Хромые кони - Мик Геррон

происходящим, как всем остальным. А я не для этого поступал в Контору.

— Может быть, мы тоже понадобимся.

— Не понадобимся. Весь смысл Слау-башни в том, что сюда отсылают за ненадобностью.

— Если тебе тут так плохо, почему не увольняешься?

— А дальше что?

— Ну, не знаю. Все, что хочешь.

— В банк? В страховой сектор?

Сид замолчала.

— В юристы? В риелторы?

— Напрасно ерничаешь.

— Вот моя работа. — Он ткнул в экран, где на стуле в подвале сидел мальчишка. — Предотвращать подобные ситуации. А если они все-таки возникают, если вот такое происходит, я должен это остановить. Понимаешь, Сидони? И больше ничем другим я заниматься не хочу.

Он не мог вспомнить, называл ли ее так когда-либо прежде.

— Прости, — сказала она.

— За что?

Она отвернулась. Затем тряхнула головой:

— Я тебя понимаю. Но одна-единственная ошибка не может положить конец карьере. Тебе дадут вторую попытку.

— А тебя за что?

— В смысле?

— За какие заслуги тебя сюда сослали?

— Мы тут выполняем полезную работу, — сказала она. — Полезную и важную работу.

— Которую с тем же успехом можно поручить ватаге дрессированных мартышек.

— Мерси за комплимент.

— Так ведь так оно и есть.

— А вчера утром? Файлы Хобдена? Тоже мартышка бы справилась?

— Ладно. Согласен. Тебе досталось…

— Я не хочу сыпать соль. Просто говорю, что, может быть, грядут какие-то изменения. Может быть, Слау-башня не такой уж и беспросветный тупик. Меня же вот послали на задание? И тебя тоже…

— Послали за помойным мешком.

— Да, с этим мартышка бы справилась.

Он рассмеялся. Потом помотал головой. На экране все оставалось по-прежнему. Смех вдруг показался неуместным.

— А вот этому бедолаге мартышки не помогут, — сказал он.

Сид согласно кивнула.

Рука Ривера соскользнула на бедро и нащупала твердую продолговатость флешки в кармане штанов.

Сид, очевидно, искренне так считала. Только вот ее предшественница уволилась из Конторы по собственному желанию, не вынеся тупой монотонной работы. Так же поступил и его собственный предшественник — некто по фамилии Блэк, — который продержался всего полгода и уволился еще до прибытия Ривера. В этом и состояло истинное предназначение Слау-башни: избавляться от сотрудников без лишнего шума и юридических рисков, сопряженных с увольнением за профнепригодность. Ему вдруг подумалось, что, возможно, в этом и заключалась роль юной и бодрой Сид: служить наглядным контрастом, оттеняющей и подчеркивающей ноткой в смердящем букете профессиональных провалов остальных слабаков. Сейчас, глядя в экран, на пацана с мешком на голове, он чувствовал этот запах на себе — запах провала. Он ничем не мог помочь мальчишке. Что бы сейчас ни делала Контора, она сделает это без участия Ривера.

— Что с тобой?

Он снова повернулся к Сид:

— В каком смысле?

— У тебя такой вид, будто тебя осенило.

— Нет, — помотал он головой. — Ничего.

На столе перед ним лежала стопка свежих транскриптов. Должно быть, Кэтрин Стэндиш принесла их еще до того, как все началось. Он взялся было за верхний и тут же бросил его обратно. Чуть слышный шлепок по столу — это максимальный эффект, который когда-либо произведет данный документ. Потрать Ривер хоть битый час на составление отчета по содержанию очередного отрывка болтовни, перехваченной в очередной предполагаемой зоне повышенного риска, в Риджентс-Парке его отчет удостоится не более чем беглого просмотра по диагонали. Сид сказала что-то еще, но он не расслышал. Его внимание было приковано к экрану, к мальчишке с мешком на голове, которого по той или иной причине, а возможно, и вовсе без какой-либо причины менее чем через сорок восемь часов казнят, и, судя по газете, которую он держит в руках, все это происходит здесь, на британской земле.

Взрывы в метро были не подарком. В данном же случае новость прогремит на всю планету.

Сидони Бейкер повторила сказанное. Вроде что-то про перчатки.

— Как ты думаешь, почему он в перчатках?

— Не знаю.

Это был интересный вопрос. Но ответа у Ривера не было.

Что он знал, так это то, что ему нужно действовать, делать что-то конкретное, полезное. Что-то большее, чем перекладывание бумажек.

Он снова нащупал твердую выпуклость флешки.

Какая бы информация на ней ни хранилась, она была у него в кармане. Данные, добытые в результате настоящего оперативного задания.

Если знакомство с ними было той чертой, после которой пути назад уже не было, Ривер был готов переступить ее.

* * *

Тем временем в кафе «У Макса» кофе был дрянным, а газеты бестолковыми. Пролистав «Таймс», так ни разу и не прибегнув к записной книжке и косясь на блондинку с первой полосы «Телеграфа», Роберт Хобден краем уха уловил какие-то невнятные переговоры. Он оторвался от газет. У прилавка Макс и посетитель вперились в экран телевизора, стоящего на полочке в углу. Обычно Хобден требовал, чтобы звук убавляли. Сегодня он произвел сенсацию, потребовав сделать погромче.

«…данный момент не взяла на себя ответственность, и, кроме этого молодого человека, в кадре больше никто не появлялся, однако, согласно анонимному сообщению, опубликованному сегодня в четыре утра в блоге редакции общественно-политических программ Би-би-си, молодой человек, которого вы видите, будет казнен по истечении сорока восьми часов…»

— Охренеть, — сказал Макс.

— Подонки, — отозвался посетитель. — Просто подонки. Перестрелять к чертовой матери. Всех до одного.

Но Хобден их не слушал.

«Иногда просто чувствуешь, что нащупал какой-то серьезный эксклюзив, и выжидаешь, когда в потоке ежедневных новостей мелькнет спинной плавник этой истории».

Вот оно. Показалось на поверхности.

— Охренеть, — повторил Макс.

Но Хобден уже сгребал со столика ключи, мобильный, бумажник, ручку и записную книжку, засовывая все в сумку. Все, кроме газет.

Газеты он оставил лежать, где лежали.

* * *

Было начало десятого. Жиденькие солнечные лучи окропили Лондон. Расположенные к оптимизму увидели бы в этом предзнаменование грядущего погожего дня.

С высоты большого белого здания рядом с Риджентс-парком это представлялось единственной отрадой, которую готовил день грядущий.

Кабинет Дианы Тавернер располагался на последнем этаже. Когда-то она имела возможность наслаждаться панорамными видами, однако после Седьмого июля кабинеты высшего звена переместили вглубь здания, и теперь ее единственным панорамным окном было то, через которое она присматривала за своими подчиненными и через которое те, в свою очередь, могли присматривать за тем, как она присматривает за ними. В помещении оперативного управления окон тоже не было, но свет, проливающийся сверху, был мягким и голубоватым, и, согласно какому-то отчету или докладу (должным образом запротоколированному, промаркированному и помещенному на архивное хранение с выдачей на руки по соответствующему запросу), являлся лучшей альтернативой натуральному солнечному свету, которую могло предложить электрическое освещение.

Тавернер это одобряла. То, что молодежь теперь