Этажи - Сергей Коростелев

издыхания противостоять холоду, голоду, злым людям, собакам – пока не иссякнут всякий инстинкт самосохранения и способность сопротивляться.

Мне кажется, мифы о рае – это коллективное бессознательное, запечатлевшее образы счастливого детства. Сытый, здоровый, окруженный заботой младенец и есть Адам (или Ева), живущий в райских кущах, абсолютно счастливый, могущий не думать о выживании. Он полагает себя бессмертным, а родители его – его Бог, гарант беззаботного, идеального существования. Но с годами ребенок взрослеет, родители покидают его, и ему приходится бороться за выживание, – так происходит изгнание из рая.

Когда я родился, я был абсолютно здоровым: имел стопроцентное зрение, молодые, неизношенные внутренние органы и так далее. Передо мной были открыты все пути. Я мог стать кем угодно, мог «вылепить» из себя почти всякое. Я был непорочен, неиспорчен, внешне и внутренне красив. Но с каждым новым днем мир и жизнь психологически и физически истощали меня. Деформировалось мое тело, а в душе поселялись обиды, злоба, мелочность…

Счастливое детство – единственный реально существующий рай, о потере которого мыслящий взрослый жалеет всю жизнь.

*      *      *      *      *

Мир постоянно меняется. Всё в нем возникает и исчезает, рождается и умирает – как и сам мир. Без этого нет развития – диалектика, мол, убеждают меня. – Чертова диалектика! – отвечаю я. Нет ничего ужаснее, чем все эти перемены – они гнетут меня, они не дают мне покоя. Наш мир – сплошь разочарования, расставания, утраты. Не могу поверить, что не существует мира на принципиально иных основах, где есть непреходящее, вневременное, вечное…

А этот жестокий мир… он раздавит меня, как таракана, – сначала жизнью раздавит, как тапкой, потом смертью добьет – размажет, впечатает в паркет.

Странное дело: у меня сейчас всё хорошо, мне ничто не угрожает, наконец, я сейчас в отпуске!.. в отпуске, черт бы его побрал, а всё – одно: начало новой недели – на уровне подсознания – будоражит во мне этот въедливый, наверное, уже невыводимый страх.

Мой отпуск перевалил через экватор. Сделать нужно еще многое. Разум фиксирует это безжалостно – помимо моей воли, ведь мне так хотелось бы забыться!

Словом, я не люблю понедельник. Многие не любят понедельник. Казалось бы, тут я не оригинален, но даже в этом знакомом всем ощущении – «понедельник – день тяжелый», как любит повторять мама, – у меня есть что-то свое, особенное, особенно изощренное, изворотливое. О нет, не работа, не взрослая жизнь сформировали во мне это тревожное чувство – понедельник я невзлюбил еще в школе. Хотя что плохого было у меня в школе? В сущности, ничего, если не считать всякой надуманной мной ерунды. «Подумаешь, какой неженка!» – сказал бы дедушка. Более того: мне ведь нравилась школа, я любил ребят из класса, уважал учителей… Но дело в другом: понедельник возвещал о необходимости возвращаться в мир, следовать его чуждым мне законам. А наступал он, этот зловещий день, до ужаса быстро – в субботу мы ведь учились, пусть и по укороченной программе (уроки длились не 45, а 35 минут); вечер субботы проносился стремительно, утро воскресенья казалось совсем уж мимолетным, а потом день, вечер – тоскливая пора, когда приходилось думать о… понедельнике. О нем, проклятом!

ЭТАЖ СЕДЬМОЙ

Перед отъездом родители оставили мне много съестного: огромную кастрюлю щей, гуляш, отбивные, плов; я уж не говорю про йогурты и молоко, сыр и колбасу, овощи и фрукты; мама наделала своих фирменных сырников, вдосталь было и сладостей. Холодильник был забит до отказа, и это давало мне максимальный простор для творчества: вечное беспокойство, связанной с добыванием хлеба насущного, временно отступило.

Всю эту неделю я методично истощал запасы, так что к воскресенью ничего уже почти не осталось – только щи на донышке. Пора была совершить вылазку в магазин – с тряпичной сумкой, наполненной целой кучей пакетов разных размеров и прочности. Закупиться мне нужно было не только на себя (предстоящая неделя), но и в расчете на родителей (неделя плюс). Мне кажется, всякий раз я теперь ставлю новый рекорд – и по потраченной сумме, и по килограммам приобретенного добра, которое мне едва хватает сил дотащить до дома.

В подъезде меня ждала приятная неожиданность – подкатил большой лифт. Встречаемся мы с ним не часто, разве что в моих чудодивных, фантастических снах. Нагружен я был, как вол, но упустить возможность сделать очередной замер – этого позволить я себе не мог. Новые данные снова несколько отличались от полученных ранее, что было, наверное, объяснимо, и всё же эта погрешность, с которой я никак не могу справиться – раздражает.

Наспех разложив продукты, я бросился к монитору.

Демоны в наших головах – не свидетельство ли это существования Бога? Получается, если мы признаем силу демоническую, то должна же – в противовес ей – существовать и иная, противоположная сила…

*      *      *      *      *

Я очень испугался, когда однажды отец не пришел домой ночевать. В тот вечер мы с мамой сразу поняли, что он «загулял», как она выражалась; случалось это не так уж редко, но обычно он предупреждал, что идет на встречу/банкет/юбилей… Было уже поздно, когда я ложился, ощущая в высшей степени досадную горечь, как будто мой организм походя отравили, и я ничего не могу с этим поделать, – отца всё не было. Лежа в постели, я смотрел в потолок (глаза быстро привыкли к темноте) и думал о нем. Мне не спалось, но я надеялся, что, как только я засну, меня разбудит такой желанный звонок в дверь или домофон, и я радостно вскочу, чтобы впустить его. Но мне не спалось. Мне не спалось – отца всё не было… Очнувшись, я с ужасом обнаружил, что комната моя озарена рассветными лучами. Потом я заснул снова.

Наступило субботнее утро – отца по-прежнему не было. Тревога наша возросла многократно – иногда он приходил очень поздно, но ведь всегда приходил, возвращался. Я не находил себе места. Мама позвонила отцовскому шоферу – тот рассказал, что накануне высадил отца где-то в центре, в обычное время; эти данные нам ничего не давали, а шоферу о своих планах отец даже не намекнул. Мы подождали еще немного, и, подавив неловкость и стыд, мама начала обзванивать его закадычных друзей (или их жен) – все они ничего не знали. Меня охватило отчаяние: что дальше – звонки в больницы, милицию, морг?

Я выбежал из дома – отправился искать отца. Куда, в каком направлении? Конечно, в Каменный Лог – к восточным склонам, в сторону одной из дальних автобусных остановок. Не знаю почему, но мне казалось, что он должен явиться именно оттуда. Бегом я спустился на один из глубинных ярусов, чуть не навернулся на ступеньках (упасть