Заложник любви - Наталия Николаевна Антонова

На этот раз рассмеялась Мирослава и спросила:

– А ты что, любишь привередливых едоков?

– Я люблю тех, которые едят с аппетитом.

– Предположим, я тоже на аппетит не жалуюсь, – парировала Мирослава. После чая она спросила:

– Так что ты там говорил о гареме Леонтьева?

Морис улыбнулся и ответил:

– Я не заметил абсолютно ничего подозрительного. К тому же, как это ни странно, но даже молодое поколение Свиридовых не проявляло особой активности в интернете. Фотографии, короткие посты, не более того. Пожалуй, только Зинаида и Лия часто выкладывают фотографии своих детей и явно получают от этого удовольствие.

– Наверное, обычная материнская гордость, – сказала Мирослава.

– Может быть, и так, – не стал спорить Миндаугас, но, не удержавшись, заметил: – По-моему, любовь – чувство интимное, и не стоит оповещать о ней общественность, будь то любовь мужчины к женщине или родителей к детям.

– Не считая любви к партии, – вставила Мирослава.

– Не понял, – недоуменно произнес он.

– Извини, просто вспомнила старый советский анекдот.

– Я не застал Советский Союз.

– Я тоже, – проговорила она, – но выросла я среди людей, которые прожили в той или все-таки этой стране немалую часть своей жизни. И говорили они о том, что и как там происходило постоянно. Поэтому мне кажется, что и я там жила.

– А у нас дома не было таких разговоров, – признался Морис.

– Оно и понятно, – усмехнулась Мирослава и тут же перевела разговор на другую тему: – Ты не заметил в сетях каких-либо намеков на то, что жены Леонтия после развода заводили себе других мужчин?

– Нет, кроме Анны…

– А что Анна?

– Видите ли, завуч школы, некий Сергей Аркадьевич Кондратьев, слишком уж близко подсел к ней. И вообще, при взгляде на их лица мне показалось, что между ними существует тщательно скрываемая связь.

– Ты наблюдателен, – похвалила Мирослава. – Только вот они больше не скрывают своих отношений. Анна сама мне сказала, что они собираются пожениться.

– А Леонтий знал об этом?

– Анна Геннадьевна призналась, что она не успела сообщить об этом предстоящем в ее жизни событии своему бывшему мужу.

– Если рассудить здраво, то и с какой стати ей ему об этом сообщать, – медленно проговорил Морис.

– Это если здраво, – кивнула Мирослава, – но лично мне что-то не кажутся здравыми отношения Леонтия с его женами.

– Вообще-то, да, – согласился Морис.

– Но существует одно но!

– Какое?

– Ты разве забыл, что Леонтий назначил своим женам содержание?

– Помню. Но ведь не все жены Свиридова жили только на это содержание. Некоторые работали.

– Работали, – согласилась Мирослава, – но их заработки не шли ни в какое сравнение с той суммой, что им ежемесячно перечислял Леонтий. Заметь, ни одна не отказалась от этих денег.

– От денег вообще мало кто отказывается, – заметил Морис.

– Точно! Так что вернемся к денежному содержанию гарема. Оно, если ты помнишь, будет выплачиваться ровно до того дня, как бывшая его жена вступит в новый брак.

– Так вы думаете, что все бывшие жены Свиридова не заводят новых отношений именно из-за этих денег?

– Да, я вижу причину именно в этом. Разве что это не касается Зинаиды.

– Почему ее это не касается?

– Потому что, по словам первой жены Свиридова, Зинаида, его четвертая жена, все еще продолжает любить бывшего мужа.

– Понятно…

– Но вспомни, что сказал Наполеонов!

– А что он сказал? – спросил Морис, не очень-то вслушивавшийся в ворчание Шуры.

Он, говоря о завещание Свиридова, сообщил, если я все правильно поняла, что выплаты женам будут осуществляться до конца их дней. И пункт о прекращении выплат в случае повторного брака утрачивает свою силу в случае кончины самого Свиридова.

– Действительно, – задумался Морис.

– А это наталкивает нас на мысль о том, что смерть Леонтия могла быть выгодной всем его женам.

– За исключением Зинаиды, – напомнил Морис.

– За временным исключением, – уточнила Мирослава.

– Не понял?

– Зинаида Яковлевна в любую минуту могла перестать любить своего бывшего мужа и захотеть создать новую семью. Тогда смерть Леонтия пригодилась бы и ей.

– Как у вас все просто! – с неожиданным недовольством проговорил Миндаугас.

– Что ты имеешь в виду?

– Эти ваши «полюбила, разлюбила»!

– Что же здесь сложного? – не поняла Мирослава.

– Ничего! – вспылил Морис. – Так не бывает!

– Я что-то никак не возьму в толк, о чем ты толкуешь!

– Я, кажется, говорю на русском языке!

– Милый, я не знаю, что тебе кажется. Если хочешь что-то сказать, то выскажи свою мысль прямо.

– Пожалуйста! Нельзя полюбить и разлюбить по щелчку пальцев!

– Ах, ты об этом, – вырвалось у нее с облегчением, – я не имела в виду ничего ужасного и аморального, просто, как показывает практика, любое чувство, если его не поддерживать, рано или поздно гаснет.

– Не любое! – упрямо стоял он на своем.

– Ладно! – махнула она рукой. – Пусть Зинаида любит Леонтия, сколь ей угодно долго, суть в другом.

– В чем?

– В том, что любая из жен могла избавиться от Свиридова.

– Они все ночевали в одном доме, – напомнил он.

– Вот именно! Но все спали в разных комнатах, и никто не заметил, когда и как покинул дом Леонтий.

– На сегодняшний день нам известно, что только Анна хотела выйти замуж.

– Да, на сегодняшний день нам известно только об Анне.

– И она небедная женщина.

– Небедная по общепринятым меркам рядового обывателя.

– Сын вырос, – сказал Морис.

– Это так. Но после смерти Леонтия Георгий еще и получит немалую часть отцовского пирога. Если б Леонтий не утонул, он мог бы прожить долго, и Георгию неизвестно сколько пришлось бы ждать отцовских денег.

– А он в них нуждался?

– Вроде бы не особо, – признала Мирослава.

– К тому же он увлечен наукой. А ученые, как правило, не меркантильны. Скорее рассеянны, – заметил Миндаугас.

– Так принято думать, – не согласилась Мирослава. – Но раз на раз не приходится.

– Могу ли я считать, что вы подозреваете Анну или Георгия? – прямо спросил Морис.

– Нет, не можешь, – ответила она. И пояснила: – Я подозреваю всех, но никого конкретно.

– Очень удобная позиция, – усмехнулся Морис.

Она ничего не ответила, даже не пообещала в шутку, как бывало не раз в подобных случаях, дать ему по носу. Просто промолчала.

– Завтра вы собираетесь отправиться к Антонине Савельевне? – спросил он только для того, чтобы прервать паузу.

– Удивляюсь твоей догадливости, – обронила Мирослава и стала собирать со стола грязную посуду.

– Не сердитесь, – виновато попросил он, присоединяясь к ней.

– Я и не думала сердиться, – ответила она спокойно.

– А вам не приходило в голову, – спросил Морис, – что Леонтий мог утонуть ни пятнадцатого февраля, а позднее?

Мирослава немного помолчала, потом ответила:

– Это вполне возможно.