Часть картины - Анастасия Всеволодовна Володина

Сжала и разжала.

— Всё в порядке.

— Вот и ладненько. — Он вытер губы салфеткой, на которой остался жирный желтый след, и отложил в сторону вилку. — Я, собственно, по какому поводу к вам. Время у нас сейчас неспокойное, после выборов могут быть провокации.

— Почему после, а не до?

— Недовольные повылезали. А вы уже в курсе, что методы у них бывают жесткие. Вы у нас женщина яркая, засветившаяся. Нам-то не жалко, вот только вас же в первую очередь под удар поставили. Хорошо хоть вы не из болтливых.

До сих пор она не дала ни одного интервью и давать не собиралась. С Еленой Георгиевной она, конечно же, блефовала. Этих она боялась куда больше.

Софья затрясла головой:

— Я никому ничего не говорила. Вам не о чем беспокоиться.

Он нервно зыркнул.

— Я не о том, в общем-то. Только сказать хочу, что вам стоит быть бдительной. Кто-нибудь может решить, что сейчас вы удобная цель для некоторой вендетты…

— Помню не зря пятый день ноября…

— Это же четвертого было, как раз в праздник, — он поправил.

— Да нет, нет, вспомнился фильм. Мы недавно на уроке антиутопии проходили, вот и пришлось к слову.

— Вы и фильмы на уроках обсуждаете? — Он изобразил интерес.

— Если это уместно.

— Да, вот у меня сын книжку в руки не возьмет, а как фильм или сериал какой — так сразу. — Он подлил ей чаю и подтолкнул кружку ближе. Софья сделала вид, что не заметила, и повела беседу в сторону.

— Я верю, что рано или поздно в школах будет отдельный предмет по кино. А на занятиях по литературе мы будем изучать среди прочего сценарии. Это же подвид драматургии, по сути.

Он смотрел на нее, прищурившись.

— Интересно говорите. Только вот с выбором фильмов поосторожнее там. Про вендетту говорить совсем не обязательно. Подростки народ такой, чуть что — уже на баррикадах… — Он вздохнул. — Что вы так смотрите? Думали, я совсем дикий?

Она так растерялась, что отпила чаю и тут же поморщилась: сахар!

— Вы меня поняли, да? Телефон, по которому я звонил, мой личный. Сохраните и обращайтесь, если что. Увидите кого-то подозрительного там, взятку у вас начнут вымогать, шкаф вынести понадобится. Обращайтесь. Серьезно, в случае чего угодно. Я обещаю, что помогу. И еще кое-что. — Он помолчал и выдохнул: — Вы меня простите. Я понимаю, что для вас мы как мудаки какие-то. Но надо было убедиться, что вы ни при чем.

Она отвела взгляд.

— Скажите мне только одно.

— Да?

— Если бы не моя внешность, не мое место рождения по паспорту, не мое происхождение, если бы я была русоволосой Машей Петровой из областного центра, вы бы вели себя так же?

Он не ответил, и она продолжила, сняв браслет, как будто сковавший запястье:

— Разве так правильно?

— Софья Львовна, мы про цель, не про средства, понимаете? Пусть лучше один у нас посидит, чем десятки полягут.

Она только закусила губу.

— Вы не первый, кто это мне говорит. Вот только мне кажется, что что-то с этой логикой не то.

Он развел руками:

— У меня к вам, в общем-то, все. — Софья потянулась за картой, но он только замахал руками: — Да я сам оплачу, даже не думайте. Я вас пригласил. Я вам должен.

Она не рассказала Андрею об этой встрече. Стала шугаться теней в подворотне, официантов, дворников, гардеробщиков, уборщиков, пассажиров трамвая. Один раз, когда уже вечером шла по пустынному подземному переходу, позади послышался мужской окрик с характерным акцентом: «Дэвушка!». Софья ускорила шаг. Не выдержав, бросилась бежать, споткнулась на лестнице и уже мысленно прощалась с жизнью, однако тут перед ее глазами возникла перчатка.

— Ваше? — Чернобородый мужчина в толстовке протянул ей руку и помог подняться.

— Спасибо! Вечно я так…

— Испугалась меня?

Она кивнула.

— Семь лет здесь живу, а всё бегаете, — он скривился. — Хорошего вечера.

Софья смотрела ему вслед и проклинала себя. Уж не ей так себя вести.

После этого она заставила себя свернуть страх в трубочку и убрать подальше в ящик.

* * *

Он ослабляет узел на галстуке и отходит к окну. Небо как будто становится светлее.

— Я вспоминал вас. Пытался понять, можно ли было иначе. Нужно ли? Человек, хрупкая женщина убивает террориста, спасает людей, девчонку эту… А в ответ получает нас.

— Вы не могли знать, что я не соучастница.

— Не могли. И если бы в городе прогремел взрыв, о котором вы знали…

— Но я бы не знала. А если бы прогремел, что тогда?

— Я не знаю, когда бы вас отпустили… выпустили.

— Может, и не надо было меня отпускать?

Она верит в свои слова.

Придут ко мне или… за мной?

* * *

На контрасте с мартом апрель пролетел незаметно. Не предлагали пройти курсы по гражданской, экологической, педагогической грамотности, не вымогали отчетность, научную активность, победы на олимпиадах, конкурсах песни, танца и красоты. Вот только ее чурались. Стоило ей зайти в учительскую, как повисало мутное молчание. Она хорошо помнила, как это происходит, — по опыту Ани или матушки Николаи.

Поэтому в учительской она почти не бывала: сидела в своем кабинете или у Николая Александровича. Софья успела привыкнуть к его скромной комнатушке, заваленной старыми томами из домашней библиотеки. Историку предлагали кабинеты просторнее, однако он всегда отказывался от положенных завучам привилегий. «Интеллигент — человек, занимающий мало места», — повторял он.

Ей нравилось пить с ним бесконечный чай, ей нравился запах пыльных книг, напоминавший о детстве, ей нравился закуток, в котором можно было спрятаться от ощупывающе-напряженных взглядов. Тех самых взглядов, что сопровождали ее в школьных коридорах, в учительской, в столовой.

Во время обеда какая-то злая сила то и дело подзуживала ее встать в проходе да со всей дури грохнуть поднос об пол — так, чтобы осколки, еда, кипяток разлетелись во все стороны да попали в эти осуждающие, пугливые, лицемерные глаза.

Смотрите! Вы же все равно смотрите!

Оказалось, что быть одной совсем не то же, что быть изгоем.

Одновременно с этим на ее глазах происходил обратный процесс: Оля стала негласным лидером класса. Софья не раз думала о том, как ей повезло найти такую союзницу среди подопечных: одним выразительным взглядом Оля могла заставить весь класс притихнуть, чтобы дать учителю слово. Софья не знала, отчего Оля так ей благоволит, но разгадку дал Николай Александрович.

Как-то раз в пятницу, в очередной раз зайдя к историку, она обнаружила его над грудой листочков.

— Не помешаю?

— Ставьте