Пути к славе. Российская империя и Черноморские проливы в начале XX века - Рональд Боброфф

потребность России изъявить свою дипломатическую волю. Сокровенное желание Сазонова добиться осуществления этой воли способствовало тому, что дипломатия все чаще стала дополняться военными угрозами, и это повлияло на реакцию на очередную угрозу проливам. Непрерывное усиление турецкого военно-морского флота несло опасность экономическому и военному положению России на Черном море, а нарастающее военно-политическое влияние Германии угрожало ее интересам и в самой турецкой столице.

4. Турецкая морская экспансия и кризис Лимана фон Сандерса

Март 1912 года – июль 1914 года

К концу 1913 года Россия столкнулась с еще более серьезным кризисом: генерал Отто Лиман фон Сандерс был назначен главой немецкой военной миссии с широкими полномочиями, включающими, что вызывало наибольшие опасения, прямое подчинение ему турецких сил в столице Османской империи[310]. Этот новый вызов русским интересам означал, что угроза суверенному контролю Турции над водным путем исходила теперь уже не с моря, как во время Итало-турецкой войны, и не с суши, как в Балканских войнах, но изнутри самой Турции, начиная уже с береговой линии Черноморских проливов.

Однако история того, что впоследствии стало именоваться «кризисом Лимана фон Сандерса», зачастую рассматривалась без учета критически важных элементов для понимания изменения взгляда русских на значение проливов[311]: в усилении турецкого военно-морского флота они видели угрозу собственному выходу в открытое море и, ввиду того что баланс сил в Черном море мог измениться в любую минуту, обратились как к дипломатическим мерам, так и к судостроению, отчаянно пытаясь приостановить, а если возможно, и предотвратить подобный сдвиг. В полной же мере безотлагательный характер проблемы проявился лишь в кризисных ситуациях 1913 года.

Развитие военно-морского флота

Параллельно с набирающим обороты усилением турецкого флота разворачивалось и переоборудование русского. Период с 1912-го по 1913 год стал в прямом смысле водоразделом: именно тогда по целому ряду причин произошло радикальное увеличение военно-морского потенциала России, особенно в акватории Балтийского моря. Главнейшей же из причин, способствовавших развитию русского флота, явилось назначение морским министром адмирала И. К. Григоровича. Иван Константинович привнес в Морское ведомство дух усердия и энергичного трудолюбия, что, пожалуй, было редкостью у его предшественников, и сделал, по выражению современника, «исключительно блестящую карьеру»[312]. Под командой Григоровича ходили как гражданские пароходы, так и военные корабли; он служил морским агентом (атташе посольства) в Лондоне, где внимательно изучил устройство Королевского флота; не менее успешно он работал и на суше, включая командование крупнейшими морскими портами в европейской части России и Порт-Артуром – на Востоке при японской осаде, за доблесть и боевой дух в которой был отмечен наградами. Кроме того, он провел ряд значимых административных реформ, благодаря которым Морское министерство стало функционировать более эффективно[313].

Дарования новоназначенного морского министра не прошли незамеченными и в Государственной думе, годами отказывавшей министерству в дополнительном финансировании со ссылкой на царящую в ведомстве халатность и некомпетентность. Также депутаты были недовольны чересчур пристальным вниманием, уделяемым Балтийскому флоту в ущерб Черноморскому [Gatrell 1994: 137]. Пусть вплоть до самого назначения Григоровича министром весной 1911 года Дума и не спешила всецело поддерживать его инициативы, но влиятельные парламентарии куда охотнее теперь шли на контакт с Морским ведомством в надежде, что его новое руководство окажется более деятельным, чем предыдущее[314]. Примечательнее же всего, что даже П. Н. Милюков, лидер центристской партии кадетов, вышел из полной оппозиции, хотя и продолжал настаивать на большей важности Черноморского флота [Шацилло 1968: 191–196]. В конце следующего, 1912 года, размышляя о завершении крупнейшей со времени Русско-японской войны судостроительной программы, французский военно-морской атташе отметил управленческие преобразования Григоровича в Морском ведомстве как решающие для будущего содействия Думы в восстановлении флота[315].

Немалую помощь в убеждении Думы согласиться на военно-морские инициативы 1912 года оказали и иные ветви власти. Одним из решительнейших поборников преобразований выступил граф Коковцов, который неоднократно выступал в Думе, продвигая судостроительные планы. Пожалуй, столь же убежденный в необходимости для России могучего флота, сколь и понуждаемый императором Николаем II к поддержке Григоровича в Думе, Коковцов двояко подошел к реализации морских реформ. Во-первых, будучи министром финансов, уже в начале июня 1912 года он заверил сперва думскую Бюджетную комиссию, а спустя несколько дней и всех депутатов Думы, что предполагаемые расходы не повлекут за собой ни новых налогов, ни займов, равно как и сокращения средств на культурные, образовательные или армейские нужды[316]. Во-вторых, несколько позже, уже в качестве председателя Совета министров, он указывал и на значительные «политические выгоды в обретении державой мощного флота»[317].

То же мнение на июньском заседании Бюджетной комиссии высказал и Сазонов: министр выразил опасения касательно нестабильности ситуации на Балтике, заявив, что России следует быть во всеоружии для защиты собственных интересов. По словам британского поверенного, «его превосходительство процитировал русскую пословицу, гласящую примерно то же, что известное[318] “уповайте на союзников, а порох держите сухим”»[319]. Поговаривали, что именно предостережения Сазонова помогли убедить членов комиссии одобрить предложение Морского ведомства, поскольку произвели впечатление столь сильное, что несколько депутатов-октябристов даже публично выступили против лидера собственной партии[320].

Решающую роль для флота в совершении подобного «законодательного подвига» играла и поддержка Николая II, считавшего, что «флот должен быть воссоздан в могуществе и силе, отвечающих достоинству и славе России»: ведь от этого зависели «и наша внешняя безопасность, и наше международное положение» [Шацилло 1968: 77]. Николай серьезно давил на Коковцова, пытаясь получить одобрение Думы на морские инициативы, и уполномочил председателя уведомить ключевых парламентариев о личной заинтересованности императора в вопросе. С одним из депутатов он даже намеревался переговорить самолично, но Коковцов отсоветовал, указав, что это было бы неуместно, и от идеи было решено отказаться [Коковцов 1933, 2: 64]. Николай II всегда относился к существованию Думы весьма неоднозначно, если не враждебно, поэтому подобное предложение свидетельствует о серьезности его намерений. Словом, с царской поддержкой Григорович куда увереннее шел в направлении поставленных целей, несмотря на непрестанное противодействие [Шацилло 1968: 63–78].

Итак, политический фундамент был подготовлен, и морское руководство в деталях представило свою аргументацию в пользу усиления Балтийского флота, который сможет выходить в открытый океан, в отличие от Черноморского, закупоренного турецкими проливами[321]. В основе предложения, очевидно, лежало искреннее принятие тогдашних навалистских идей, активно пропагандируемых американским военно-морским теоретиком Альфредом Мэхэном и популяризируемых в России морским капитаном Н. Л. Кладо [Matthei 1979: 22]. Авторы проекта соглашались с тем, что статус Великой державы теперь зависит от наличия конкурентоспособного