Цивилизация Просвещения - Пьер Шоню

Соединенные провинции, испанская Голландия, перешедшая в руки Австрии, и Льеж служат великолепной иллюстрацией тезиса о колебаниях темпов роста в древних странах. Как ни парадоксально, Бельгия чем-то напоминает Англию, тогда как Голландия XVIII века (Монтескьё был поражен ее физическим и моральным упадком) следует французским путем. Но Бельгия, в отличие от Франции, восстанавливается после долгого и болезненного XVII века. Австрийская администрация показала себя относительно деятельной и эффективной. Наоборот, Соединенные провинции в суровом XVII столетии были островком процветания и подъема. Разве XVII век не был голландским в той же мере, что и французским? С 1500 по 1700 год Нидерланды характеризовались поразительно устойчивым и равномерным темпом роста, в конце концов перегнав страны Южной Европы — невиданное событие для двух тысячелетий истории. Удвоение в течение двух веков: 1500 год — от 900 тыс. до 1 млн. жителей; 1700-й — от 1,85 млн. до 1,95 млн; 1750-й — от 1,9 млн. до 1,95 млн; 1775-й — 2 млн. 78 тыс. Почти идеальная горизонталь в XVIII веке, увеличение более чем в два раза в XIX веке и вновь в два раза с 1900 по 1950 год. Характер голландской кривой в XVIII веке объясняется веком семнадцатым: технологическая «граница» польдеров, причем польдеров легко осваиваемых, и внутренний эффект от огромного масштаба колониальной торговли обеспечивали возможность непрерывного роста на уровне XVI века. Голландия XVIII столетия — это не столько контрацепция, сколько «экспорт» населения. В Америке и на востоке повсеместно можно встретить голландцев и выходцев из нижненемецких земель. В XVIII веке Голландия поставляет миру таинственных и суровых поденщиков на самые передовые работы.

Нормандская мозаика отлично подходит в качестве завершающего примера: на узком пространстве она демонстрирует максимально широкий спектр возможностей. И в то же время не много найдется столь же девиантных регионов. Во Франции, которая, как мы видели, была лишена единственного подлинного богатства — щедро воспроизводимого ресурса, Нормандия представляет собой катастрофический вариант. Нормандская смесь включает в себя все разновидности молекул поведения, она многообразна, но ее состав аномален. Ограничимся 20 тыс. кв. км нижней Нормандии. Мы обнаружим здесь зоны самой что ни на есть активной демографической экспансии. Это север полуострова Котантен, давняя приграничная зона, недавно освоенная. Здесь население удваивается за 60–70 лет за счет высокой, но не чрезмерной рождаемости — от 6 до 7 детей на семью, — низкой смертности и высокой ожидаемой продолжительности жизни. Условия жизни здесь наилучшие. Особенно благоприятную динамику демонстрирует в лидирующей группе Вильдьё-ле-Пуаль, маленький городок медников.

На другом полюсе — «дома престарелых» Канской равнины. Идиотское мальтузианство на фоне повышенной смертности. Без всяких видимых причин. Здесь умирают, сюда приезжают с периферии, чтобы умереть. Еще на одном полюсе — земли Ож: чудо, опасное чудо, обманчивое чудо равновесия. Путь к земному раю здесь проходит через одновременное снижение рождаемости и смертности. Однако радоваться рано: после 1770 года это опасное равновесие было нарушено, и во многих случаях в отрицательную сторону. Эта чрезмерная осторожность преграждает путь дальнейшим изменениям. Мальтузианство района Лизьё изначально представляло собой разновидность аскетического извращения.

Между этими полюсами — серый пейзаж Бессена. Байё — это маленький «дом престарелых», Бессен же демонстрирует незначительный прирост при небольшом объеме использования контрацепции, ограниченном страстным темпераментом его жителей. Это район, очень рано достигший оптимальной плотности населения. Умеренное распространение контрацепции привело к ложному равновесию, которое к концу века оказалось в полной зависимости от последствий старения.

Наряду с территориальной вариативностью отмечается социальная. Для нескольких привилегированных групп населения она может быть выявлена на большом временном интервале благодаря генеалогиям (С. Пеллер, Т. Г. Холлингсворт, Л. Анри). Как минимум, три вывода. Семьи, находящиеся на самом верху, в том, что касается брака, отличаются от всех остальных. Более ранний брак. Более высокая ожидаемая продолжительность жизни. Исследования Пеллера позволяют проследить за динамикой успехов в борьбе со смертью. Сравнение данных Холлингсворта и Анри выявляет принципиальную разницу между французской и британской моделями начиная с 1730 года. В 1670–1730 годах герцоги и пэры Франции, богатейшие семьи Женевы и пэры Англии переживают примерно одинаковое падение рождаемости как следствие контрацепции. С 1730 года герцоги и пэры Франции и крупные буржуа Женевы впадают во все более бесплодное мальтузианство, тогда как английские аристократы вновь проявляют благосклонность по отношению к жизни, уподобляясь в этом простым людям. За исключением случаев Франции и Женевы, аристократическая модель в XVIII веке вообще имеет тенденцию сближения с народной. За счет небольшого снижения жизненной силы богатых и знатных и увеличения жизненной силы бедняков, предшествовавшего мальтузианским перекосам XIX века, эпоха Просвещения, если говорить о Европе в целом, смягчает социальные различия в демографическом поведении, тем самым усиливая региональные. Территориальное единство перевешивает все прочие факторы. И это тоже одна из характеристик Европы XVIII столетия.

Историческая демография все шире раздвигает свои границы. Среди новых путей — физическая антропология, вновь введенная в научный оборот Эмманюэлем Леруа Ладюри. Параметры человеческой жизни, которые мы стремимся выяснить, — это в том числе и физические параметры. В XVIII веке человек в среднем был ниже ростом. Блондинов в Европе эпохи Просвещения было больше, чем сейчас. Распределение антропологических типов изменилось — мы уже начинаем узнавать, в каких пропорциях, — и вариации позволяют косвенным образом судить об уровне жизни и миграциях населения. Исследование только-только началось. Составлены первые карты. Можно проследить вариации физических данных людей по всей Европе. Вспомним о возможностях, которые дает нам торговля наемными солдатами, о почти безграничных возможностях прусских военных архивов, не говоря уж о 2,2 млн. досье из Венсенна за один только XVIII век.

Да, физические особенности; но насколько же увлекательнее первые подступы к сфере культурной антропологии! Когда мы будем располагать общеевропейским набором последовательно сменяющих друг друга карт овладения грамотой и перехода от местных диалектов к национальным языкам, в наших руках будет самый надежный ключ к неравномерности роста и движения вперед… Еще по крайней мере десять лет работы с церковно-приходскими реестрами, книгами наставлений, дневниками. О книгах наставлений иногда забывают. Между тем, например, книга наставлений Пьера-Игнация Шаватта, умершего в 1693 году в Лилле, на родине примечательной Антуанетты Буриньон, многое сообщает нам, благодаря Андре Лоттену, о начальном этапе обучения грамотности представителей традиционного общества. Шаватт был бедняком, рабочим без перспектив роста, середняком, не сумевшим продвинуться в своей профессии. Несмотря на это, качество его почерка, его владение французским поражают. За сто лет до того представители низших слоев Лилля постепенно начинают читать. Первые школы появились в Лилле в 1554-м, затем — в 1584 году. Горожан подхлестывала близость протестантских земель. Об этом говорится в указе магистрата от 1664 года: «Настоятельно необходимо, чтобы дети всякого звания и происхождения с самой ранней юности были тщательно наставляемы во всем, что касается и относится до апостольской римско-католической веры, для чего в первую очередь и была учреждена означенная школа».

Шаватт умеет читать, Шаватт умеет писать, но все-таки этот современник Бейля был человеком XVI века: его культура и образ чувствования несколько напоминают те, которые можно было почерпнуть из Голубой библиотеки Труа. Обучение грамоте составляет важнейший этап; только всеобщая грамотность может дать шанс технической революции, которая прежде всего представляет собой революцию в умах. Однако это условие — необходимое, но не достаточное: Шаватт может служить примером механического наложения без продвижения вперед или, если угодно, культуры грез и бегства от действительности. Выучившиеся грамоте представители низов не обязательно оказываются на перепутье вне пределов традиционной культуры, по-прежнему передающей свои навыки словом и делом; тем не менее именно в их среде усовершенствование приемов, улучшение орудий, рационализация производства имеют наибольшую вероятность осуществиться и распространиться.

Обучение грамоте распространяется лавинообразно в XVIII веке; но ход ему был дан в конце XV — начале XVI века. Реформация могла находить новых приверженцев только при наличии больших групп потенциальных читателей и достаточного количества средств для копирования и распространения написанного. Раскол, произошедший между двумя христианскими конфессиями, в дальнейшем приводит к усилению различий, существовавших изначально, С этой точки зрения протестантская реформа предстает не как причина, а как катализатор неравенства. Обучение грамоте предполагает прежде всего начало языковой унификации, которую оно впоследствии ускоряет. На службе этой унификации, естественно, стоят церковь и государство.