Хромые кони - Мик Геррон

была значительно большей. Попадись он с этой флешкой на руках, низвержение будет гарантировано.

С другой стороны, если он попадется, то ведь так или иначе никто не усомнится, что содержимое ему известно…

Мысли бросались из стороны в сторону. Нечистая совесть — самая тяжелая ноша. Взбираясь по лестнице в Слау-башне, он старался придать лицу обычное выражение, с которым приходил по утрам на службу. Каким бы это выражение ни было. «Чтобы выглядеть естественно, следует не думать о том, что делаешь в данный момент». Давний инструктаж. «Думайте о чем угодно. Например, о последней прочитанной книге». Он никак не мог вспомнить, какую книгу прочитал последней. Увенчались ли успехом его потуги выглядеть естественно, он так никогда и не узнал, потому что тем утром никого совершенно не интересовало, что у Ривера на уме.

Дверь в кабинет Родерика Хо была открыта, и с лестничной площадки Ривер увидел, что там собрались все его коллеги — событие совершенно беспрецедентное. По крайней мере, они не беседовали между собой. Вместо этого все пристально смотрели в монитор Хо, самый большой во всем здании.

— Что происходит? — спросил Ривер, входя в кабинет, и, едва успев закончить фразу, увидел поверх плеча Хо ответ на свой вопрос: тускло освещенный подвал, на стуле сидит человек в оранжевом комбинезоне, с мешком на голове. Руки в перчатках держат газету на английском, газета подрагивает. Это было вполне естественно. Никому еще не удавалось сидеть перед камерой в тускло освещенном подвале, с сегодняшней газетой в руках, и при этом не испытывать страха.

— Заложник, — сказала Сид Бейкер, не отрываясь от экрана.

Ривер чуть было не сказал: «Сам вижу», но вовремя осекся.

— Кто это? Кто они?

— Этого мы не знаем.

— А что мы знаем?

— Что ему собираются отрезать голову, — сказала Сид.

6

В кабинете Хо, однако же, собрались не все. И как Ривер только не заметил отсутствия Джексона Лэма? Однако комплектация вскорости была восстановлена: с лестницы послышались тяжелые шаги и низкое урчание, источником которого могло быть только пузо. Лэм, когда хотел, мог передвигаться бесшумно, зато, когда не хотел, о своем прибытии оповещал загодя. В кабинет Хо он не столько вошел, сколько заполнил его, тяжело отдуваясь и не говоря ни слова. На экране велась все та же однообразная трансляция: мальчишка в оранжевом комбинезоне, перчатках и с мешком на голове держит перед собой английскую газету, последней полосой к камере. Лишь секунду спустя Ривер отметил про себя, что пришел к заключению: на экране был мальчишка.

Мысль эта была прервана голосом Лэма:

— Еще и девяти часов нет, а мы уже смотрим садомазо-порнушку?

— А в котором часу полагается… — начал было Струан Лой.

— Заткнись, — оборвала его Сид Бейкер.

— Отличная идея, — одобрил Лэм. — Заткнись, Лой. Прямая трансляция?

— Стрим в реальном времени, — сказал Хо.

— Есть разница?

— Хотите, чтобы я объяснил?

— Верно замечено. А газета-то сегодняшняя. — Лэм покивал, одобряя собственные способности к дедукции. — Так что даже если это запись, то сделанная недавно. Как вы на это вышли?

— Через блоги, — сказала Сид. — Где-то час назад всплыло.

— Увертюра какая-нибудь была?

— Сказали, что отрежут ему голову.

— Кто сказал?

— Пока неясно, — пожала она плечами. — Но внимание они привлекли, спору нет.

— Заявили, чего хотят?

— Заявили, что хотят отрезать ему голову, — ответила она.

— Срок?

— Сорок восемь часов.

— Почему сорок восемь? Почему не семьдесят два? — спросил Лэм. — Что, уже и трое суток нельзя попросить?

Никто не решился уточнить, что он имеет в виду. Но он все равно пояснил:

— Всегда дают или сутки, или трое. Обычно есть либо двадцать четыре часа, либо семьдесят два. Никогда сорок восемь. Знаете, что меня уже бесит в этих мудаках?

— Незнание арифметики? — предположил Ривер.

— Неуважение к традициям, — объявил Лэм. — Полагаю, они также не сказали, кто этот слепой котенок?

— Угроза отрезать ему голову была озвучена в блогосфере, — сказал Хо. — Там же прилагалась ссылка на стрим. Там же был объявлен и срок исполнения. Другой информации нет. Трансляция ведется без аудио.

В течение всего этого времени никто не оторвал взгляд от монитора.

— С чего бы им быть такими застенчивыми? — удивился Лэм. — Когда человеку отрезают голову, обычно этим хотят что-то сказать. Но если никто не знает, чего они добиваются, то в чем смысл? Как это поможет их делу?

— Отрезание голов никакому делу никогда не помогает, — возразила Сид.

— Помогает, если само дело тоже подразумевает отрезание голов. И в таком случае они обращаются прямехонько к своей целевой аудитории.

— Какая разница, как они себя называют? — сказал Хо. — Они по-любому «Аль-Каида», как бы они ни назывались. «Братство пустыни», «Кара Аллаха» или «Меч Пророка», все они — «Аль-Каида».

Еще один припозднившийся — Джед Моди — вошел, не снимая верхней одежды:

— Слышали уже?

— Прямо сейчас смотрим.

Кей Уайт хотела было что-то сказать, но передумала. В менее сплоченные времена каждый из присутствующих отметил бы, что это случилось с ней впервые.

— Что будем делать? — спросил Ривер.

— Делать? — переспросил Лэм.

— Да. Что нам делать?

— Приступать к исполнению индивидуальных служебных обязанностей, что еще?

— Господи, ну не можем же мы тут сидеть, будто ничего не происходит…

— Да?

Это резко брошенное короткое слово сбило с Ривера весь пафос.

Лэм заговорил ровным, флегматичным тоном, словно все это — мальчишка на экране, мешок у него на голове, газета в руках — было лишь анимированной заставкой:

— Вы что, думали, сейчас начнет разрываться бэтфон? Что Леди Ди закричит: «Свистать всех наверх», да? Нет. Мы будем смотреть это кино как обычные зрители, как все остальные. Но «делать» мы ничего не будем. Делать всё будут взрослые мальчики. Которые, если вдруг забыли, с вами больше не водятся. Понятно?

Все молчали.

— Так что дружно пошли и приступили к перекладыванию бумажек. Чего вы вообще тут все столпились?

После этих слов все разошлись, один за другим, за исключением Хо и Моди, которым идти было некуда — они находились в своем кабинете. Моди повесил плащ на дверной крючок, не произнеся ни слова. А если бы он и произнес, Хо все равно не сказал бы в ответ ничего.

Лэм ненадолго задержался. Над его верхней губой нежно белела сахарная пудра от сдобного рогалика с марципаном, и пока он всматривался в экран, на котором не показывали ничего такого, чего бы не показали за предыдущие несколько минут, язык обнаружил эту порошу и снял сладкий урожай. Глаза Лэма жили собственной жизнью и никак не отреагировали на похождения языка, но если бы Хо или Моди