Прощай, Америка! - Александр Золотько

– Но ведь не все азиаты китайцы… – неуверенно попытался возразить Махмутка и оглянулся на других журналистов в поисках поддержки. – Еще ведь индусы, японцы, корейцы…

– Полагаешь, вчера кого-то из чернолицых парней волновало, чью именно раскосую физиономию они разбивают в кровь? – поинтересовался Ковач. – Бей косоглазых и все тут. Очень доступный и понятный призыв. Доступный как для черномазых, так и для желтожопых. И очень поучительный для бледнорожих.

В Сан-Франциско, похоже, дело приближалось к окончанию. Толпа дошла до границ города и замерла. Где-то в самой глубине толпы какой-нибудь старичок негромко скомандовал – стоп, и тысячи людей одновременно остановились. Дисциплина – сильная вещь. И очень сильная сторона китайского характера.

По толпе прошло шевеление, люди расступились, и на дорогу стали выбрасывать бесчувственные черно-красные тела. Бросали их, не церемонясь, одного за другим, в кучу, складывая, как хворост для костра. Но камеры снова держали все на общем плане, демонстрируя панораму – вот граница города, вот масса азиатов, спокойная и почти беззвучная, а вот то из чернокожего населения Сан-Франциско, что не успело самостоятельно покинуть город. Не успело покинуть самостоятельно – будет выкинуто насильно.

Вертолет с оператором на борту сделал круг, камера зацепила бликующую поверхность залива, пробежала по мосту Золотые Ворота и…

– Ни хрена себе! – выдохнули одновременно все присутствующие, каждый на своем языке, а не на интернациональном английском, что свидетельствовало о самом высоком градусе потрясения. – Твою мать…

Даже вертолет, кажется, замер неподвижно, камера перестала дрожать, осознав всю важность и необычность происходящего.

К заливу, не торопясь, двигался корабль. Военный корабль. Большой. На борту крупно были написаны цифры номера – 998.

– Китайцы, – сказал Жак Морель, тонкий специалист в вопросах военной техники. – «Куньлунь шань», универсальный десантный корабль. Тысяча десантников, четыре вертолета, четыре десантных катера на воздушной подушке и до двадцати единиц бронетехники. Входит… входил в состав китайской авианосной группы в Тихом океане.

– Всю ночь шел, чтобы успеть вовремя, – добавил Ковач. – И что теперь скажет Ю ЭС Нави?

«Утрется Ю ЭС Нави, – подумал Лукаш. – В худшем случае. А в лучшем для всех варианте окажется, что визит дружбы уже давно запланирован, что инициатива по этому поводу исходила от американской стороны и что просто так совпало… Вот совпало и все…»

Перед китайцем шел корабль береговой охраны США, то ли указывая дорогу, то ли демонстрируя, что все происходит по взаимному согласию, а не с применением силы, угрозы применения силы или беспомощного состояния жертвы… Хотя, даже при всем том бардаке и хаосе, творившемся внутри, американские ВМС при желании могли отправить на дно этот самый крупный корабль китайского флота в течение двух-трех минут.

«Проблема в том, – сказал себе Лукаш, – что такое желание вряд ли может сейчас возникнуть».

И, если честно, китайцы сейчас были более чем уместны. Злободневны, можно сказать. Американцам сейчас не хватало как раз межрасовых разборок. Экономика сыплется к чертовой матери, крупные города один за другим следуют по проторенному Детройтом пути к банкротству, так что начать убивать ближнего своего за цвет кожи или религиозную принадлежность – подтолкнуть к могиле несколько миллионов населения США.

«До этого еще дело дойдет. Дойдет, никуда не денется, – сказал вчера на прощание Петрович. – Но пока – рано. И чем позже все это грянет, тем меньше крови прольется. Такие дела, – сказал Петрович. – Мы находимся на переднем крае борьбы за единые и неделимые Соединенные Штаты. Понял, Миша?»

Миша понял.

И еще Миша понял, что сегодня-завтра в Вашингтоне грядут чистки, отлавливание погромщиков, наказание виновников и тому подобные веселые игры.

А мы – представители иностранных средств массовой информации, соберемся в ресторации «Мазафака» и радостно отметим счастливое спасение русского корреспондента.

– Лукаш, ты сволочь! – прозвучало у Лукаша за спиной.

– Я тоже тебя люблю, Сара, – Лукаш вызвал на лицо самую обворожительную из своих дежурных улыбок и повернулся к Саре Коул. – Уже отбилась от девочек?

– Девочек? – глаза Сары сверкнули за стеклами очков. – Что мне эти идиотки…

– Да как ты смеешь? – возмутилась одна из идиоток, но Сара, не оборачиваясь, подняла резким движением левую руку с торчащим средним пальцем, и журналистка замолчала, решив, что если продолжать конфликт, то можно и нарваться. Сара выглядела очень-очень рассерженной. И ее можно было понять.

– На этих идиоток мне наплевать! – сказала Сара. – А вот поблагодарить тебя за вчерашнюю пресс-конференцию я еще не успела.

– Меня не было на вчерашней пресс-конференции. Если ты не в курсе – я генерала убивал в это время. Честное слово!

Стоявшие возле Лукаша журналисты засмеялись, но, увидев выражение лица Сары, замолчали и быстренько двинулись к выходу из здания.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я, – Сара подошла к Лукашу вплотную, попыталась заглянуть ему в глаза, что при ее метре шестьдесят и метре восемьдесят пять Лукаша было трудно.

Лукаш вздохнул и наклонился. Сара имела полное право обидеться на него и хотя бы высказать свое недовольство. До рукоприкладства дело, скорее всего, не дойдет.

– Я не знаю, откуда ты берешь информацию, но не мог бы ты… – Сара вскинула руку, но не ударила, а легким щелчком сбила с плеча у Лукаша невидимую пылинку. – Не мог бы придерживать свою информацию, не трепаться перед… перед…

– Я уезжал, а ребята просили… – сказал Лукаш. – Мне тебя искренне жаль, Сара, но свобода информации такая паскудная штука… Вначале мы за нее боремся, а потом она нас достает. Это почти как равноправие полов, ты меня понимаешь.

– Какой идиоткой я выглядела вчера, – уже тише сказала Сара. – Меня пинали, обвиняли в сокрытии информации, в нарушении этой самой свободы, черт бы ее побрал… Ладно, проехали. Ты-то как? Рука болит?

Лукаш пошевелил пальцами левой руки.

– Работает.

– Больно было? – совсем уже нормальным тоном спросила Сара.

– Понимаешь, милая… Это ничего, что я тебя называю «милая»? Ничего? Понимаешь, милая, когда пуля попадает в человека, то она, зараза, не просто так продырявливает плоть. Она поначалу идет носом вперед, но через несколько сантиметров, из-за сопротивления материала – у меня знаешь, какие мышцы? Вот, пощупай! – из-за сопротивления материала пуля поворачивается задницей вперед. И в этом месте, где она разворачивается, получается такая пустота… поначалу пустота, а потом кровь… В общем, мне совершенно не больно. Вот нисколечко! – Лукаш показал пальцами насколько ему не больно. – Вот когда я о мостовую приложился рукой, вот тогда… Ты не спросишь у своего шефа, какого хрена в его столице творится такой бардак?..

– Если бы ты знал, какой бардак творится в его столице на самом деле, – махнула рукой пресс-секретарь Белого дома. – Закурить есть?

– Не курю. И тебе…

– Пошел в задницу, – ласковым тоном посоветовала Сара Коул. – За своей мамой следи, ублюдок.

– Понял. Заткнулся. Готов искупить, – Лукаш оглянулся на замешкавшегося у телевизора Ковача, который внимал дискуссии приглашенных в студию политиков: а высадили бы китайцы десант в Сан-Франциско, если бы вытеснение афроамериканцев прошло не так организованно и безболезненно. – Ковач, дай сигарету и огоньку.

Ковач, не отвлекаясь от телевизора, бросил Лукашу пачку сигарет и зажигалку.

– Вот, пожалуйста, травись, – сказал Лукаш Саре.

Сара закурила.

– Вредная привычка, – Лукаш демонстративно помахал рукой перед своим лицом, отгоняя дым. – Умереть можно.

– Ужас, – подтвердила Сара, затягиваясь. – Кошмар. Так страшно иногда становится от мыслей о никотине, что приходится курить, чтобы успокоить нервы. Кстати, по поводу бардака в столице…

Сара в две глубоких затяжки добила сигарету и от окурка прикурила следующую.

– Ковач, сигареты я тебе не верну, – сказал Лукаш.

– На здоровье! – отмахнулся Ковач.

– Так вот, о бардаке. Когда шеф узнал о тебе…

– Ой! – воскликнул Лукаш, прижимая ладони к щекам. – Шеф? Узнал? Обо мне? Ой!

– Дурак, – пожала плечами Сара. – Шут и балбес.

– А если я тебя за оскорбления по судам затаскаю? – деловито осведомился Лукаш. – За диффамацию и низведение?

– Хоть за изнасилование, – разрешила Сара. – В извращенной форме.

– Так вроде еще не…

– Еще раз перебьешь – прямо здесь, – Сара оглянулась по сторонам. – Во-он в том углу.

– Знаешь, Сара Коул, ты меня ставишь в неловкое положение, между прочим. Если я заткнусь – это будет оскорблением для тебя, типа я не хочу, чтобы ты меня… в извращенной форме… А если я не заткнусь – это может быть воспринято тобой как открытое признание и даже провокация к изнасилованию… А ты – на работе. А шеф тебе в самый ответственный момент позвонит и потребует быть у него в Овальном кабинете… – Лукаш наклонился к Саре и тихо, чуть касаясь губами ее уха, прошептал: – Но ты можешь назвать любое место и любое время, когда я буду в полной твоей власти…