Приговор - Юрий Вахтин

  - Иван Егорович, конечно, не навестить старого товарища по работе приехал? - улыбнулся Зарубин.

  - Да, Лев Борисович. Завал. К марту не пустим последний цех, кирпич нужен позарез, строители простаивают, - Захаров затянулся, посмотрел на Зарубина. - Выручай, Лев Борисович, чем сможешь.

  - Кто прислал ко мне, Антипов? - спросил Зарубин и хитро глянул на Ивана Егоровича.

  - Нет, что ты! Он говорит, все выжал из вас, больше не может. Я слышал, поднял ты завод с колен. Об этом все, даже моя Елена Владимировна, говорят. Хотя она у меня сейчас говорит только о религии.

  - Религии? - удивился Зарубин.

  - Представь себе. Завалила свою комнату старыми иконами, библиями всякими и современной литературой по религии - и советской обличительной, и сегодняшней, ставшей модной, о возрождении религии. С утра до ночи что-то пишет, цитирует. Я даже пошутил с ней: "Что, говорю, мать, много нагрешила?". Она обиделась, представь себе. Мы с ней и так по десять слов в сутки говорили друг другу, теперь молчим совсем, - Иван Егорович сделал глубокую затяжку.

  - Странно. Я почему-то всегда думал, что вы счастливая семейная пара, любите друг друга, - Зарубин затушил сигарету и, секунду подумав, достал еще одну.

  - Как тебе сказать, Лев Борисович? Мы и не ругались вроде никогда крепко. Теперь, после трагедии с Виктором, замкнулась она совсем. Конечно, она переживает как мать, но мы как соседи живем, каждый своей жизнью. Хотя, знаешь, и любви, наверно, большой никогда у нас не было. Так все, как надо, как семейный кодекс строителя коммунизма предписывает, - грустно пошутил Иван Егорович.

  Он посмотрел в сторону, через стекло. Суетились слесаря, ловко и быстро менявшие трос на стоявшем рядом с курилкой прессе. Двое мужчин в костюмах с галстуками о чем-то горячо спорили рядом с прессом.

  - Да, Лев Борисович, честно, не узнал я завод. Правду говорят: "хозяин, он везде хозяин": и на заводе, и в районе, и в области.

  - Не хозяин я, Иван Егорович, слуга. Слуга народа. Но этот народ поставил меня здесь, и я должен делать свое дело, как это требуется. Хотя все понимают, что надо делать, но не все хотят, а может, просто не могут сделать. В общем, так, Иван Егорович, извини, времени у меня в обрез, сейчас комиссия из стройтреста должна подъехать. Сам директор, знаешь, сколько теперь отписывается, - пошутил, - может, теперь в сменные мастера переведут. Если погоду мне в вину вменили из райкома, перевели, здесь я виноват, не досмотрел. Дам я вам сверх плана кирпич. Сколько, не знаю, позднее скажу точно. Позвоню, скажу. Тебе для пуска сколько не хватает?

  Захаров назвал цифру.

  - Многовато! Ладно, я скажу тебе точно, только вечером позвоню, часов в 10 вечера. Ты еще не спишь в это время?

  - Какой сон! Я часто в 22.00 только с работы приезжаю, - ответил Захаров.

  - Молодец, Иван Егорович, по моему графику работаешь.

  Они попрощались за руку.

  - Антипов, хозяин ваш, не сильно прижимает? - уходя, поинтересовался Зарубин.

  - Почему хозяин ваш? - словно, не поняв, спросил Иван Егорович. - Он у нас общий хозяин.

  - Нет, Иван Егорович, нашим хозяином он не станет. Только через мой труп. А после нас хоть потоп. Все, прощай. Извини, что не договорили. Может, в другой раз.

  Зарубин вышел, закрыл за собой стеклянную дверь. Своей быстрой походкой пошел к группе собравшихся людей у пресса, на котором произошла авария. Ждали инженеров из треста.

   "Теперь будут искать виноватых, и каждый будет отводить ответственность от себя. Да, не повезло Зарубину, новая волокита", - с грустью подумал Иван Егорович и увидел, что по цеху шли два высоких полнолицых мужчины в пальто и дорогих норковых шапках. Видимо, это и есть инженеры из треста. Подошли к Зарубину, поздоровались, стали что-то жестикулировать, объяснять. Иван Егорович не слышал, о чем они говорили, но понимал, во всем обвиняют его, Зарубина. Не уследил. Не принял меры. Не предусмотрел. "Иуда Искариот нужен всегда", - почему-то вспомнил Захаров слова Сергея Сергеевича.

- 14 -

  Сразу после приговора суда Виктора, простившись с родителями, привели в спецкомнату облсуда. Сегодня был еще один процесс в суде, ждали провозглашения приговора. Но из-за неявки нужного свидетеля суд перенесли на завтра. Завели других подсудимых, молодого и в годах уже мужчину. Конвойные по рации сообщили о прибытии спецмашины.

  - Встали, руки за спину. Подельники, первый и последний, ты, - сержант указал на Виктора, - посередине. Пошли!

  Всех повели в спецмашину "автозак", как ее называли в народе. В СИЗО приехали уже совсем темно. В этапный комнате было много народа: подследственных, осужденных, пришел большой этап с юга области. Суетились контролеры и офицеры спецчасти, всех раздели и разместили в две небольшие комнаты с крошечными зарешетчатыми окошками. Стекол на окнах не было, и порывы ветра заносили в камеры снежинки и холодный свежий воздух. В этой камере были все уже осужденные. Кто-то встречал знакомых, начинались разговоры. Виктор заметил, что здесь в СИЗО не принято было расспрашивать, каждый человек рассказывал о том, что сам считал нужным. Это требовал тюремный этикет: не задавать лишних вопросов. Виктора только один раз спросил невысокий плотный парень в телогрейке и черной шапке, видимо, уже неоднократно судимый. Все пальцы и кисти рук у него были покрыты синими татуировками.

  - Ты не с Глебовска?

  Глебовск - это райцентр на юге области.

  - Нет, я местный. С города, - ответил Виктор.

  Парень посмотрел на него прищуренными глазами, но вопросов больше не задавал. Все курили. Трое парней, пристроившись на корточки, в алюминиевой чашке стали варить чифирь на факеле из сала, завернутого в разорванный носовой платок. Уже через две минуты вода в чашке закипела. Довольные повара заулыбались, предчувствуя скорое наслаждение. Виктор и раньше слышал, что чай в тюрьме - своеобразная валюта, здесь все менялось и продавалось за чай. Виктор молча стоял в углу справа от разбитого окошка за спинами других преступников, одетых в куртки, телогрейки, искусственные вязаные черные шапки. От сигаретного дыма, запаха потных тел и дыма от факела было трудно дышать, немного даже подташнивало, и кружилась голова.

  Один из варивших чай, любезно пригласил Виктора:

  - Подходи, земляк, погрей душу.

  Виктор отказался, поблагодарив пригласившего. Второй, как Виктор уже слышал из их разговора, осужденный на четыре года шесть месяцев, увидев хорошую нутриевую шапку, стал предлагать высокому парню, хозяину, двинуть ее за чай.

  - Сейчас зима, шапки в цене. Пачку даже индюхи, можем взять.

  Виктор догадался, что индюхой парень называл индийский чай в желтых пачках со слоном, он даже цену помнил - 98 копеек. Хотя открыто, в свободной продаже, индийский чай был редкостью. Выбрасывали иногда в каком-нибудь универмаге города. Отец часто приносил индийский чай, бразильский растворимый кофе в своих продуктовых спецпайках, которые получал, работая в райкоме. Высокий парень колебался. Ему было жалко свою новую шапку, но и быть жадным в глазах новых знакомых ему явно не хотелось.

  - Я ее второй раз всего и надел на суд, - объяснял он парню с татуировками на руках. - На суд, думал два года исправительно-трудовых работ. Так адвокат обещал, а дали два года усиленного режима,- высокий в шапке глотнул из кружки горячий обжигающий чифирь.

  - Суки - ментовские твои подельники, - объяснил понимающе парень в наколках. - Но забудь, земеля, попал к волкам, по-волчьи вой. Не доходят твои подельники свои условные сроки, приедут к тебе в зону. Я уверен. Ты их жди, встречай. Будет у тебя две жены, если захочешь.

  Оба весело засмеялись. Настроение у высокого, в нутриевой шапке, явно поднялось.

  - Что, земеля, не надумал про шапку? Нам до двенадцати в предвариловке чалиться, сообразим индюшатинку?

  Высокий еще колебался, но Виктор уже понял, что это ненадолго. Торг состоялся. В другом углу встретились, видимо, двое знакомых, ранее отбывавших наказание в одной колонии, они вспоминали своего начальника оперчасти, кума.

  - Представляете, пацаны, - громко говорил один из них, обращаясь, наверное, ко всем, хотя его вяло слушали, каждый был занят своими мыслями. Первые часы после суда самые тяжелые. У каждого, от зеленого первоходка до рецедевиста, до суда в душе теплится надежда, что лишение свободы удастся избежать. Но суд вынес приговор. Надежда, еще вчера согревающая душу, рухнула. - Представляете, пацаны, выстроил кум нас в лакалке четыре отряда - полтыщи человек. Что-то при шмоне запрещенного нашли. И давай наш кум мести: "Набаловали вас! Вас к Сталину в лагеря! Что не жить сейчас в зоне! - орет кум. - Нажретесь сала и е.... друг друга!"

  Все в комнате - этапке засмеялись. Виктор, сам не зная почему, наверное, поддавшись общему настроению, засмеялся тоже. Инстинкт толпы, иногда непроизвольно делаешь то, что делают другие, только потому, что хочешь быть, как все. Стали вызывать по одному по фамилии. Названные уходили, но потом возвращались снова. Шла запись в карточках. Осужденных распределяли по камерам в соответствии с режимом наказания и тяжестью преступления. Время тянулось медленно, хотя есть совсем не хотелось, только пить. По просьбе одного из чаеваров заключенный в черной спецовке с биркой на левом грудном кармане "Василенко х/о" принес трехлитровый чайник воды. Виктор выпил полную кружку, вода была почему-то теплой, пахла хлоркой.