Харагуа - Альберто Васкес-Фигероа

Овандо, впрочем, не разделял мнения секретаря. Будь его воля, он навсегда оставил бы вице-короля на берегу Ямайки. Однако он не мог не понимать, что дело и впрямь зашло слишком далеко, и если монархии не потребовали от него отчета о судьбе Бобадильи, то случай с адмиралом — совершенно иное дело.

Он беззастенчиво грозил Диего Мендесу самыми страшными карами за то, что тот посмел ослушаться его приказа никому больше не показывать письмо Колумба. В конце концов он разрешил ему снарядить за свой счет корабль для спасения потерпевших крушение моряков, дав при этом своему секретарю указание оповестить всех судовладельцев, чтобы ни один не смел предоставить Мендесу свой корабль под угрозой самых серьезных репрессий.

Губернатор понимал, что подобные действия подрывают его собственный престиж, но, как часто случается в подобных ситуациях, упорно не желал признавать собственных ошибок, сваливая всю вину на своевольное и неразумное вмешательство в политические дела брата Бернардино де Сигуэнсы.

— Я хочу, чтобы он немедленно покинул остров, — приказал губернатор. — Пока он не доставил мне еще больших неприятностей.

Но замурзанный францисканец наотрез отказался покидать остров. Теперь он снова превратился в прежнего зловонного брата Бернардино, поскольку не прикасался к воде и мылу с тех самых пор, как канарец заставил его искупаться в ручье в Харагуа. Теперь же некому было заставлять его мытья, и он снова благополучно зарастал грязью. Когда монаху сообщили, что губернатор приказывает ему вернуться в Испанию, он заявил, что у него имеется бумага о назначении его законным представителем Святой Инквизиции, и он подчинится приказу, только когда получит письменное уведомление об увольнении его с этого поста.

— Но это может затянуться на долгие месяцы! — воскликнул Овандо.

— И даже на годы, — заметил секретарь. — Когда Бобадилья имел глупость выбрать его на роль судебного дознавателя, он даже не подозревал, какую себе роет яму.

— Этот человек у всех словно прыщ на заднице, — посетовал губернатор. — Не встречал человека, кого бы так ненавидела Святая Инквизиция и кто бы так ловко этим пользовался. Можете считать меня последней обезьяной на острове, но он достаточно умен, чтобы захватить власть. Так что нам теперь делать?

— Ничего. И мой вам совет: оставьте его в покое. Потому что если он в один прекрасный день заявится сюда и предъявит бумаги о своем назначении, потребовав, чтобы нас арестовали, клянусь Богом, нас арестуют!

— Думаете, я могу поверить, что власть Инквизиции сильнее, чем власть Короны? — спросил Овандо, клокоча от гнева.

— Я ничего не считаю, ваше превосходительство, — уклончиво ответил секретарь. — Вы единственный человек, способный ответить на этот вопрос. Но, на мой взгляд, вам следует избегать столкновений со Святой Инквизицией, если не хотите потерять свой авторитет, который зарабатывали больше года, — он выдержал многозначительную паузу. — В конце концов, сегодня вы губернатор, а завтра — уже нет, в то время как Инквизиция вечна.

Не нужно быть гением от политики, чтобы понять: не подлежало сомнению, чью сторону примет этот толстяк, привыкший балансировать на лезвии ножа, как бы ни заверял в своей преданности, если ему придется выбирать между властью «земной» и «небесной». Поэтому губернатор решил покончить с этой проблемой раз и навсегда.

— В таком случае, давайте займемся тем, что действительно имеет значение, — заявил он. — Итак, что вы думаете насчет Анакаоны? Выдавать нам ее или нет?

Секретарь кинул на губернатора скептический взгляд, словно тот нес какую-то бессмыслицу, хотя оба прекрасно понимали, о чем речь.

— О какой выдаче вы говорите, ваше превосходительство? — с легкой улыбкой спросил секретарь. — Если нет никакой войны, Анакаону нет необходимости выдавать. Она должна как можно скорее исчезнуть, и вот это действительно важно. Живая Анакаона доставляет куда больше хлопот, чем мертвая. Если бы мы покончили с ней еще в Харагуа, сейчас об этом никто бы уже и не вспомнил.

— Без суда и следствия? — воскликнул губернатор.

— Ах, оставим лицемерие, ваше превосходительство! По мне, так пусть лучше не будет суда, чем тот, который вы собираетесь учинить. Думаю, никто не в восторге от вашей идеи повесить женщину, мы все-таки не садисты, но положение налагает на вас определенные обязательства и требует жертв. Полагаю, вы уже и сами поняли, что освоение Нового Света потребует от нас немалых усилий и мужества, мы не можем показать себя слабаками. Необходимо с самого начала дать понять, кто здесь хозяин.

— Боюсь, что это единственный способ управления, — тихо ответил губернатор. — Я часто задаюсь вопросом, справимся ли мы со столь грандиозной задачей. Мы слишком молодая нация, не мешало бы нам отдохнуть хотя бы несколько лет, чтобы оправиться после войны с маврами и изгнания евреев, прежде чем пускаться завоевывать Новый Свет.

— Так или иначе, а времени у нас нет. Что сделано, то сделано, и если мы сами не возьмем быка за рога, это сделают другие, — секретарь снова многозначительно помолчал. — Так что пишет Колумб в своем письме?

— В каком письме?

— В том самом, которое Диего Мендес передал вам в Харагуа, и которое вы столько раз перечитывали, чем несказанно меня удивили. Кажется, это письмо весьма вас заинтриговало. Мне было бы любопытно знать, чем именно.

Губернатор брат Николас де Овандо долго медлил с ответом; когда же он наконец заговорил, казалось, он пытается вспомнить строчки письма, которое он на самом деле знал наизусть.

— Это очень странное письмо, — произнес он наконец. — Письмо больного, сумасшедшего — или же настоящего провидца, в жизни которого так причудливо перемешаны триумфы и неудачи, что трудно разобраться, где кончается одно и начинается другое, — он покачал головой, словно отгоняя навязчивую мысль. — Но он не лжет, хотя, возможно, и преувеличивает; вот только не могу понять, в какой степени. Он говорит о каких-то неисчерпаемых золотых копях, богатейших землях и могущественных империях. Все те же сказки!

— Он всегда был мечтателем.

— Тем не менее, этот мечтатель решился пересечь Сумеречный океан и доказал, что это действительно возможно. Так почему он сейчас не может быть прав? Вдруг в этой щедрой Верагуа, о которой он говорит, золота и впрямь больше, чем в Испании железа?

— Но если вы в это верите, то почему бы вам лично его об этом не расспросить? — улыбнулся секретарь.

— Потому что он самый великий обманщик, какого только рождала Земля. Он как фокусник, разве что достает из шляпы не кроликов и голубей, а новые страны и континенты, да еще и меняет диаметр Земли по своему усмотрению... Но у меня никогда не хватало аргументов, чтобы опровергнуть его бредни.