заведовать товарищ министра Нератов, которому уже ничего не оставалось, кроме как наблюдать за развязкой. Турецкий бросок через Марицу, очевидно, завершался, и все большую популярность среди держав завоевывал немецкий план, предполагавший обсуждение судьбы Адрианополя на прямых переговорах между Болгарией и Турцией [Helmreich 1938:405]. Для России, не сумевшей согласовать с державами собственные планы по вытеснению Турции из Адрианополя, теперь уже было достаточно, чтобы турки оставались по ту сторону Марицы. Под увещевания Италии, готовой выступить в роли посредника[308], и давлением Петербурга, уведомившего Софию, что на помощь держав надежды нет, Болгария согласилась отправить делегацию на переговоры в Константинополь[309]. И спустя месяц разного рода дипломатических проволочек, оставшись без поддержки держав, 29 сентября Болгария вынуждена была уступить Адрианополь туркам. Болгары все же питали некоторые надежды, что вскоре после подписания державы настоят на пересмотре условий, но те, изнуренные целым годом дипломатических переговоров, сопровождавших Балканскую войну, оставили договор, как и Бухарестский, в силе.

Итак, по прошествии 12 месяцев с начала Первой Балканской войны до подписания болгарами с турками Константинопольского мира российской дипломатии особо похвалиться было нечем. Сазонов стремился удовлетворить то, что сам он разумел под интересами России, каковые, впрочем, нередко друг другу противоречили. Внедряемые императорскими распоряжениями преобразования или ограничения, вкупе с иными факторами вроде финансовых, военных и морских возможностей, а также способностей тех, кто ими руководил, – все это чрезвычайно затрудняло управление русской внешней политикой. Были и положительные моменты: проливы остались под турецким контролем, а значит, Россия не могла быть отрезана от внешнего мира. Сохранение статус-кво позволяло рассчитывать, что, как только Россия достаточно окрепнет, она сможет добиться изменений в вопросе о проливах – в полном соответствии со своими интересами. Более того, несмотря на агрессивные действия Австрии, России удалось сохранить независимость Сербии, а другие балканские государства в той или иной степени обрели новые земли и иные возможности. С другой стороны, отношения с ними заметно охладели в силу непоследовательности России, порой поддерживавшей все балканские государства, а порой – лишь некоторые; иной раз ее забота (в особенности о Сербии) превосходила даже собственные чаяния изменений в проливах, а в других случаях балканские государства были вынуждены подчинять свои цели русским интересам в регионе. Наиболее очевидно и ярко подобные колебания видны на примере Болгарии. Сазонов считал, что необходимо то и дело ограничивать устремления Болгарии, особенно когда та продвигалась к Константинополю; когда же она развязала Вторую Балканскую войну, Россия нимало не препятствовала тому, чтобы она пострадала от Сербии, Греции, Румынии и Турции. Впоследствии Сазонов попытался наладить отношения, ограничив турецкие завоевания, но Россия не располагала ни достаточным финансовым, ни дипломатическим капиталом, чтобы завоевать поддержку прочих держав. Раздосадованная потерями турецкой армии, уже некоторое время обучавшейся немецкими инструкторами, Германия наотрез отказалась от любых чересчур затратных для турок мер, а Франция ставила свои собственные финансовые интересы превыше интересов русских союзников. В результате авторитет России пострадал как на международной, так и на внутренней арене. Пусть Сазонов при определении внешнеполитического курса и не прислушивался ежечасно к гласу общественности, он вместе с тем прекрасно понимал, что международная победа сулит лавры и дома. Поражения же, которые он потерпел в Балканских войнах, вслед за поражениями Извольского в 1908–1909 годах, лишь усилили