Телефонный звонок с небес - Митч Элбом

Лиз отвернулась, сделав вид, что не слышала этих слов. Салли вернулся к некрологам, продолжая выискивать зацепки.

У плохих новостей нет пределов, хотя нам кажется, что должны быть. Чем-то это похоже на ситуацию с дождем. Мы смотрим на косые струи и думаем: «Куда уж хуже?» Однако дождь может превратиться в сплошной ливень. Вот так и жизненные тяготы.

От самолета Салли остались одни обломки. Его жена после страшной аварии до сих пор находилась в коме. «Черный ящик» истребителя серьезно пострадал, и восстановить переговоры пилота с наземной службой было невозможно. Казалось бы, нужно обратиться к дублирующим записям из диспетчерской аэропорта Линтон, однако в тот злополучный день что-то случилось с аппаратурой и разговоры вообще не записывались. Человек с гнусавым голосом – единственный свидетель, способный подтвердить невиновность Салли, – погиб. Его тело было настолько изуродовано, что гроб на похоронах даже не открывали.

Такой груз бед не выдержать никому, даже самому сильному человеку. Салли тогда было не до рассуждений. Весь его мир сузился до больничной палаты. Состояние Жизели не менялось.

Спустя четыре дня после катастрофы в палату, где она лежала, вошли двое офицеров ВМФ.

– Вам необходимо поехать с нами, – сказали они Салли.

Плохие новости превратились в скверные.

Анализ крови, проведенный в больнице Линтона, выявил в организме Салли следы алкоголя. Салли об этом не сказали, но по вопросам, которые ему задавали в военной комендатуре Коламбуса, он сразу понял, куда клонят дознаватели.

– Расскажите нам максимально подробно, как вы провели вечер перед вылетом.

Салли показалось, что его ударили кувалдой в живот. Череда событий, приведших к столкновению самолетов, не имела никакого отношения к вечеру перед вылетом. Однако дознаватели придерживались иного мнения. Поскольку тем вечером Салли не знал о предстоящем полете, он не отказал себе в удовольствии выпить с сослуживцами. Они посидели в ресторане отеля, выпили водки с тоником, после чего он вернулся к себе в номер и лег спать. В какое время происходила эта встреча? Сколько порций водки с тоником он выпил: одну или две? В котором часу поднялся в воздух? Салли, конечно же, знал непреложное летное правило: «от бокала до штурвала» должно пройти не менее двенадцати часов…

Будущее военного-морского летчика Хардинга рушилось на глазах.

– Мне нужен адвокат, – дрожащим голосом заявил дознавателям Салли.

Тринадцатая неделя

Перед самым Днем благодарения на Колдуотер обрушился сильный снегопад, прекратившийся лишь к утру. Все улицы покрылись толстым слоем снега. Вооружившись лопатами, жители расчищали проходы, поскольку без этого невозможно было даже взять газету из почтового ящика. Люди с удовольствием вдыхали морозный воздух и наслаждались тишиной, столь непривычной после суматохи минувших недель.

Дом Тесс находился на Катберт-роуд. Проснувшись, она надела халат и прошла на кухню. Она надеялась, что снег заставил людей покинуть лужайку перед ее домом. Многие действительно ушли искать приют в местных церквях, однако лужайка не обезлюдела. Когда Тесс открыла дверь и, жмурясь от утреннего солнца, взглянула на заснеженное место молений, то с удивлением обнаружила там палатки. Самые стойкие ночевали прямо на улице, закутавшись в пледы и одеяла. Особенно ее поразила детская коляска, покрытая снегом. Ребенок вместе с матерью выглядывали из ближайшей палатки.

– Доброе утро, Тесс.

– Да благословит вас Господь, Тесс.

– Тесс, помолитесь с нами.

К горлу Тесс подступили слезы. Невзирая на мороз, эти люди провели здесь всю ночь. Им никто не звонил с того света. Они приехали сюда в надежде, что чудо, случившееся с ней, случится и с ними, как будто чудеса заразны! Тесс подумала о матери, вспомнила, как та превращала День благодарения в День открытых дверей.

– Заходите в дом, – вдруг сказала Тесс и уже громче добавила: – Пожалуйста! Я приглашаю всех! Заходите и грейтесь!

Из кухни церкви «Жатва надежды» вкусно пахло жареной картошкой. Собравшимся раздавали порции индейки. На столике стояла большая кастрюля, заполненная ароматной подливой. Пастор Уоррен ходил между собравшимися, угощал их чаем со льдом и произносил слова ободрения. Большинство волонтеров были из числа его прихожан, согласившихся отложить празднование у себя дома, чтобы помочь пастору. Снегопад согнал в церковь больше народу, чем ожидалось. Поскольку все скамьи были заняты, из кладовой принесли складные стулья.

Утром Уоррену позвонила Кэтрин Йеллин. Они не общались более месяца.

– С Днем благодарения вас, пастор, – сказала она.

– И вас, Кэтрин.

– Пастор, как вы себя чувствуете?

– Вопреки всем невзгодам, Господь даровал мне еще один день жизни.

Это была старая присказка. Кэтрин хорошо ее знала, однако ответила вежливым смешком. Уоррен почти забыл, как часто Кэтрин навещала его в прежние времена – в основном, чтобы оплакать сестру и услышать слова утешения. Но не только за этим. Кэтрин часто советовалась с ним. Она изучала Библию и просила растолковать ей то или иное непонятное место. Она была ревностной прихожанкой, а пастора опекала так, будто он был ее престарелым дядюшкой. Даже возила к врачу, когда однажды им завладел упорно не поддающийся изгнанию насморк.

– Пастор, я хотела бы помочь с праздничной трапезой.

Уоррен ответил междометием, которое могло означать что угодно.

– Скажите, это уместно? – спросила Кэтрин.

Пастор задумался. Он видел ажиотаж, вспыхивавший везде, где теперь появлялась эта женщина. Ею восторгались, ее обвиняли в подаче ложных надежд. И всегда поблизости толпились пронырливые телевизионщики.

– Конечно, дорогая, ваша помощь была бы нам очень кстати… Это вполне уместно… но я подумаю.

Оба молчали.

– Не волнуйтесь, пастор, – наконец сказала Кэтрин. – Я понимаю.

– Трудно…

– Нет-нет, я…

– Быть может, мы…

– Я не хочу создавать вам сложности. Еще раз с праздником.

– Да пребудет с вами Бог, Кэтрин. – Уоррен сглотнул.

– И с вами, пастор. – В трубке послышался тяжелый вздох.

Благодать действует на людей по-разному. Если для остальных избранных очередной звонок с небес был глотком целительного бальзама, на Дорин, как ни печально, звонки сына производили все более тягостное впечатление. Первоначальное ликование неожиданно сменилось пронзительной тоской, близкой к депрессии.

Дорин поняла это утром, когда стояла на кухне и обдумывала праздничный обед, подсчитывая, сколько человек соберется за столом. «Люси, Рэнди, двое детей, мы с Мэлом…» Она сосчитала и Робби, словно он должен был прийти. Но он не придет. Ничего не изменилось.

До того как начались эти звонки, душевная рана Дорин потихоньку затягивалась. Все эти два года Мэл часто упрекал ее, говоря: «Хватит себя терзать. Живые должны жить. Нужно двигаться дальше». Поначалу слова мужа вызывали у нее слезы и всплески раздражения, но постепенно она поняла: Мэл прав.

И вдруг ее снова забросили в прошлое. Робби опять стал частью ее жизни. Но какой частью? Радость Дорин очень быстро сменилась подавленностью. У нее не было ощущения, что Робби вернулся в ее жизнь. Наоборот. Эти звонки заставляли Дорин вновь переживать тяжесть утраты, возвращая ее к тому страшному дню, когда она впервые узнала о гибели сына.

Что толку в этих разговорах с покойным? Обрывочные фразы не заменят полноценного разговора. К чему цепляться за телефонную линию с небес, которая в любой момент может навсегда оборваться? А беспощадная реальность таковой и останется. Робби никогда не вернется домой и не сядет за кухонный стол в небрежно наброшенной фуфайке: широкоплечий, мускулистый. Не будет уплетать за обе щеки свои любимые глазированные хлопья с молоком. Не растянется на диване, щелкая пультом телевизора и выискивая свои любимые мультики. Робби и Джессика, его подружка, милая девчонка с кудряшками, как у феи, не усядутся в старый «камаро», не врубят музыку на полную мощь и не рванут кататься. Он никогда не подойдет к Дорин сзади, не заключит ее в медвежьи объятия, не уткнется носом в затылок и не скажет: «Мама-мама-мама-мама».

Ей завидовали. Ей твердили: «Звонки идут с небес. Вот вам доказательство, что ваш сын в раю». Дорин и так это знала, задолго до того, как услышала его голос. И без звонков ее убежденность была крепче.

Дорин стояла, задумчиво теребя провод телефонного аппарата. Потом вдруг нагнулась и вытащила вилку из розетки. В ее доме было несколько аппаратов. Дорин выключила их все. Найдя пустую коробку, сложила туда аппараты, оделась, завела машину и по глубокому снегу поехала на Мейн-стрит, где находилось местное отделение благотворительной организации «Гудвилл».

Хватит с нее этих звонков. Дорин решила больше не сражаться с естественным ходом вещей. Есть время здороваться и время прощаться. Этим объясняется, почему люди хоронят пласты своего прошлого, а похоронив, стараются не выкапывать.