Ничейной земли не бывает - Вальтер Флегель

Полковник почувствовал, как его клонит ко сну. Всего в нескольких сотнях метров отсюда в землю закопался целый батальон, правда, не столько с помощью саперных лопат, сколько с помощью траншеекопателя. Но без солдат и с машинами ничего не сделаешь.

Солдаты работали на совесть, пот заливал их лица, а о грязи и говорить нечего: они были с головы до ног перепачканы мокрой землей. Острые иголки больно кололи руки: траншею отрывали под соснами, устремившими свои верхушки в небо. Работали по десять часов подряд с короткими перерывами на перекур и еду. Весь личный состав батальона принимал самое активное участие в оборудовании позиций. Одной земли пришлось перелопатить горы. Грунт в этом месте оказался сыпучим, и стенки окопов и траншей, чтобы они не осыпались, приходилось сразу же укреплять подручными материалами.

За долгие годы службы в армии Шанц перекопал немало земли, отрывая то окопы, то ходы сообщения, то укрытия. Сначала он был рядовым, затем курсантом офицерского училища, а потом уже командиром взвода. А до него сколько солдат копали здесь землю, зарываясь в нее по всем правилам инженерного искусства!

Дождь не прекращался. Он монотонно барабанил по палатке. Порывы ветра трепали не только стены палатки, но и скатерти, которыми были накрыты столики, и ефрейтор время от времени приглаживал их белыми проворными руками.

Кинцель основательно промок и без конца вытирал ладонями бледное лицо. Лопату, которой он под дождем отрывал маленький ровик, чтобы вода не затекала в палатку, он поставил тут же, прислонив ее черенок к столу. Однако ефрейтор в белой куртке сразу же переставил лопату в угол.

— Что вам принести, товарищ полковник? — спросил ефрейтор, обращаясь к Шанцу.

— Кофейник с горячим кофе и два бифштекса для моего водителя.

— Но в нашей палатке питаются только офицеры, — возразил ефрейтор, возвращая бифштекс, который он уже поддел было вилкой, на прежнее место.

Шанц подошел к плите, взял вилку из рук ефрейтора, выбрал два куска мяса побольше и положил их на сковородку с кипящим маслом.

— Сначала вы наедитесь досыта, — как ни в чем не бывало обратился Шанц к водителю, — а потом найдете палатку, где можно будет поспать.

Кинцель согласно кивнул и сел за стол, чувствуя, как к нему подкрадывается усталость. Ею веяло и от белоснежной скатерти, и от горящей печки, и от аппетитного жареного мяса, и от белой куртки ефрейтора, который не рискнул больше возражать полковнику. Но как только мясо и кофе оказались на столе, Кинцель забыл об усталости.

Шанц тем временем вышел из палатки. Он положил лопату на плечо и быстрым шагом пошел прочь от этого оазиса тепла, который обычно старался обходить стороной. И на то была причина. Эти палатки, как ему казалось, слишком не походили на солдатские полевые кухни и пункты раздачи пищи. Они всегда устанавливались на учениях и маневрах, однако Шанц считал, что в этом не было необходимости. Сам он всегда обходился без них, хотя многие из его коллег привыкли к ним, как человек привыкает к утреннему кофе или к партии в биллиард после сытного обеда.

Вскоре Шанц вошел в Тополиную рощу, насквозь продуваемую ветром, а спустя несколько минут перепрыгнул через окоп, в котором еще утром сидел с генералом Бернером. Ступив на изуродованную лопатами землю, Шанц сразу же почувствовал себя одиноким.

Он остановился и прислушался, стараясь что-то уловить, но, кроме свиста ветра, ничего не было слышно. Ветер налетал сильными порывами, бросая в лицо песок. Пришлось повернуться кругом и стать лицом к окопу, через который он только что перепрыгнул. Однако на этот раз Шанц не увидел ни окопа, ни того, что начиналось за его спиной и кончалось в глухом лесу у самого горизонта.

А за горизонтом лежал поселок, в котором Шанц оставил жену и детей. В какое-то мгновение ему даже показалось, что он видит, как Гудрун сидит в своем кресле, склонив голову к рубашке или брюкам, которые зашивает, или к носкам, которые штопает. Обычно в такие минуты Шанц, если находился в комнате, целовал Гудрун в затылок, потом поднимал из кресла и крепко прижимал к себе. Это объятие всегда вызывало у него непонятное чувство жалости, и обоим уже казалось, что один очень нуждается в другом, ищет у него утешения.

Воткнув лопату в землю, Шанц сел. Из головы у него не выходила Фридерика. О ней он думал все это время. Дочь не только встревожила его своим рассказом, но и в какой-то степени напугала. И вот теперь он пытался хоть немного успокоить самого себя, вспоминая те немногие часы, которые провел с сыном. Ему казалось, что они понимают друг друга. Во всяком случае, так он думал прошлым летом, когда они, захватив с собой палатку, путешествовали на велосипедах.

Раньше, находясь в обществе Кинцеля, Шанц старался избавиться от нахлынувших на него мыслей, а сейчас, оставшись в одиночестве, он не мог не думать об этом. Да он и не пытался отгонять тяжелые думы, из этого все равно ничего не получилось бы, поэтому он снова предался воспоминаниям, сомневаясь в правильности своих поступков я обвиняя себя в том, что его сын вырос таким. Он не собирался оправдываться, что был очень занят по службе, вносил свой скромный вклад в дело укрепления армии и, следовательно, в дело усиления могущества страны. Не мог он и упрекать в чем-либо людей, с которыми постоянно работал, отдавая всего себя их обучению и воспитанию. Ну а если уж случилось так, что кто-то из его детей выбился из колеи, то первыми, кто вправе критиковать и судить его, являются те, кого он воспитывал, обделив вниманием собственных детей. Стефан — его сын, и, следовательно, никто не снимет с него ответственность за его воспитание.

Шанц оперся на локти. Порыв холодного ветра пронизал его. Он вспомнил, как однажды, будучи совсем маленьким, сказал матери: «Мама, я голоден», а она ответила ему: «Проглоти щепоточку соли, и тогда ты захочешь не есть, а пить!» А ведь и по сей день есть люди, которые на совершенно серьезные вопросы отвечают подобным образом. Не перевелись еще и такие, кто пытается накормить голодных выпуском поваренных книг в ярких обложках.

Когда Шанц ехал в полк, у него вдруг возникло желание заглянуть хотя бы ненадолго в поселок, но он тут же отогнал от себя эту мысль. А теперь это желание появилось у него снова. Он хорошо понимал, что никто и словом не упрекнул бы его, если бы он рано утром заскочил на несколько минут домой. Однако ехать туда сейчас, ночью, когда все уже улеглись спать?.. Зачем беспокоить близких? Ведь его неожиданный приезд, наверное, их перепугает.

«Да и как я поеду, если времени у меня в обрез. Я даже со Стефаном не смогу поговорить. Да и чего стоят эти разговоры. И вообще, какая от них польза?..»

Шанц довольно часто задавал себе подобные вопросы — иногда на лекциях, которые читал, а порой на беседах с солдатами. Слушали ли они его? Вдумывались в его слова? Не размышляли ли в это время о своем?

Со временем он понял, что отличные и хорошие результаты в боевой подготовке, которых добиваются солдаты, не всегда есть следствие их политической сознательности. Все это означало, что в повседневной кропотливой работе офицеру-политработнику подчас не хватает реальной масштабности и необходимого опыта работы с людьми.

Шанц прислушался к завыванию пронизывающего ветра и почувствовал сквозь шинель и брюки, какая холодная земля, на которой он сидел. Однако он все же не встал, чтобы не вспугнуть воспоминания, снова нахлынувшие на него. Он вспомнил многих солдат, с которыми ему приходилось встречаться. Закрыв глаза, он даже попытался представить себе их лица, вспомнить, чем они отличались друг от друга. Но сделать это ему не удалось: перед его мысленным взором проходили самые обыкновенные солдатские лица в фуражках и в касках, очень похожие, почти одинаковые. Однако полковник Шанц забыл не всех своих солдат. Кое-кого из них он хорошо запомнил в лицо и, несмотря на то, что со времени их службы прошли долгие годы, узнал бы даже среди огромной толпы. Судя по всему, это были люди, которые за время службы как-то проявили себя, показали свой характер. К их числу можно было бы отнести и тех солдат, с которыми Шанцу в армейских условиях или в гражданской жизни приходилось встречаться позже.

И вдруг Шанц испугался: а что, если и его сын Стефан, оказавшись однажды среди безликой толпы, пройдет мимо него и они не узнают друг друга?

В офицерскую палатку Шанц так и не вернулся, а направился к солдатам. Он хотел сейчас быть вместе с ними, чтобы разделить все тяготы нелегкой солдатской службы. Ему хотелось жить их мыслями, мечтать о том, о чем мечтали они, ведь в настоящий момент они были лишены и увольнительной в город, и кружки пива, и свидания. Ему хотелось вместе с ними рыть ночью окоп и чертыхаться при этом, как они. Более того, ему хотелось стать на сегодняшнюю ночь простым солдатом, так как он хорошо усвоил, что тяжелая работа является лучшим лекарством от сомнений и тягостных дум.