Танец кружевных балерин - Людмила Мартова

– Нет. Доказать ничего не смогли, потому что при обыске статуэтку не нашли, а скандал был не в интересах его начальства. Просто Надя очень на него обиделась и категорически отказывалась общаться. Они увиделись всего один раз, накануне ее отправки к родственникам в Ленинград. Она решила, что Клеменс вправе знать, что у них должен вот-вот родиться ребенок. Отец рассказывал, что так обрадовался этому известию, что чуть с ума не сошел. Он умолял мать беречь себя и ребенка и рассказал о том, что хранится в статуэтке и где она находится. Он сказал, что денег, которые можно выручить за эту вещицу, хватит на годы безбедной жизни. Моя мать уехала, а отца вскоре депортировали из страны. Он вернулся в Германию, даже не мечтая когда-нибудь увидеть свою любимую и их ребенка, но был верен, что Надежда выполнила его волю и воспитывает малыша на те огромные деньги, которые он ей оставил.

– Но почему Надежда Андреевна так не поступила? – воскликнула Саша. – Я вас уверяю, что практически никто не знал о том, что у нее когда-то был ребенок. Все считали, что она старая дева, отдавшая всю себя школе и воспитанию чужих детей. У нее еще есть младшая сестра, у которой тоже не было детей.

– Да. Младшая сестра. Лида. Отец видел ее в тот единственный раз, когда приходил к ним домой. Кстати, когда шло расследование из-за пропажи статуэтки, Лида его не выдала, хотя видела, как Клеменс прятал фигурку в карман своего ватника. А почему мать так поступила, отец не знал, и я не знаю. Когда рухнул Советский Союз и это стало возможным, он нашел Надежду. Это было легко, потому что она не меняла фамилию и всю жизнь прожила в доме, который он же и строил. Он написал ей письмо. Она ответила, рассказав, что тоже его искала, просто он успел первым. В полученном письме она признавалась, что отказалась от ребенка, от меня. Отдала на усыновление. Она рассказала, что много лет спустя, когда умер ее строгий отец, пыталась меня найти, но не смогла. Тайну усыновления в Советском Союзе хранили надежно.

– И тогда ваш отец начал искать вас сам.

– Да. Он тут же подключил юристов и сыщиков. Он был уверен, что большие деньги развяжут любой язык, даже если его крепко держат за зубами. Под напором эмоций он написал моей матери второе письмо, в котором обвинил ее в эгоизме и бездушии. Клеменс писал, что разочарован, что он годами хранил память о доброй и чистой девочке, которая оказалась расчетливой гадиной, отдавшей своего ребенка в чужие руки и присвоившего редкую ценность, которую он ей доверил.

– Ценность?

– Отец был уверен, что мать воспользовалась оставленной им подсказкой, достала статуэтку, нашла спрятанное в ней сокровище и безбедно жила все эти годы. Он счел это предательством. Теперь уже он наотрез оказывался видеть Надежду и не поехал в Россию до тех пор, пока не нашел меня.

Александра Белокопытова задумалась. Нет, что-то не сходилось.

– Я, конечно, не знаю, о каком раритете идет речь, – проговорила она наконец. – Но я бы не сказала, что в жизни Надежды Андреевны было что-то, свидетельствующее об огромном богатстве. У нее имелась очень хорошая квартира, доставшаяся им с сестрой в наследство от родителей. Лидия Андреевна до сих пор там живет. Там было много дорогой мебели и предметов антиквариата, но все это принадлежало еще Строгалеву-старшему. Одевалась Надежда Андреевна очень просто, да и то основные наряды ей привозила сестра, работающая за границей. Нет, она никогда не шиковала.

– Но вы, Сашенька, вчера сами сказали, что она воспитывала этого мальчика, вашего друга, на свою учительскую зарплату и при этом ни в чем не нуждалась.

– Нет, но запросы у них были очень скромными. И, как я уже сказала, Лидия Андреевна ей помогала, да и от отца немало осталось. Кроме того, если бы она действительно добралась до четвертой статуэтки, та наверняка вернулась бы к своим «товаркам» и тоже стояла на пианино. Но балерин всегда было три, я это точно помню.

– Я не знаю, как было на самом деле, – вздохнула Анна Валентиновна. – Признаться, меня этот аспект никогда не интересовал. Я узнала, что приемная, встретилась со своим настоящим отцом, который оказался весьма успешным врачом из Германии, он рассказал мне про предавшую меня мать, которая уже умерла. Было от чего голове пойти кругом и без того, чтобы думать, что стало с пятьдесят лет назад спрятанным кладом. Вся история и без того напоминала авантюрный роман?

– А своего отца вы еще видели?

– Да, мы провели в Питере чудесную неделю. Я познакомила его с моим мужем, тот был еще тогда жив, с Пашей, его внуком, с Олечкой. Никитке было два годика, и я помню, что Клеменс был крайне взволнован, что может подержать на руках своего правнука. Потом я летала к нему в Лейпциг, где познакомилась со своим сводным братом. Отец поздно женился, все надеялся, что сможет найти Надежду. Он вернулся в Германию в конце сорок восьмого года, а женился только в шестьдесят седьмом, спустя почти двадцать лет. Сначала учился на врача, потом делал карьеру. Ему было сорок два года, когда родился его сын Вернер. Он всего на пять лет старше моего Павлуши. Это так удивительно, дядя и племянник почти ровесники. Мы летали в Германию еще несколько раз, и с мужем, и с Павлом и его семьей. С Вернером мы до сих пор общаемся и периодически видимся, а отца не стало в 2006 году. Господи, целая вечность прошла.

– А вы никогда не думали съездить в Вологду? Я, конечно, понимаю, что Надежды Андреевны давно нет, но Лидия, ее сестра, жива. Может быть, она что-нибудь знает. И о том, почему ваша сестра так поступила, и о том, нашла ли она статуэтку.

– Думала, конечно, но мне Паша запретил. Я хотела съездить, чтобы своими глазами увидеть дом, на стройке которого они познакомились, помещения завода, в котором пленные жили, улицы, по которым они ходили. Но Павел сказал, что не нужно бередить прошлое, частью которого ты не являешься. А я подумала и решила, что мой мудрый сын прав. Так уж судьба сложилась, что отцов у меня было два и оба меня любили. А мать только одна. Та, что меня вырастила и потом с Павлушей помогала. Всю жизнь я ее руки чувствовала. А родная мать меня бросила, и так ли уж важно знать почему.

– И тем не менее, услышав вчера про Надежду Андреевну, вы так разволновались, что вам стало плохо, – заметила Саша. – Не возьмусь судить, но в моей памяти она осталась очень добрым и отзывчивым человеком. Гадиной и вероломной сволочью она точно не была. И да, мне всегда казалось, что она несчастна. Нет, она никогда не жаловалась, но ее глаза выдавали много страдавшего человека. Это было очевидно даже мне, хотя в детстве и юности мало что понимаешь в таких вещах.

– Может, то, что я вас встретила, Сашенька, это знак? – задумчиво проговорила Анна Валентиновна. – Может быть, мне действительно пришла пора съездить в ваш город, сходить на могилу своей матери и поговорить с ее сестрой, пока есть такая возможность. Как вы думаете?

– Это может быть только ваше решение. – Мягко сказала Александра. – Но если решите, то я с удовольствием съезжу с вами, познакомлю вас со своими родителями и Лидией Андреевной и покажу город.

– А вы и с Лидией знакомы?

– Да. Мы нечасто виделись и в последние годы не общаемся, но я ее знаю и с удовольствием вас познакомлю. Думаю, она будет рада. Я знаю, что сестры были очень близки.

Конкретно они тогда ни о чем не договорились, но беседа с Анной Валентиновной гвоздем засела у Александры в голове.

– А вы знаете, что именно было спрятано в статуэтке, которую стащил из дома Строгалевых ваш отец? – спросила она, когда разговор подошел к концу, а выглянувшая из дома проснувшаяся Ольга позвала их к столу.

– Да, конечно, он мне рассказал, – ответила Шувалова.

Теперь это знала и Александра. Знала и в своих мыслях то и дело возвращалась в тот жуткий день тридцать лет назад, когда на их глазах уходила из жизни Надежда Андреевна Строгалева. В ее бессвязном бормотании по-немецки они, все трое, тогда не увидели никакого смысла, решив, что умирающая просто бредила. Теперь же Александра была склонна полагать, что в словах «Eine Notiz», «Statuette», «Taste»… Записка, статуэтка, пуговица…смысл все-таки был. Да еще какой. И что с этим делать, нужно хорошенько подумать.

За несколько месяцев ничего так и не придумалось. По крайней мере, приехав к родителям на пару дней в новогодние каникулы, Александра ничего предпринимать не стала. В какой-то момент возникла мысль сходить к Лидии Андреевне, чтобы рассказать о живущей в Питере племяннице, но это слабое