Посол эмира - Клыч Мамедович Кулиев

своей рюмки коньяка и заговорил снова: — Из Лондона поступил приказ об усмирении Амануллы-хана. Установлено, что он действует по указке большевиков. Борьба с ним и будет борьбой с большевиками, а в подобных схватках не может быть места пощаде. Амритсарские события могут повториться и здесь. Учтите это, и пусть народ знает: меч обнажен, и это уже необратимо!

Тяжелое молчание нависло в комнате и длилось, казалось, бесконечно. Но полковник прервал его. Он в упор посмотрел на меня и с недоброй ухмылкой сказал:

— Что-то гость из Кабула помалкивает…

— Кабульцы считают себя тенью эмира, — вставил майор и, задрав подбородок, снова расхохотался. — Когда произносится имя его величества, они не только слова сказать, но и чихнуть не смеют. — И совершенно неожиданно для окружающих закончил стихами:

Как тень, за царем надо следовать всюду,

Угадывать надо любую причуду.

Придворным не следует громко плеваться,

И ветры пускать, и чихать, и чесаться[38].

Разве не так? — обратился он ко мне.

Меня просто распирало от злости. Я мог бы ответить майору стихами похлеще тех, что прочитал он, но не имел на то права. И потому вынужден был сказать нечто прямо противоположное тому, о чем думал, лишь бы попасть в тон:

— Как-то раз человек поймал голосистого петуха и хотел его прирезать. Но петух взмолился: «Пощади меня, и я буду твоим петухом, буду кричать только тогда, когда ты прикажешь, и только то, что ты прикажешь…» Так не спасают ли люди эмира свои жизни тем же способом, каким спасся от смерти петух?

— Браво! — воскликнул майор.

А полковник лишь повернул ко мне свое непроницаемое лицо и не сказал ни слова.

Открылась дверь. Английский офицер отдал честь, и, вскочив с места, майор вышел. Вскоре он вернулся и одними глазами попросил последовать за ним полковника. Оставшиеся за столом поняли, что произошло нечто неожиданное, и напряженно ожидали возвращения англичан.

Оказалось, что в машину генерала Кокса была брошена бомба. Генерала в машине не было. Погиб его адъютант и тяжело ранен шофер.

Мне было очень важно уловить, какое впечатление произвело это известие на сидящих за столом. В глазах Юсупа, как мне показалось, вспыхнули какие-то радужные искорки; Низамуддин покачал головой и нервно затеребил кончик бороды. А Чаудхури тяжело задышал и удивленно воскликнул:

— Аджаба!..

Затем полковник обратился ко мне:

— К сожалению, мы не смогли спокойно и обстоятельно побеседовать с вами. Если не возражаете, встретимся завтра за чашкой кофе. О времени вам сообщат…

— Благодарю вас, господин полковник, — сказал я, и все поднялись со своих мест.

Мы проводили англичан. Юсуп о чем-то поговорил во дворе с Низамуддином и Чаудхури и исчез, а мы трое вернулись в дом. И тут Низамуддин обратился ко мне голосом, в котором были и озабоченность, и чувство вины:

— Поверьте, я никак не ждал их появления.

— А я ждал, — спокойно ответил я и улыбнулся Низамуддину, давая понять, что не вижу за ним никакой вины. — Я знал, что здесь мне не избежать встречи с англичанами, так что не печальтесь. Более того, эта встреча была полезной — мне многое стало ясно. Вы же сами слышали слова полковника: «Можете считать, что война началась». Яснее не скажешь, что о взаимопонимании уже не может быть и речи.

— Но ведь вы, я думаю, и не считали, что англичане занимаются пустыми угрозами? — Низамуддин налил в свою пиалу чаю и поглядел на меня в ожидании ответа. — Они хотят одной пулей сразить двух зайцев: то есть, объявив поход на Кабул, вынудить Амануллу-хана отказаться от своих намерений. Иначе говоря, нанести сокрушительный удар по революционным силам Индии. И это — в момент, когда страна подобна бурлящей реке, готовой вырваться из берегов! Сегодня вспышки народного гнева учащаются, разрастаются, грозят привести в движение всю страну… Подумайте сами, ведь за годы войны более полутора миллионов семей потеряли кормильцев. Куда ни глянь — голод, нищета. От одной только «испанки» погибло около одиннадцати миллионов индийцев! А повседневные притеснения со стороны колонизаторов и местных правителей? В Бомбее больше ста тысяч человек участвовало в бунте, направленном против англичан. Более ста тысяч! — горячо повторил Низамуддин. — И англичане не могут не чувствовать, что под их ногами начинает гореть земля и пламя может взметнуться в любой момент. Они понимают это и ищут выхода!

Наконец-то вернулся тот молодой джигит, которого Низамуддин посылал к Махмуду-мулле. Он открыл дверь, и сразу, в первую же секунду, по лицу его можно было понять — случилось что-то недоброе. Переминаясь с ноги на ногу, он молча глядел на Низамуддина, пока тот наконец не спросил:

— В чем дело? Отчего ты молчишь?

— Англичане арестовали муллу Махмуда, — дрожащим от волнения голосом сказал джигит. — Я и сам-то едва ноги унес…

Меня бросило в жар.

— Я сказал младшему брату муллы, что вы здесь, — добавил юноша, глядя на меня.

— Да-а-а, — сокрушенно протянул Чаудхури. — Стало быть, я был прав, когда сказал: полковник Эмерсон просто так не стал бы являться в наши края!

А я подумал о том, что завтра должен встретиться с Эмерсоном с глазу на глаз.

6

Я проснулся, когда солнце уже взошло. Постель Низамуддина была убрана, и я подумал, что он вышел совершить намаз. Я стал одеваться, потом, не торопясь, вышел во двор, и в этот момент до меня донеслись выстрелы.

Я замер, насторожился. Выстрелы прекратились, и я услышал за спиною чей-то старческий голос. Согбенный старик неслышно подошел ко мне. Он горестно покачивал головой и говорил:

— Ночью кто-то хотел убить самого главного англичанина, но этот проклятый остался жив, а те, кто были с ним, тоже из англичан, отдали душу аллаху. В городе такой переполох! Поарестовали многих… — Он умолк, потому что вновь раздались выстрелы. — Вот, слышите? Прямо хоть не выходи из дома!

Появился Юсуп, спросил старика, где Чаудхури и Низамуддин.

— Где ж им быть! — ворчливо откликнулся старик. — Дежурят. Ведь лавку-то едва не спалили!

— Кто?

— Аллах знает! При такой неразберихе сам черт не поймет, кто чего творит.

— Ну ладно, ты, старик, займись завтраком, — сказал Юсуп и повернулся ко мне: — Да, господин купец, выходит дело, не вовремя вы прибыли, не до торговли сейчас в Индии.

— Ай, не беда! — откликнулся я. — Как приехали, так и уедем.

— А когда ж уезжать решили?

— Не знаю, я ж гость, а говорят — поводья коня, на котором прискакал гость, держит хозяин.

Юсуп в упор глядел на меня, в его глазах было сомнение,