Двойной заслон - Александра Ланина

Люда… Люда Лемешева, красавица с холодными глазами и стальным, как у пули, сердечником, легкая мегера-сплетница – оказалась частью коррупционной сети. Точнее, на момент, когда сеть раскрыли, Люда только-только в нее вошла, поскольку действительно, как и говорили слухи, собиралась замуж за одного из топ-менеджеров «Кванта». Топ-менеджера посадили, из Мышки местные безопасники чуть душу не вытрясли, потому что в коррупционную схему ей тоже пришлось залезть – так, на полкоготочка – для окончательного вычисления шпиона, и вывод из задания аналитики со Звездой готовили ей впопыхах, понадеявшись, что в общем хаосе несостыковок никто не заметит.

А Люда заметила. И запомнила. И когда встретила Мышку на «Заслоне» и особенно услышала ее вопросы про чужие шашни – сложила два и два.

Во многом Мышка сама виновата: в том, что обратилась к бывшей коллеге, хотя знала, что это опасно, и в том, что нарушила технику безопасности и использовала одно и то же место для выхода на связь, и даже в том, что не заметила за собой слежку. Так она в итоге Звезде и говорит – помучив его предварительно долгим-долгим молчанием.

Мышка: Оба мы с тобой хороши. От «Кванта» теперь точно ничего не осталось?

Звезда: Точно. Местные Лемешеву до последней косточки протрясли, на этот раз – точно все.

Мышка: Ну и хорошо.

Она вздыхает и подходит к окну, грустно глядя на фонари. Скоро для нее и от «Заслона» ничего не останется. Будут новые задания, новые люди, новая работа, наносхемы, нанороботы… А «Заслон» будет стоять здесь, защищая эту маленькую страну, – уже без нее.

И это хорошо, если вдуматься. Говорят, все преходяще, а музыка вечна; теперь Мышка готова эту фразу дополнить. Все преходяще – а «Заслон» и другие комплексы, которые защищают людей, останутся навсегда.

Мышка улыбается. Перед тем как «Заслон» для нее и она для «Заслона» останутся в прошлом, должен прозвучать еще один аккорд. Ёкаю он обязательно понравится.

*

Когда к операциям промышленников подключается контрразведка, это всегда происходит… с огоньком.

«Тревога. Объявлена ракетная опасность. Завершите работу и немедленно спуститесь в укрытие. Тревога. Объявлена ракетная опасность. Завершите работу и немедленно спуститесь в укрытие…»

Мышка, как и ее коллеги, торопливо фиксирует куб, отмахиваясь от красных предупреждений системы безопасности, стабилизирует пластину в нем и экстренно завершает работу – по новоразработанной после сбоя климатической системы инструкции, которая теперь позволяет сохранить на какое-то время ценные материалы. В коридоре уже слышатся какие-то крики, люди бегут во все стороны сразу, но отдел наноробототехники в своем репертуаре – никакой паники и беспокойства до тех пор, пока не завершат работу, да и после этого тоже.

– Коллеги, на выход, – командует Переяславский, стоит погаснуть последнему кубу. – Разбейтесь на пары, держитесь правой стены. Я в голове, Алексей Борисович замыкающий.

Это напоминает выход на прогулку в детском саду, осталось только за руки взяться, и Мышка с трудом заставляет себя сохранять серьезность – ситуация к улыбкам не располагает, хотя, конечно, на стресс у всех реакция разная. Кто-то плачет, кто-то бегает кругами, кто-то, наоборот, пошевелиться не может, а кто-то улыбается. Но Мышка сейчас совершенно спокойна, в отличие от окружающих, и не нужно привлекать к себе дополнительное внимание.

Она и так его привлекает, постоянно привлекает – Переяславский все прошедшие дни глаз с нее не сводил, хоть и не приближался. Мышка ловит себя на нехарактерном желании его успокоить, но давит его в зачатке: нельзя. Каким бы самородком Переяславский ни был, его уровень доступа не позволяет узнать даже о малой части ее операций. И потому сейчас ее дополнительная миссия – не дать ему новой пищи для размышлений и выводов.

Поэтому Мышка честно старается мимикрировать под то, как реагирует на происходящее коллектив – благо что интроверты и флегматики реагируют в основном никак. Конечно, они переживают, но далеко не с такой силой, как в некоторых других отделах, и этим сами напоминают роботов, которых собирают, эдаких андроидов, которые с недоумением глядят на слишком эмоциональных людей. В укрытии они все даже располагаются рядом, сбившись в один угол и будто отгородившись от чужих эмоций непрошибаемой стеной собственного спокойствия. Мышку это устраивает: за этой стеной ее спокойствие не вызовет вопросов.

Разве что у Переяславского, который, сам напряженно-спокойный, по-прежнему не сводит с нее глаз – но Мышка не собирается это замечать. В момент кульминации спектакля нужно смотреть на сцену, а не друг на друга.

И она смотрит, стараясь, чтобы это не было заметно, и наслаждается одной картинкой: паникующим, бледным как смерть Уйменовым. Он выглядит так, словно вот-вот грохнется в обморок, даже девушки некоторые спокойнее, и Мышке его паника приносит невыразимое удовлетворение. Думал, что самый умный, что самый хитрый, что самый неуловимый, да, Ёкай? Может, когда-то ты таким и был – пока не влез в игру, которая не прощает ни малейшей ошибки.

Пока не встретился с теми, кто не простит тебе покушения на безопасность страны.

Где-то далеко-далеко грохают взрывы, все вздрагивают, кто-то из женщин дрожаще шепчет «ой, мамочка…», кто-то даже, кажется, молится. Уйменов вжимается в стену так, что пластикат скрипит, его всего трясет. Мышка наблюдает за ним сквозь злой прищур.

Получай, тварь.

Передавал координаты комплекса? Сливал данные о ракетах и наряде сил? Вот и получай по полной программе. Или ты правда думал, что ценен для заказчиков настолько, что они тебя предупредят о смене даты атаки? Ах, какая жалость, что ты ошибся. Контрразведка провела блестящую операцию, спровоцировав атаку раньше срока, до подхода основных сил противника, и теперь ты, Ёкай, получаешь свою расплату.

Впрочем, нет. Этот смертельный страх – только первый акт. Настоящая расплата ждет тебя впереди.

Мышке очень хочется торжествующе улыбнуться – но позволяет она это себе только тогда, когда спустя полчаса далеких взрывов в окружении зеленым разливается сообщение:

«Атака отражена. Ракетная опасность отменена. Просим вернуться на рабочие места».

Кругом радостно и облегченно кричат, кто-то аплодирует, коллеги-робототехники в своей излюбленной интровертной манере просто встают и отряхиваются, готовясь так же организованно, как и пришли, вернуться в отдел; Мышка встает вместе с ними – и вздрагивает, когда кто-то перехватывает ее руку. Ей не нужно видеть, чтобы понять, кто это: к кончикам пальцев на миг прижимаются другие, жесткие и горячие, моды моментально сцепляются друг с другом, и в окружении перед глазами у Мышки расцветают фейерверки, в ушах грохочет салют.

Какие у Переяславского занятные способы поделиться радостью.

– Коллеги, построились по двое, я в голове, Алексей Борисович замыкающий, – тем временем, как ни в чем не бывало,