Темная комната - Майнет Уолтерс

Джош тупо уставился на свои ладони:

— Наверное, вы ее не видели с волосами. Джинкс производит очень сильное впечатление. Настоящая итальянка. — Он дотронулся рукой до плеча. — Волосы вот такие, густые и черные. Глаза темные. Я всегда считал, что это какая-то несправедливость, что она стоит по другую сторону фотоаппарата. Именно ее должны снимать, а не она. — Он замолчал.

— Вы, кажется, просто без ума от мисс Кингсли.

— Да, но мне не повезло. Когда я был свободен, она уже была замужем, а когда она освободилась, я успел жениться. — Он отвернулся и принялся разглядывать деревья, растущие по краям лужайки. — Затем я получил развод, а в это время на горизонте уже возник Лео. Как вы считаете, она все еще любит его?

— Говорит, что нет.

Джош повернулся и внимательно вгляделся в лицо доктора:

— Вы ей верите?

— Конечно.

— Почему?

Алан пожал плечами:

— Потому что она совершенно не сердится на Мег. — «А вот ты готов сожрать ее с потрохами», — добавил про себя доктор.

Литтлтон-Мэри, Уилтшир. Дом священника.

4 часа дня.

Чарльз Харрис отложил ручку в сторону и закрыл руками текст проповеди, которую подготавливал для службы.

— Это надо прекратить, Кэролайн. Ты закатываешь истерики на пустом месте. Когда Мег будет морально готова, она обязательно нам позвонит. И, кроме того, давай посмотрим на вещи серьезно, — сухо добавил он, — «будет готова» — это как бы рабочее выражение. Судя по тому, как часто она нам звонила и приезжала сюда, мы могли бы сто раз отправиться ко всем чертям и вернуться, а она бы этого даже не заметила. Ей всегда было гораздо интересней общаться с ухажерами, чем с собственными родителями.

Кэролайн бросила на мужа недовольный взгляд:

— А ты этого терпеть не мог, да? Ты же всегда был против ее мужчин.

— Не говори ерунды! — огрызнулся преподобный Харрис. В его жизни все чаще возникали такие моменты, когда он готов был ударить свою супругу. — Неужели нам опять нужно все это пережевывать? — вздохнул он и снова взялся за ручку, чтобы продолжить написание проповеди. — Мне необходимо поработать. — С этими словами он поставил для себя на полях отметку.

— А ты ведь был потрясен, когда услышал о ней и Расселе, верно? — язвительно прошипела Кэролайн.

— Да, конечно.

— Только представить себе: твоя малютка Мег вдруг попадает в объятия старика, который ей в отцы годится! А ведь она любила его.

Священник продолжал смотреть на лист бумаги перед собой, но уже понимал, что написать ему ничего не удастся, настолько сильно тряслись руки.

— Тебя, наверное, обидело то, что твоя дочь преспокойно наслаждается сексом с почти пожилым господином, но при этом не может ни секунды оставаться в собственном доме рядом с тобой?

— Нет, — спокойно ответил Чарльз, — меня обидело то, как она подло поступила по отношению к своей лучшей подруге. Между нами говоря, Кэролайн, мы с тобой создали и вырастили настоящее чудовище.

Глава девятая

25 июня, суббота.

Клиника Найтингейл, Солсбери.

6 часов вечера.

Джинкс снова устроилась под любимым буком. Темные очки опять на глазах, анонимность восстановлена. Для посторонних она была просто интересным объектом: этакая худенькая изможденная женщина, совершенно одинокая и к тому же пытающая скрыться за широкими листьями густых ветвей. Почти что, как отметил про себя Алан Протероу, наблюдая ее в окно своего кабинета, птичка в клетке. Больше всего на него производило впечатление ее одиночество. Он раздумывал над тем, возможно ли вообще будет сломать железные оковы, сдерживающие ее эмоции. Было весьма сомнительно, чтобы Джинкс, как все нормальные люди, стремилась к счастью. Она оставалась по-прежнему ранимой. Доктору вспомнился разговор с ней, произошедший накануне.

— Наконец-то я почувствовала облегчение, — призналась она, когда Протероу спросил ее, как она ощущает себя после того, как бинты с головы были сняты. — Только дети понимают, что это такое: быть счастливым.

— А вы были счастливы в детстве, Джинкс?

— Наверное, да. Запах свежеиспеченного хлеба всегда поднимает мне настроение. — Она улыбнулась, заметив, как доктор недоуменно поднял брови. — Мой отец не всегда был богатым. Когда я была маленькой, мы жили в небольшом домике где-то в Лондоне. Мать сама готовила еду и даже пекла хлеб. И я до сих пор не могу равнодушно относиться к запаху домашнего свежего хлеба. Мне хочется веселиться, прыгать и кувыркаться.

— Какую мать вы имеете в виду? Родную или же мачеху?

Неожиданно Джинкс замялась:

— Наверное, все же мачеху. Я была слишком маленькой, чтобы помнить то, что делала моя родная мать.

— Вовсе не обязательно. Мы начинаем запоминать события, имевшие место в очень раннем возрасте. Вполне возможно, что вы храните впечатления еще с тех времен, когда только начали ходить. Особенно если после этого начиналась не слишком счастливая полоса.

— А почему она должна была начаться? — Джинкс отвернулась.

— Потому что ваша мать умерла. И поэтому для вас и отца, скорее всего, начались трудные времена.

Она пожала плечами:

— Даже если так оно и было, я уже не помню. И это само по себе печально. Смерть все же должна оставлять какой-то отпечаток, как вы полагаете? Удивительно, что мы так быстро забываем о ней и продолжаем жить будто ничего и не было.

— Вот и хорошо. Самое главное, что нам удается двигаться дальше, — подхватил Протероу. — Иначе мы стали бы похожими на мисс Гавишам из «Больших Надежд», и сидели бы, как она, всю оставшуюся жизнь за пустым столом.

Женщина улыбнулась:

— Ну, если говорить о Диккенсе, как я его помню, то бедную мисс Гавишам бросил жених в день свадьбы, и всю жизнь она не снимала подвенечного платья. Менее тактичного сравнения вы подобрать не смогли. Но в моем случае все обстоит несколько по-другому, и я не собираюсь развивать тему брака и семьи.

— Ну, тогда давайте побеседуем о более приятных для вас вещах. Что поддерживает в вас желание жить?

Она печально покачала головой:

— Да ничего. Я предпочитаю темноту и покой, где нет места никаким чувствам. Ведь для каждого взлета есть свое падение. Я очень не люблю испытывать грусть разочарования.

— Но в отношениях не должно быть никаких разочарований, Джинкс. Как раз, наоборот, в большинстве случаев они несут людям радость и удовлетворение, к которому стремятся практически все. Неужели вам не кажется, что это вполне достойная цель в жизни?

— Мы опять начали разговор о браке и детях, доктор Протероу? — подозрительно посмотрела Джинкс на Алана. — Наверное, Джош Хеннесси признался вам, что я ему очень нравлюсь?

Доктор сдержанно засмеялся:

— Сам он этого не говорил, но мне несложно было догадаться.

— Правда, Мег ему нравится гораздо больше, чем я, — безразлично заметила Джинкс. — И это вполне серьезно. Хотя сама она относится к нему, как к родному брату, потому что не привыкла сочетать работу и удовольствие. А ему-то всего-навсего хочется просто трахнуть ее. И его собственная жена поначалу ему тоже очень нравилась, — раздраженно добавила она. — Но только через четыре года он со спокойной совестью бросил ее, заявив, что она за это время успела ему надоесть. О таких отношениях вы говорите, утверждая, что это — предел мечтаний любого разумного человека?

— Я сомневаюсь, что вы бы ему надоели, Джинкс. Но, в любом случае, разговор шел не об этом. Я думаю, что имел в виду удовлетворенность жизнью и человеческими отношениями.

Женщина не смогла сдержать смеха:

— Что ж, я считаюсь неплохим фотографом, и вот это действительно дает мне удовлетворенность. Если меня будут помнить хотя бы за одну-единственную фотографию, этого будет вполне достаточно, чтобы считать себя бессмертной. Другого мне не надо. Моя работа для меня тоже в каком-то смысле рождение нового. Новое творение возникает, когда ты проявляешь пленку или печатаешь фотографии в темной комнате. И появляются примерно те же чувства, как при рождении ребенка из темноты чрева.

— Неужели?

Она снова пожала плечами:

— Думаю, да. Впрочем, единственное подобие родов, которое мне пришлось испытать — это довольно неприятные ощущения в туалете. Хотя, наверное, рождение ребенка достойно уважения. Тем не менее, чувство достижения чего-то значительного в обоих случаях имеет много общего. — Лицо ее при этих словах ровным счетом ничего не выражало. — С тем же успехом можно сказать, что когда результат получается не таким, каким ты его ожидаешь, тебя охватывает такое же разочарование. Но произведения искусства, будь то дети или фотографии, никогда не бывают совершенными. — Она секунду колебалась, а потом добавила: — Но уж если повезет, это может быть очень интересным и увлекательным занятием.