Что предназначено тебе… Книга первая - Нэйса Соот'Хэссе

ему вдохнуть. Он наклонился низко-низко, так что Стефано на секунду показалось, что тот собирается его поцеловать. Доминико внимательно смотрел ему в глаза, а когда Стефано приоткрыл рот, приготовившись впустить корса в себя, плюнул ему в лицо и снова вставил член между губ.

Оставалось чуть-чуть. Волны нестерпимого наслаждения уносили его и, вставив член до предела, Доминико кончил Стефано в рот.

Его самого трясло — как могло бы быть, если бы он не трахался ни с кем несколько лет. Нет, дело было не в том, что он не трахался ни с кем. Дело было в том, что его до одурения заводил этот конкретный коп.

Доминико оттолкнул Стефано от себя и встал. Тот остался сидеть на полу, проводив проклятого корса безумным взглядом.

— Мариано, закончи здесь, — бросил Доминико через плечо, но даже когда он поднимался по лестнице к себе, все еще продолжал видеть перед собой раскрасневшееся лицо Бинзотти, его влажные от спермы губы и ошалевший взгляд.

13

Сказать, что Стефано Бинзотти был в ярости, значило не сказать ничего.

И не то чтобы член корсиканца был таким уж противным на вкус — напротив, он был крепким и упругим, приятно давил на язык, и в других обстоятельствах, возможно, Стефано и сам бы с удовольствием его пососал.

Стефано бесил в первую очередь сам факт этого не совсем корректного приглашения на чай, когда посреди рабочего дня в управлении раздался звонок, и хриплый голос сообщил, что если через полчаса он не явится в «Il Magnifico castello», его птичку разберут по частям. Потом последовал невнятный всхлип Джессики, и в трубке прозвучал её плачущий голос:

— Стефи… — выдавила она и тут же раздались гудки.

Стефано прекрасно знал к тому времени, чьей резиденцией служит «Il Magnifico castello». Строго говоря, о том, что это место является прибежищем мафии, он был осведомлен уже давно. Доминико был не первым и, скорее всего, не последним боссом, который останавливался здесь. Иногда это было даже удобно — знать, где именно располагается осиное гнездо.

Сейчас, однако, его не волновал никто из постояльцев отеля — кроме одного. Не было сомнений, что именно Таскони так эксцентрично приглашает его на очередное рандеву. И поначалу Стефано вообще не воспринял угрозу всерьёз — скорее, его заставила примчаться по вызову злость.

Вид Джессики, замученной и заплаканной, однако немного его отрезвил.

Таскони был психом — сомнений быть не могло. Но что хуже всего — Таскони получил то, что хотел.

Мысль о том, что месть, возможно, была заслуженной, не тревожила ум Стефано совсем. Таскони был корсиканским дерьмом и вёл себя как дерьмо. И, если уж на то пошло, Джессика вообще была в их разборках ни при чём.

Кроме того, предположение Таскони было в корне неверно. Стефано никогда и ни у кого не сосал до тех пор — просто потому что ему никто не предлагал подобный вариант. Разве что в тюрьме один раз парочка качков поставила такой вопрос — и довольно быстро растеряла половину зубов.

Ощущения, которые он испытывал, когда его член упирался в жёсткую молнию штанов, а другой — корсиканский — член шуровал во рту, были для Стефано абсолютно новы. И он бы с радостью сконцентрировался на них — обдумывая свою горькую судьбу и надрачивая в душе под аккомпанемент бархатистого голоса Таскони в мозгу — если бы выходка корсиканца не поставила для него неожиданно остро решённую уже было проблему с жильём.

Мариано — фото в газетах позволили опознать подручного Таскони довольно легко — явно не собирался Джессику убивать. Он припугнул её, и тем был закончен разговор.

Они вместе покинули подвал и молчали всю дорогу домой. Чувства Стефано по отношению к предавшей его девушке были неоднозначны: с одной стороны, он понимал её. Ей было страшно, и она пострадала по его вине. С другой — молчаливая брезгливость пролегла между ними стеной. Джессика тоже не говорила ничего. Щёки её розовым цветом окрасил стыд. И когда уже на самом подъезде к дому она произнесла осторожно:

— Стефано…

Стефано перебил её:

— Ты напишешь заявление?

Он не знал, хочет он этого или нет. Это было бы правильно. И это помогло бы ему обрести над Таскони и его ублюдочными громилами хоть какую-то власть.

И в то же время впервые в жизни Стефано не хотел — не хотел, чтобы мафиози сел.

Вот это уже было во всех отношениях неправильно, тем более что Стефано абсолютно чётко осознавал, что оппонент его — моральный урод и заслужил основательный отпуск в тюрьме, — но поделать с собой ничего не мог. Он хотел видеть Таскони на свободе. «И в конце концов, есть много других корсиканцев, которые заслужили тур в тюрьму больше него», — подсказывал внутренний голос, которому Стефано привык доверять.

— Заявление? — Джессика резко дёрнулась, затем подавилась смешком, но Стефано видел, как слёзы подступают к её глазам. — Ты в своём уме?! Ничего не произошло!

Стефано кивнул и, хлопнув дверью машины, вышел на тротуар. Он первым подошёл к лифту, а когда Джессика нагнала его, они несколько минут провели в тягостном молчании, нетерпеливо подгоняя едущий с верхних этажей лифт.

Мальчик-лифтёр открыл двери и, поблагодарив его — каждый в отдельности — они так же молча поехали наверх.

Джессика подала голос, только когда Стефано закончил собирать чемодан.

— Я не говорила, что ты должен уезжать, — сказала она.

— Я сказал, — Стефано застегнул молнию и, поднявшись в полный рост, остановился напротив. Джессика поджала губы.

— А если они нападут на меня опять?

— Ничего же не произошло, — ответил Стефано, не сдержав злость, причиной которой, в общем-то, была вовсе не Джессика, и, рванув чемодан за собой, двинулся к выходу.

Ту ночь он провёл в городском парке — в участок Стефано уже не успевал, да и не представлял, где ещё мог бы попытаться отыскать жильё. Все, кого он знал, к тому времени успели отказать.

Было прохладно. Уже наступала осень, но деревья ещё шелестели желтеющей листвой, а в тёмно-синем небе ярко светила полная луна. В её неярких отблесках Стефано, ёжившийся на скамейке, без труда различил единственный автомобиль, стоявший на улице неподалеку. На него снова нахлынула злость. Но нужно было действовать с умом.

Для начала следовало избавиться от чемодана — он существенно снижал манёвренность, а бросать посреди улицы нехитрые пожитки Стефано не хотел. Поднявшись