Въ лѣто семь тысячъ сто четырнадцатое… - Александр Владимирович Воронков

и руке человеческой невозможно разом во многих местах очутиться и много действий выполнять. Так что наберём в новое училище юношей потолковее, основам грамоты и счёта уже обученных и пусть постигают важные для государства науки: географию, то есть землеописание, геологию — науку о том, что Господь в землю для пользы людской скрыл до поры, физику, химию, инженерное дело: что нужно мастерить да как это способнее сделать. Это ложку каждый мужик себе вырезать способен из деревяшки, или лапти сплести, а чтоб ту же пушку из самых простых отлить — мастеру уже много лет учиться нужно. А бывает такая штука, паровоз называется, — так их не только у нас в державе или у ляхов — в Англии и то ни одного нету пока что. А ведь машина полезнейшая: такой паровоз может целый поезд товаров за собой везти много дней и ночей напролёт, только воду в него наливай, будто в котелок, да дрова или уголь в топку — в печку, в смысле, паровозную — не забывай подбрасывать. Или войска целый полк за день перевезёт, да так, что ни бойцы не устанут, ни кони из сил не выбьются. Вот чтоб его построить — мне тоже людей обучить надобно.

— Чудны дела Господни, ничто же без Воли Его не вершится, Великий Государь! Поелику ты в странствиях иноземных многие науки превзошел, то несть сомнений в речах твоих. Однако ж негли не лепы для Святой Руси те юниверситетусы. Аще сия новина возведётся, так юнот сколь ни есть, сыскать можно, а вот учить их кому повелишь? Не слыхал я о том, чтоб на Руси розмыслы, сведомые в тех науках, что ты, Государь рёк, живали. А коль иноземцев звать, так выйдет един грех неотмолимый. Как почнут папежники блядословить о латынской прелести, так как бы не сыскались средь юнотов таковы, кто духом дрогнет, да в папску ересь перейдёт, православие отринув. Беда то будет и Руси, и всему люду православному, и тебе, Государь-батюшка.

Вот так-то вот, Дмитрий Иваныч Умнов, так, товарищ инженер-пенсионер: говори, да не заговаривайся. Тут не то, что в моё время: здесь к вопросам веры относятся серьёзно. Шаг вправо, шаг влево — и всё! Ересей и царям не прощают: до Алексея Михайловича с Никоном, ввёдших греко-униатские реформы ещё далеко, а меня — в смысле, царя Димитрия — совсем недавно норовили свергнуть путём смертоубивания, а для предания легитимного вида путчу активно распускали сплетни о нестойкости в православии…

— Учителей из-за границы, возможно, и придётся приглашать, тут ты, Григорий Богданович, не ошибаешься. Хотя, если хорошо поискать, то и у нас умные головы сыщутся. Чем мы хуже латинян? А вот насчёт ересей и прочего такого — ты не прав. Раз народ у нас православный, правильный — то и храм на территории училища должен быть, и достойное духовное окормление. Да и уроки закона Божьего введём обязательно: патриарх Игнатий ради нужного дела священника выделит потолковее. А назвать я всё это думаю Училищем во имя Кирилла и Мефодия, святых славянских вероучителей. Неужели ж они его без своего покровительства оставят?

— Святые? Да ни за что, Государь! Завсегда перед Всевышним в заступу станут, по молитвам святых отцев наших. — Дьяк размашисто перекрестился, демонстрируя свою уверенность в действенности помощи вероучителей славянских.

— Вот и я так же мыслю. И ещё одно дело хочу начать и богоугодное, и Руси полезное. Желаю я со всей земли набрать сирот, тех, кто ходит, да милостыньку Христа ради просит, а также младших сыновей из семейств служилых воинских людей, кого родные на это благословят, в особые поселения. И завести там военное училище во имя архистратига Михаила, воеводы небесного воинства. Нехватка у нас толковых младших командиров, пушкарей да сапёров, а военных лекарей, считай, и вовсе нет, от того многие раненые помирают без исповеди, причастия и отпущения грехов или калеками остаются. Вот пускай юноши с младых лет этому учатся, да не только по старым прадедовским обычаям, а по новым военным порядкам, чтобы малой кровью победы одерживать. Всяко лучше десятником, к примеру, стать, чем от голодухи с ножиком на большую дорогу тёмной ночкой выходить.

Похоже, сегодня в Отрепьева вселился дух противоречия:

— Прости, Государь, за слово дерзкое, да только виданное ли дело покон, что с дедич, щуров да пращуров ведётся, рушить? — Дьяк низко, в пояс, поклонился, коснувшись пальцами досок пола. — От веку на Руси того не бывало, чтобы в начальных воинских людях младени бывали, а не мужи смысленные добрых родов. Да и в иных землях того отнюдь не водится. Науки же воинские испокон от батюшки к сыновьям в каждом роду особливо передаются, ибо от Господа заповедано человецам учити чад своих, дабы те честь да место рода своего довеку крепко держали. От того-то из веку в век воеводы от воеводского корня, ратники от ратников, стрельцы от стрельцов, пушкари от пушкарей ведутся: на том мир стоит! А коль побродяжек безродных премудрости воинской учити повелишь, тем все добрые рода древлие принизятся, да и ратным людям через то — поношение. Ибо ныне, как и при дедах наших, дабы в урядное начальство над сотоварищами своими выйти, стрельцу да ратнику великую отвагу в сече явити потребно и кровью своею сей чин омыть. А ежели бывым побирушкам урядничье достоинство присваивать — в том великая обида людишкам твоим верным будет, Государь!

Образованнейший по нынешним временам человек Отрепьев, светлая голова, а всё же дворянское происхождение сказывается. Вот поди ж ты: чуть речь сословных предрассудков коснулась — эвон, как встрепенулся! С самим царём в пререкания вступить не побоялся. Впрочем, он того царя не первый день знает: видал и на троне, в Шапке Мономаха, но видал и в загоне, когда Димитрий не Государем Всея Руси, а простым изгнанником по городам и сёлам ходил, а после — с разбойной казацкой вольницей на Москву на «царя-ирода» поход начинал… Такие вот «свидетели начала славных дел» при любой власти считают, что они немножечко равнее среди прочих равных. Порой так и случается: вспомнить Алексашку Меншикова при Петре Первом, или Ворошилова с Молотовым, до самой смерти Вождя по-человечески друживших со Сталиным. А бывает и наоборот, когда длинные языки и непомерные амбиции приводят к печальным последствиям. Те же Адашев и Курбский при Иоанне Четвёртом, или Никон-Патриарх при Алексее Тишайшем уж на какую высоту вознеслись! А с той высоты в прах рухнули — и не поднялись вновь.

Но Отрепьев мне нужен: не сто