Командир пяти кораблей северного флота - Владимир Николаевич Пыков

огорчать меня, мне он ничего не сказал, но дал указание командиру эскадры и начальнику политотдела эту гауптвахту ликвидировать.

Через некоторое время они меня вызвали, как могли, разъяснили, что гауптвахта на корабле не нужна, народ у нас сознательный и вообще мы движемся к коммунизму. Короче – гауптвахту надо ликвидировать. Однако у меня было другое мнение и, ничего предпринимать я не собирался. Начальники мои об этом видимо сразу забыли, но, к сожалению обстоятельства, через полгода напомнили.

«Киев» на учениях в море. В перерывах между «боями» командир эскадры и начальник политотдела, прогуливаются по летной палубе и вдруг мимо них следует строй из нескольких человек под надзором конвоира с автоматом. Начали разбираться. Разбирались еще полгода. Не разобрались. Расследование вели офицеры политотдела эскадры. Корабельные офицеры, в том числе и политработники, с которыми они беседовали, несли им какую-то чушь. И ви- димо потому, что «Киев» через неделю должен был уходить на очередную боевую службу, начальник политотдела сам прибыл на корабль, сел в свою каюту и стал вести расследование. И хотя я никого не инструктировал, был твердо уверен, что наши офицеры по прежнему будут нести любую чушь, выгораживая командование корабля.

Начальник политотдела эскадры контр-адмирал Н.В.Мудрый . был умным человеком, квалифицированным политработником и я его искренне уважал. Поэтому, чув- ствую, с чем он столкнулся, через пару часов я решил пойти к нему, разъяснить все и ответить на все вопросы. Но Мудрого я встретил в коридоре, он шел на выход к лифту и плакал. Я был потрясен. Я: «Товарищ адмирал, товарищ адмирал!». Он почти бегом бросился к лифту и захлопнул двери перед моим носом. Я быстрее лифта пролетел пять этажей по трапам. Вышедший из лифта Мудрый ни с кем не прощаясь (а это уставной ритуал) бросился в катер.

Я, глядя вслед уходящему катеру, подумал: «Очередная парткомиссия». И не ошибся. Уже на следующий день ко мне пришел один из членов парткомиссии с соответствую- щей анкетой, хорошо мне знакомой. Он пытался меня успокоить ( хотя я и не расстраивался), ссылаясь на инструкции ЦК КПСС. Действительно инструкция эта гласила, что рассматривать дела членов и даже кандидатов в члены КПСС менее, чем за месяц до выхода на боевую службу нельзя. А если это абсолютно необходимо, рассматриваемый убирается с корабля. А убрать меня было невоз- можно.

На парткомиссии Мудрый заявил следующее: «Рассматривая Пыкова мы нарушаем инструкцию ЦК КПСС, но поймите – мы с командиром эскадры власти на «Киев» не имеем, поэтому обращаемся к парт комиссии за помощью». Задумка была такая – пожурить меня как следует, я раскаюсь, и все закончится вызовом меня на парт- комиссию. Однако я раскаиваться, конечно, не стал и в частности заявил, что гауптвахту на корабле можно будет ликвидировать, лишь ликвидировав меня, а это мол, вам

не по зубам. От такой наглости товарищи поначалу потеряли дар речи, а когда очнулись, попросили меня выйти и подождать, а сами стали совещаться. Совещались минут сорок. Пригласили, объявили выговор без занесения в учетную карточку. Это было мое двенадцатое партийное высказывание. Последнее, тринадцатое, я получу только через три года, уже в академии. Я конечно бы мог пожаловаться, взыскание наверняка бы отменили, Мудрого и секретаря парткомиссии ( а это был мой бывший замполит по крейсеру «Мурманск» Игнатьев , мой товарищ и собутыльник) наказали. Сознательное нарушение инструкции ЦК КПСС никому бы не простили.

Но мне противны были эти дрязги и инициатором их я никогда не был. А гауптвахта продолжала функционировать, хотя народу там собиралось все меньше и меньше. Видимо народ становился действительно более сознательным, но определенной доле сознательности он был обязан этой самой гауптвахте.

Теперь о роли замполитов, партийной и комсомольской организациях. Полезность замполита, как любого другого офицера, зависела от его способностей и квалификации. К сожалению способных и квалифицированных было мало. А те немногие, которые были, приносили весьма и весьма ощутимую пользу. Пример – мой замполит А.А.Пенкин. Умный, образованный, доброжелательный, искренний, с большой человеческой совестью. Несмотря на его мягкий характер, он среди всех категорий личного состава пользовался непререкаемым авторитетом. Искренность его подкупала.

Были и другие толковые политработники калибром помельче. Это я об отдельных людях. В целом же институт политработников характеризовался лицемерием и демагогией. Казенные их слова, которым не верил ни их произносящий, ни слушающие его, для дела были бесполезны. А вот многие замполиты были несомненно нужны их командирам, они их сдерживали от командирского беспредела. Командиры поглупее в этом случае начинали воевать с ними, командиры поумнее были им благодарны. Лично я очень благодарен своим замполитам по крейсеру «Мурманск» и «Киев» Игнатьеву и Пенкину. В своем поведении при них я был намного раскованнее, зная, что если я за- рвусь, они мне тут же об этом скажут.

Теперь о партийной организации. Она, как ни странно это слышать от человека имевшего 13 партийных взысканий, была довольно полезным инструментом для решения наших задач. Полезность ее заключалась в том, что она из- рядно дисциплинировала своих членов, а членами были как минимум все старшие офицеры. Пустопорожние разговоры на партийных собраниях, конечно, ничего не давали, а вот партийные взыскания давали очень многое. Партийное взыскание было в десятки раз весомее дисциплинарного. Дело в том, что офицер, имеющий партийное взыскание не мог получить ни очередного воинского звания, ни повышения по службе. Устанавливались минимальные сроки до возможности снять это взыскание. При мне в начале это было полгода, затем год и наконец, пол- тора года. Это называлось усиление влияния партии. Круп- ные дисциплинарные взыскания (начиная с командующего флотом) обязательно сопровождались партийными.

Это была узда для офицеров, особенно старших, т.к. никто не мог получить звание капитан третьего ранга (майора), не вступив предварительно в партию. И хотя это по- ложение нигде документально закреплено не было, соблюдалось неукоснительно. Так что польза от партийной организации, особенно в деле укрепления и поддержания дисциплины, в том числе искоренения «годковщины» безусловно, была.

Конечно, КПСС не была политической партией в общепринятом понимании этого слова. Это был скорее административный орган эффективно действовавший не только в вооруженных силах, но и на гражданке. Я бы сказал больше на гражданке. Сейчас при отсутствии КПСС это особенно чувствуется. Абсолютный беспредел чиновничества следствие того, что оно освободилось от партийной узды. Глава города, например, не может принять никаких действенных мер к бесчинствующему представителю ка- кого-нибудь министерства. А раньше первый секретарь городского партбюро мог привлечь к ответственности любого начальника, так как все они были членами городской организации КПСС. И привлечь не слабо. Исключение из партии предполагало снятие с