День начинается - Алексей Тимофеевич Черкасов

Анна Ивановна, как секретарь геологоуправления, принимала, участие в составлении объяснительной записки к плану.

– Что же ты молчишь?

Матвей Пантелеймонович только махнул рукой, давая этим понять Анне Ивановне, что ему крайне неприятен разговор о Муравьеве. Анна Ивановна, будучи человеком не столь одаренным от природы, чтобы понимать язык жестов, сочла себя оскорбленной. Как! Он не желает разговаривать с ней? И губы Анны Ивановны сжались в упрямую твердую складку.

Матвей Пантелеймонович, видя в лице своей обожаемой супруги эту мгновенную перемену, не обещающую ничего доброго, поспешно размотал пуховый шарф, снял черную, отороченную серым каракулем бекешу и, неся ее на вытянутой руке, как некую драгоценность, убрал в гардероб в прихожей. Посмотрел там в зеркало, с удовлетворением отметив здоровый румянец на щеках, и тогда уже вернулся в просторную гостиную, заставленную буфетом, стульями, диваном, украшенную картинами и двумя зеркалами в резной оправе.

Анна Ивановна стояла теперь у круглого стола. Над столом под зеленым абажуром с бахромой горела люстра.

– Мне кажется… в доподлинном смысле… – начал было Матвей Пантелеймонович, хихикая и потирая руки в предвкушении ужина.

– Тебе кажется!.. – прервала Анна Ивановна, окинув пронизывающим взглядом фигуру супруга с головы до пят. – Тебе все кажется!.. Кто разведывал Бареневский хребет?

– Бареневский хребет?

– Бареневский. Или ты забыл? Память-то у тебя коротка! Все забываешь. И что ты только помнишь? А вот другие за тебя все помнят и все знают!

– Другие? Что помнят?

– Все помнят! А у тебя ни памяти, ни мнения своего – ничего нет! Думает за тебя Милорадович. Работает Муравьев. Вот я и хочу знать: кто разведывал Барени, ты или Муравьев?

– Я или Муравьев?!

Брови Матвея Пантелеймоновича удивленно поднялись.

– Я или Муравьев? – переспросил он. – Хотел бы я знать, какие штаны носил Муравьев в те годы? В доподлинном смысле, он ходил тогда без штанов! Разведку возглавлял я в 1923 году. М-м… в 1923 году!

– И что ты там нашел?

Матвей Пантелеймонович погрузился в глубокое раздумье. Он важно опустился в кресло, положил ногу на ногу, потер глаза, посмотрел на кончики своих пальцев, как бы изучая их, а тогда уже сообщил:

– Ты хочешь сказать: что я там искал? М-м… Адский металл. Золото! В геологическом отношении Барени являются предгорьем Саралинского золотоносного хребта. Помню, мне там встретился кусок магнитного железняка с зернами самородного золота. Но… промышленного месторождения там… м-м… нет.

– А бокситы?

– Бокситы? М-м… мне кажется…

– Тебе все кажется! А там бокситы – алюминий, вот что там! – выпалила Анна Ивановна. – Муравьев потянет тебя за нос. Он тебя потянет!

– Меня? За нос?!

– А кого же? Тебя! – говоря так, Анна Ивановна с шумом отодвинула венский стул, пошла к письменному столу, взяла какую-то стопку бумаг и подала ее Матвею Пантелеймоновичу. – Он не из простачков, как я вижу, – говорила она, энергично жестикулируя. – Он не из тех! Это вы при Васильеве работали так и сяк. При Муравьеве будете работать вприпрыжку. Так вам и надо! План по Талгату не утвержден? А я что говорила? Я это предвидела. Он требует документальности и документальности. И подумать, Муравьев – начальник отдела металлов!.. Где же был ты? Где же твое влияние, твои связи? Или все это ничто? Дым? Так и есть – дым.

Анна Ивановна, приходя в возбуждение, имела привычку говорить громко, резко и вдобавок пользоваться самыми рискованными эпитетами. Из ее дальнейшего рассказа Матвей Пантелеймонович узнал, что Муравьев заготовил особо важный доклад в Москву о месторождении бокситов в Бареневском хребте, и копию этого доклада она не подшила в дело, а принесла почитать Матвею Пантелеймоновичу. Тогда, в те далекие дни, Одуванчик, возглавляя поисковую партию, поставил на месторождении крест. Он искал только золото. Теперь Муравьев опроверг доводы Одуванчика. А бокситы – это бомбардировщики, истребители. Это легкие устойчивые сплавы. И те пластообразные залежи древней коры выветривания, которые таят в себе Барени, надо дать промышленности. Немедленно. Теперь же! Там же, в Баренях, были встречены руды цинка.

– Ну, что теперь скажешь?

Одуванчик читает доклад Муравьева и содрогается от зависти. Какая ясность ума! Какая проникновенность, какие широкие познания у этого безусого юнца!.. Да кто он? Птенец. Птенец!.. И куда он метит? Что он еще скажет завтра, послезавтра? Он изучил даже такие документы, о которых Матвей Пантелеймонович и понятия не имел, будучи начальником бареневской партии двадцать лет назад! Откуда он сумел их заполучить? Из Томска или Иркутска? Алюминий, алюминий!.. Чувство досады, стыда, зависти, самообвинения – все смешалось и бурлило в Матвее Пантелеймоновиче. Проспал Барени!.. А тут еще Талгат, Саяны, Барольск…

3

Какое-то мгновение Одуванчик находился еще под неприятным впечатлением от доклада Муравьева. На его лице отразилось что-то похожее на работу мысли: брови его нахмурились, глаза посуровели. Но сосредоточиться Матвею Пантелеймоновичу так и не удалось: до него донесся раздражающий запах ужина. Теперь он уже не мог думать ни о Баренях, ни о бокситах и алюминии, ни даже о том, что Муравьев не уделил ему и двух абзацев в своем докладе; единственное, что занимало его, это был ужин, мясной, с маринованными белянками, с кетовой икрой под зеленым луком. Ах, какое удовольствие насытить утробу вкусным ужином, а затем сытым взглядом скользнуть по богатой обстановке комнат, удалиться к себе в кабинет и там, в уютном мягком кресле, предаться праздным размышлениям. Ах, какое удовольствие!..

– Не кажется ли тебе, Аннушка, к грибочкам следует подать нечто наиболее существенное и необходимое как для пищеварения, так и для приятного расположения духа, а? – спросил Матвей Пантелеймонович, слегка подавшись вперед всем корпусом.

– Мне ничего не кажется!

– Очень жаль, очень жаль! А я что-то прихварываю, – пожаловался Матвей Пантелеймонович, ухватившись за левый бок, – в кабинете сквозняк, погода скверная и вообще, в доподлинном смысле…

– Ты здоровее слона! – определила Анна Ивановна, подавая на стол бутылку со столовым вином. – Барени улетели? – спросила Анна Ивановна и показала пальцем в сторону резного буфета, точно Барени находились в каком-то ящике буфета, а потом улетели по вине Матвея Пантелеймоновича. – Улетели, улетели!.. Была птичка с рукавичку, а теперь и той нет!

Матвей Пантелеймонович сморщил свой птичий нос, но тут же улыбнулся и с отменным усердием взялся за жаркое и грибки.

Анна Ивановна хорошо знала способности мужа притворяться больным. «Его и пулей не прошибешь, – отметила Анна Ивановна. – Куда там пулей!.. Ядром из пушки не прохватишь!» При этом Анна Ивановна имела в виду ядро от пушки Пугачева, которое она видела в историческом музее.

«А дом мой полная чаша, – думал между тем Одуванчик, старательно