Суд и ошибка. Осторожно: яд! (сборник) - Энтони Беркли

– Именно там. Что ж, пожалуй, ваше алиби не хуже любого другого. Так и быть, возвращаю вам ваш револьвер. Однако я дам вам совет, юноша: не вздумайте разговаривать с полицейскими так, как говорили со мной. Только и добьетесь, что настроите их сразу против себя. Миссис Фарроуэй, позвольте откланяться. Если понадоблюсь, я весь к вашим услугам. И знаете, этот молодой человек прав в том, что касается линии поведения. Хорошо бы он тут, под вашим крылом, усвоил себе, что он также ничего не знал, ничего не видел и ничего вспомнить не может.

И мистер Тодхантер, выполняя то, за чем явился с этим визитом, вручил молодому человеку совсем не тот револьвер, а молодой человек, нимало не усомнившись, принял его, как собственный, и даже не позаботился осмотреть.

Весьма довольный собой, мистер Тодхантер эффектно удалился со сцены.

Жаль, конечно, что миссис Фарроуэй узнала правду, – а она узнала, в этом сомнений не было, – но мистер Тодхантер не сомневался, что она его не выдаст.

2

Убийство меняет умонастроение человека. Переступив эту черту, человек становится просто неузнаваем. Может статься, именно в эту ловушку попалось столько убийц: они не могли предвидеть, в какую личность преобразятся. Все направление их мыслей и чувств претерпевает внезапный перелом, и некоторое время они совсем сбиты с толку.

Мистер Тодхантер не считал, что совершил убийство; в глубине души он знал очень твердо, что никакого убийства не совершал. Ведь не придет же кому в голову назвать убийцей профессионального палача. И все-таки, хотя мистер Тодхантер неделями привыкал к самой идее убийства, хотя проработал в уме все детали, и не один раз, а сотню, так что, можно сказать, вид настоящей крови ничего уже не добавил к тому, что рисовало ему воображение, теперь, когда дело было сделано, беспокойство одолевало его еще сильнее, чем прежде.

Самоуверенность, которую он выказал в квартире миссис Фарроуэй, и то состояние душевного подъема, в котором он покинул квартиру после обмена револьверами, быстро иссякли. Мистер Тодхантер метался, тревожился глубоко и непрестанно. Явление смерти, вид мертвой женщины и особенно понимание того, что он же и приговорил ее к казни, совершенно расстроили привычный ход его мыслей.

При этом волноваться мистеру Тодхантеру, по всей видимости, было нечего. Полиция к нему так и не пришла. Заставить себя читать газеты, даже отчеты о расследовании, которые печатались в его рассудительном «Тайм», он не мог: все, что имело отношение к убийству, вызывало у него физическую тошноту. Тем не менее было очевидно, что полиция в тупике. Даже не читая статей, мистер Тодхантер понимал это по заголовкам, которые волей-неволей попадались ему на глаза. Нигде ни слова ни о каком аресте, и менее всего об аресте самого мистера Тодхантера. Мало-помалу он уверился в том, что еще удастся умереть в своей постели – и к тому ж, мнилось ему, довольно скоро. Сказывались напряжение и бессонница, от которой он теперь ночь за ночью страдал. Через неделю после убийства мистер Тодхантер выглядел так, словно постарел лет этак на пятнадцать.

Угрызения совести были тут ни при чем. Совесть его была чиста. Старило его беспокойство. Мистер Тодхантер и без того всю жизнь изводил себя по любому пустячному поводу, но теперь у него были для этого самые серьезные основания, и он изводился вовсю, день за днем накручивая себя до такого состояния, что хоть плачь. Он рвался сделать хоть что-нибудь. Считал, что должен что-нибудь сделать. Но что? Он не знал.

Некоторое время он носился с мыслью пойти с повинной. Но какой смысл? Чего он этим добьется? Не говоря уж о том, что мистер Тодхантер теперь самым определенным образом знал, что в тюрьму он садиться не хочет. Прежде ему было все равно, уличат его или нет. Мысль о том, что он попадет за решетку, казалась ему сардонически забавной, поскольку подразумевалось, что он умрет задолго до казни, а перед этим сумеет с совершеннейшей отстраненностью понаблюдать за процессом, на котором его будут судить за убийство. Надо полагать, такое развлечение редко кому удавалось… Только ради семьи он решил от него отказаться.

Но теперь все было иначе. В тюрьму ему не хотелось, не хотелось, чтобы его судили и вообще как-нибудь беспокоили. Если чего и хотелось, так это бежать. Жизнь еще имела над ним свою власть, и казалось разумным насладиться тем, что от нее осталось. Однако он нимало не наслаждался сейчас, это уж точно. Ни читать не мог, ни играть, даже Бах утратил былую прелесть. Он словно попал в незримые тиски, выдавливающие из него жизненную силу. Ничего похожего он не испытывал с тех самых пор, как, проведя первые ужасные дни в подготовительной школе, осознал, какой унылой и беспросветной бывает жизнь.

От всего этого мистер Тодхантер стремился сбежать. Он понимал, конечно, что уезжать не следует, но напряжение становилось невыносимым.

И настал день, когда он вдруг нанял кеб, съездил в Вест-Энд и купил там билет на пароход, которому предстояло наполовину обойти Землю. Круиз был рассчитан почти на четыре месяца. Мистер Тодхантер знал, что вернуться живым ему не суждено. Это его ничуть не печалило. Как приятно будет умереть в роскоши и комфорте и упокоиться в теплых водах какого-нибудь тропического моря!

3

Мистера Тодхантера можно уподобить быку, которого выпустили пастись на небольшой луг, обнесенный такой высокой и плотной живой изгородью, что за ней ничего не увидишь. По этому лугу он бродил круг за кругом да печально мычал, но теперь, так сказать, перемахнул через кусты и очутился на просторном пастбище, где жизнь предстала ему совсем в ином свете. Иначе говоря, решившись отправиться в круиз, мистер Тодхантер почувствовал, что снова себе хозяин.

Со свойственной ему методичностью он начал собираться в дорогу. Дом в Ричмонде должен был ждать его возвращения, миссис Гринхилл оставалась в нем за хозяйку. Мистер Тодхантер завещал дом двум пожилым и обедневшим кузинам, которых предусмотрительно поселил у себя, чтобы в свое отсутствие избавить их от лишнего беспокойства. Он добавил пару новых пунктов к своему завещанию. Посетил своего врача, который не меньше прежнего разозлил его, назойливо поздравляя с грядущим избавлением, однако назвать точную дату оного избавления не мог, поскольку аневризма с поразительной стойкостью перенесла все напряжение последних недель и в целом ее состояние за последние четыре месяца ничуть не ухудшилось.

И наконец, собрав багаж и ничего не оставив на волю случая, мистер Тодхантер написал подробное признание, поведав миру, как он убил мисс Джин Норвуд, и в качестве доказательства сообщил, что браслет наряду с револьвером надежно заперт в определенном ящике комода, который стоит в его спальне, запечатал сей документ во внушительного вида конверт и отправил его своему поверенному, присовокупив к нему записку с просьбой после его смерти переслать конверт в Скотленд-Ярд.

Таким образом, рассудил он, дело будет отличным образом закрыто. О семействе Фарроуэев он не слыхал ничего со времен своего визита в Мейда-Вейл и искренне надеялся, что больше никогда не услышит. Он сделал что мог. Пусть теперь Фарроуэи сами заботятся о своем спасении.

Лишь в одном пункте мистер Тодхантер отклонился от этого своего решения, и стоит, пожалуй, описать инцидент, заставивший его сделать это, чтобы проиллюстрировать то настроение, которое овладело им по завершении черной его недели.

Он случайно столкнулся с директором театра «Соверен», мистером Баддом. Произошло это на Кокспер-стрит возле судовладельческой конторы, куда мистер Тодхантер зашел справиться насчет какого-то пустяка, хотя вполне мог сделать это по телефону.

Мистер Бадд, с подбородком еще более посинелым, чем прежде, сразу узнал его и кинулся приветствовать с таким градусом теплоты, что мистер Тодхантер удивился. А дело было в том, что близился час закрытия питейных заведений, и мистер Бадд, у которого был временный финансовый спад, надеялся, что его пригласят выпить и они успеют пропустить по стаканчику, – а на то, чтобы угостить в ответ, времени уже не останется.

Мистер Тодхантер не особенно жаждал встречи с мистером Баддом или кем угодно другим, кто мог бы напомнить ему о мисс Норвуд, но не сумел совладать с тем избытком радушия, который обрушил на него мистер Бадд. Тот, надо сказать, старался, как мог, но удачи ему не было. Последние пять минут до закрытия паба истекли, а они все еще стояли на тротуаре. Смирившись, мистер Бадд пригласил мистера Тодхантера в клуб «Зеленая комната», а мистер Тодхантер, не успевший придумать отговорку, да и не уверенный, нужна ли она ему, позволил себя туда сопроводить. Вот на каком волоске висело все будущее Фелисити Фарроуэй!

В клубе мистер Бадд, изложив свою скорбную сагу (ибо «Соверен», конечно, закрылся, и мистер Бадд имел все основания ожидать, что останется без работы, как только истечет срок аренды), каким-то образом перевел разговор на пьесу, которую он недавно читал и которая, если его послушать, являла собой «выстрел в яблочко», «первый сорт» и «верное дело».