Их двое - Мария Зайцева

привыкла ночевать, где знаком каждый гвоздь в стене, каждое бревнышко, каждая скрипучая половица, сейчас нет ничего моего.И я – себе не принадлежу.

Марево, сладкое, обволакивающее безумие вокруг и во мне. Оно поглотило меня полностью, сожрало все внутри!

Оно начало свою разрушающую работу еще там, внизу, когда они стояли надо мной, сверля одинаково злыми и внимательными взглядами.

А от их обнаженных торсов шел пар. Мокрые, всклокоченные волосы, мокрая борода у одного, обветренные, обкусанные чуть ли не в кровь губы у второго.

Гладкая, расписная, бугрящаяся красивыми выпуклыми мышцами грудь одного и широченная,  заросшая темным жестким волосом – другого. Каменные даже на вид животы. Огромные тяжелые ладони.

И глаза. Яростные, бешеные, безумные просто – у одного.И злые, темные, как сама мертвая пустыня за окном – у другого.

Я замерла, сжавшись в своем коконе из покрывал, в который меня только что очень тщательно замотали, а в животе, помимо ударной дозы спиртного, мягко прокатившейся до этого по горлу, пищеводу и заставившей напряженные от холода и стресса мышцы расслабиться, появилось еще что-то. Какое-то странное, сладковато-жуткое ощущение… Ожидания. Неизбежности. Судьбы, если хотите.И не в голове – во всем теле моем появилось совершенно четкое понимание, что сейчас что-то произойдет. Случится.То, после чего я уже никогда не буду прежней.И они. Они тоже – не будут.

Понимание неизбежности испугало, заставило сопротивляться, отрицать… Заставило разомкнуть губы  в хриплом и обреченном: «Не-е-е-е…».

Конечно, это было смешно.Конечно, никто из них, моих яростных захватчиков-спасителей, даже не услышал моего протеста.Они не способны были слышать.А я не способна была на более серьезный отказ.

Наверху, когда с меня стащили вместе с покрывалами еще и мой последний оплот – колючий, насквозь промокший свитер, стало невероятно душно.

И теперь я понимаю, почему.Комната – слишком маленькая.А их – слишком много.

Они меня трогают. Четыре руки одновременно скользят по покрытой испариной страха и предвкушения коже, мягко гладят, разминают, наполняя тело истомой, непонятной и пугающей.Такой, которая расслабляет напряженные мышцы практически насильно.Я хочу сопротивляться.Правда, хочу.Где-то там, в глубине мозга, где еще осталось немного благоразумия. Где осталась , в клетке своих диких желаний, маленькая правильная девочка. Она боится, что совсем исчезнет под таким напором,   и настойчиво дергает за ниточки сознания: нельзя, нельзя так! Нельзя позволять, нельзя…

Но руки, большие, настойчивые, грубоватые, нежные, жесткие, мягкие… Они доказывают. Что можно.Что все хорошо, что мне нужно всего лишь закрыть глаза и довериться…Я не могу закрыть глаза. Ведь тогда не получится смотреть на моих захватчиков!А я хочу на них смотреть.Очень хочу смотреть на них!

У Кота, мягко массирующего мне плечи, гладкие, невероятно красивые руки. Пальцы длинные и ловкие. Сейчас они измазаны кокосовым маслом, скользят так легко, так нежно… Невозможно оторвать взгляд, завораживает. Он отклоняется назад, теперь  растирает спину, а его длинные пальцы легко обхватывают лопатки, устремляются ниже, и большие пальцы уже несколько раз коснулись груди. С двух сторон сразу. Тянет откинуться на его грудь и позволить… Позволить этим опытным пальцам скользнуть дальше. По груди – к возбужденным соскам, потянуть сладко, больно… Он за спиной воспринимается громадой, опасным , обманчиво мягким кошаком, который успокаивает самку. Перед тем, как сомкнуть клыки на ее  загривке, принуждая к покорности.

У Егеря, склонившегося возле моих ног, мощные, широченные плечи, они настолько широки, что я свободно помещусь на одном и место еще останется. У него – крепкая шея, темные короткие волосы. Темная поросль на груди и предплечьях.Он воспринимается тьмой, клубящейся у ног, мрачной, удушающе-волнительной, которой хочется позволить себя обхватить. Поглотить. Забрать полностью, без остатка.

Я не понимаю, что делаю, совсем не понимаю.

После ледяного плена, когда я уже была на сто процентов уверена в своей смерти, то, что происходит сейчас – дикий контраст. Лед, ужас серой метели – все это сон. Все это кошмар, который был не со мной.А вот то, что происходит сейчас, здесь, в этой маленькой комнате – это и есть реальность. Она тоже не совсем реальна. Не совсем настоящая. В ней тоже есть что-то от безумия, от сладкого морока, который позволяешь себе только наедине, в глубоком полусне, и о котором никогда никому не расскажешь… Даже себе.

Егерь неожиданно резко поднимает голову и смотрит прямо мне в глаза. Ловит на стыдных мыслях, разглядывает тьму в моих глазах. Безумие, исказившее наверняка мои черты.А я смотрю на его  обкусанные губы.И, не думая больше, поддавая черноте в своем сердце, тянусь и обхватываю их своими губами.

Это похоже на удар.Не тепловой, который исподволь тебя убивает, а солнечный. Когда сразу и наповал.Когда голова отключается, перегревшись и отказываясь больше воспринимать эту реальность адекватно.Вкус его губ – горький, царапучий с металлическим призвуком. Безумие. Бог мой, это безумие в чистом виде!

Он замирает ровно на полсекунды, словно пытается осознать происходящее, а затем… Властно сгребает меня к себе ближе, одновременно подаваясь наверх, захватывает мои губы, жестко и больно целует. Мне уже знакома ярость его поцелуя, его напор, дикий и бескомпромиссный.Мышечная память срабатывает, и я прижимаюсь ближе, со стоном позволяя терзать себя.Руки Кота никуда не деваются, они продолжают скользить по телу, но теперь уже именно там, где мне хотелось изначально. Масляные пальцы трогают грудь, прижимают соски, больно и сладко.И правильно. То, что сейчас происходит – правильно.

И потому, едва оторвавшись от Егеря, я тут же разворачиваюсь и подставляю губы под поцелуй Кота.А он словно того и ждал, набрасывается не менее яростно, чем Егерь, но все равно его поцелуй другой. Меньше напора, но больше глубины. Там, где Егерь,  не разбирая, прет напролом, Кот исследует, вычленяя те единственно правильные движения, от которых буквально все внутри горит. Он сводит с ума своими губами, окончательно лишает рассудка, ввергая в дикое, лихорадочное, безумное состояние.

Я вся дрожу, не соображая ничего, только чувствую, как гладкий язык сладко и нежно скользит в моем рту, как грубые пальцы стаскивают трусики, трогают между ног, раздвигают…Слышу отдаленный восхищенный мат:

- Мокрая совсем, бля! Плохая няша, плохая…

А мне все равно. Пальцы уже внутри – и это жестко! Меня выгибает дугой, но Кот не позволяет отвлечься, не позволяет выскользнуть, он отрывается от губ, но не от