Посол эмира - Клыч Мамедович Кулиев

вы, террористы, отвечаете по-своему, а сторонники халифатского движения — по-своему, и разные другие группировки — каждая по-своему. Стало быть, единого мнения пока еще нет. Сложнейшую проблему каждый решает как ему вздумается, у каждого — свое орудие мести, и именно в этом наша беда. Эта беда стреножит нас, парализует в самый острый момент…

И тут вмешался Чаудхури.

— Верно! Верные ваши слова! — с чувством сказал он. — Как говорит наш учитель Пратап, сперва надо объединить все национальные силы в единый фронт борьбы с англичанами, и лишь потом… Ну, убьем мы генерала Кокса, ну, разрушим дороги, а дальше что? Эти действия способны вызвать такое противодействие, что бессмысленно погибнут новые десятки или сотни наших патриотов. Не подумайте — я не за то, чтобы сидеть сложа руки, нет. Во имя освобождения родины от колониального рабства настоящий человек не пожалеет своей жизни. Но жертвовать ею следует разумно, чтоб жертва не оказалась напрасной, бессмысленной. А это означает именно то, о чем здесь только что сказал Низамуддин: всему свое время! Бомба должна быть взорвана только в тот момент, когда взрыв этот неминуемо окажется для врага смертельным.

Наступила тишина. Молчал и Юсуп, зажав в ладони свою пустую рюмку, но по лицу его было видно, что все здесь услышанное ему не по душе и приведенные Низамуддином и Чаудхури доводы ни в чем его не убедили.

Низамуддин поглядел в мою сторону.

— Вот, — сказал он, — сидит наш друг из Кабула, Кайсар… — Он знал и мое подлинное имя, и воинское звание, и ничего не утаил от Чаудхури, однако Юсупу почему-то назвал кличку и вымышленную профессию: — Кайсар — торговец, политика его не интересует, ему бы подешевле купить да подороже продать, — верно я говорю, Кайсар? — обратился он ко мне с хитренькой улыбкой и снова повернулся к Юсупу: — А вот спроси — пожалеет ли он даже жизнь свою, если мы попросим его о помощи? Ничего не пожалеет, можешь поверить! Потому что англичане — враги всего Востока и всех мусульман, и ни один мусульманин не откажет нам в поддержке.

— Тогда чего же мы ждем? — ухватился за эти слова Юсуп. — Из России ждем помощи, а не от своих?

— Россия уже протянула нам руку помощи. Теперь многое зависит от того, как мы этой помощью воспользуемся. Кстати, вы нашли газету? — спросил он у Чаудхури.

— Да, две нашли…

И Чаудхури прошел в другую комнату. Вернулся он тут же, с газетами в руке, и, не садясь, развернул одну из них.

— Прочитайте-ка вот это место, — попросил он Низамуддина.

Низамуддин сперва мельком пробежал глазами по газетному листу. Я, сидя рядом с ним, тоже глянул и увидел заголовок: «The Modern Review». Я не впервые видел эту газету, индийские торговцы привозили ее в Кабул, а мой дядя не упускал случая купить, и я, бывало, листал ее.

Низамуддин дошел наконец до строк, о которых сказал Чаудхури. Сначала он прочитал их про себя, потом сказал:

— Слушайте: «Всем народам России предоставлено право на самоопределение… Земля передана из рук крупных землевладельцев крестьянам. Заводы взяты у капиталистов и переданы трудящимся…»

Чаудхури хлопнул ладонями и воскликнул:

— Аджаба![32]

И Низамуддин сказал:

— Слушайте дальше. — И продолжал голосом, набравшим силу: — «Новое большевистское правительство предложило всем воюющим странам положить конец войне «без аннексий и контрибуций», а также на основе права «самоопределения». Под термином «без аннексий» они имеют в виду «без захвата земель других народов и насильственного присоединения других национальностей». Под словом «самоопределение» они подразумевают право наций выбирать и определять формы собственного правительства».

— Аджаба! — снова воскликнул Чаудхури.

А Низамуддин, пробежав глазами продолжение статьи и заглянув в самый конец, спросил:

— А знаете, кто это написал? Эту статью написал Судхиндра Бос… Мы еще почитаем ее и поговорим о ней поподробнее. — Низамуддин отложил газету в сторону и торжествующе глянул на Юсупа: — Вот она, помощь России! Русский колониализм, считавшийся одним из самых несокрушимых, рухнул! И теперь мы с вами видим, что это возможно. Крушение еще одного оплота колониализма — того, который столь упорно возводили англичане в Индии, сегодня зависит от нас: сумеем ли мы придать правильное направление народному гневу, народной жажде мщения?

Поросшее щетиной худое лицо Низамуддина пылало, он был взволнован, но не гнев и не страх породили это волнение, а чувство гордости.

Чаудхури протянул ему вторую газету и сказал:

— А вот здесь, в «Амрита Базар Патрике», есть статья о Ленине. Ленин, оказывается, не Николай, а Владимир Ильич. Посмотри, как здесь о нем сказано, — Чаудхури показал пальцем на строчку: «Ленин — интеллектуальный гигант…»

Однако не успел Низамуддин даже глянуть на газетный лист, как дверь настежь распахнулась, и сгорбленный старик взволнованным и растерянным голосом сообщил:

— Прибыла машина англичан!

Чаудхури вскочил, быстро сунул газеты под ковер.

— Это, скорее всего, майор Джеймс, — тихо сказал он. — Я проведу его в другую комнату. Все идите со мной, кроме вас, — он посмотрел на меня. — Низамуддин тоже пока останется…

Когда мы остались вдвоем, Низамуддин со свойственным ему спокойствием в голосе заговорил:

— Майор Джеймс — разведчик. Он родился и вырос в Индии, знает едва ли не всех здешних знатных людей. Ко всему прочему, он довольно нахальный тип и способен, не дожидаясь ничьего приглашения, сунуться в эту комнату. Как тогда я должен вас представить?

— Ну, как обычно: Кайсар из Мазари-Шарифа… сын купца Файзмухаммеда. Торгую индийскими тканями. Познакомились мы в Кабуле, — вот и все!

Поблизости послышались голоса. Низамуддин быстро передвинул одну из подстилок туда, где под ковром лежали газеты, удобно расположился, сделав вид, что закусывает, и именно в этот момент на пороге комнаты появился тучный английский офицер с одутловатым лицом.

— О, у вас, оказывается, гости! — воскликнул он.

Низамуддин вскочил, жестом приглашая офицера войти, но тот отказался и головой кивнул в сторону двора: там, мол, его ждут, он не один.

Действительно, когда мы вышли, то увидели полковника Эмерсона и майора Джеймса, которым и были тут же представлены.

Майор Джеймс более всего походил на небольшого, но не в меру откормленного бычка: приземистый, полненький. Живот его хоть и был туго стянут ремнем, но заметно выпирал, а лицо напоминало своим цветом перезрелую свеклу, и казалось, вот-вот с него начнет капать кроваво-красный сок. Шею скрывал отвислый двойной подбородок, а маслянистые глазки невесть чему улыбались.

Полковник Эмерсон внешне был полной противоположностью майору — высокий, подтянутый, смуглый человек, мало похожий на европейца из-за оливково-темной кожи и смолянисто-черных волос. Но глаза у него были синими и спокойными, как безоблачное летнее небо. И хоть выглядел он много моложе майора, но