Богословие творения - Коллектив авторов

Прежде чем ответить, стоит задуматься, насколько вообще возможен подобный сценарий. Бесспорно, достаточных научных данных, позволяющих подробно описать возникновение каждого из живых существ, у нас нет. Мы не знаем, как именно каждая из постоянно усложнявшихся химических систем участвовала в том процессе самоорганизации, в ходе которого появились окружающие нас многообразные формы жизни. Но что важнее всего – мы по сей день не располагаем достоверными представлениями о том, какие природные элементы обеспечивают и поддерживают генеалогическую непрерывность происходящей и поныне эволюции. Иначе говоря, в нашем познании существуют «гносеологические лакуны», которые не позволяют самонадеянно утверждать, что исключительно эволюционное происхождение жизни доказано раз и навсегда. Наибольшее, на что мы способны, – основываясь на имеющихся эмпирических данных различных наук, в том числе молекулярной биологии, палеонтологии и сравнительной анатомии, как можно точнее и вразумительнее описать, что именно могло происходить.

И все-таки откуда мы знаем, что предложенный нами сценарий зарождения жизни верен? Или поставим вопрос иначе: почему мы считаем, что наше объяснение – наилучшее? В естественных науках выработан ряд критериев, позволяющих судить о научной достоверности гипотезы. Назовем основные:

(1) проверяемость, то есть наличие хотя бы теоретической возможности подтвердить, что построение соответствует исходным данным;

(2) прогнозируемость, то есть возможность на основании известных из прошлого или современных данных предсказать будущие процессы и путем наблюдений проверить, про изо шли ли они на самом деле;

(3) простота и экономичность, то есть максимальная убедительность при минимуме исходных посылок;

(4) красота, то есть построение должно быть впечатляющим (хотя для естественных наук этот критерий может показаться чрезмерно субъективным, почти все великие открытия обладали, помимо прочего, эстетической ценностью); и

(5) универсальный характер построения, то есть возможность не толь ко обосновать имеющиеся факты, но и согласовать их со всем доступным нам знанием, в том числе и выходящим за пределы естествознания.

О последнем критерии мне бы хотелось сказать поподробнее, поскольку именно он, как думается, позволяет ввести в познавательное поле естествознания категории других наук, в том числе религиозной мысли. Упрощенно говоря, это призыв к единству познания. Возразить против него трудно. Сложности начинаются позднее – как только мы пытаемся его применить. И тут обнаруживается следующий факт: то, что выдает себя за единство, на самом деле никакое не единство, а скорее смешение данных одних научных дисциплин с исходными посылками других. История знает немало подобных примеров, поэтому не удивительно, что ученые, как правило, неохотно признают этот критерий. Однако, если применять его разумно, он открывает огромные возможности для развития науки.

Мы исходим из того, что существуют универсальные гносеологические основания, а поскольку они внутренне непротиворечивы, ученый, оставаясь в границах своего предмета, вправе привлекать по ходу исследования данные других дисциплин. Это не будет интеллектуальной изменой; напротив, чем бы мы ни занимались – естественными или общественными науками, философией, литературой, богословием, верность своей науке требует признать универсальность ее оснований. На практике это означает, что, ни на миг не отрекаясь от тех четких критериев истины, которые приняты в нашей дисциплине, мы готовы принять ценность, а также истинность выводов других наук. Причем признать не только пассивно, дескать, «и такое бывает», но на деле, то есть попытаться ввести новые данные в сложившуюся у нас систему представлений. Конечно, позиции разных наук могут сталкиваться, даже противоречить друг другу. Но при верном понимании того универсального принципа, о котором шла речь выше, становится очевидно, что эти конфликты (на самом деле мнимые и преходящие) дают толчок дальнейшему развитию науки, поскольку, осмысливая различия, мы неизбежно приходим к более глубокому пониманию общности.

Подобные размышления приобретают особую актуальность, когда речь идет об основополагающих и предельных вопросах, например о происхождении и смысле жизни. В какой мере присутствие во вселенной разумных существ значимо для понимания вселенной как целого? Зависит ли наш образ Бога от свойственных нам представлений о вселенной? По сути, сам факт того, что существует универсальная основа познания, побуждает человека проникать в сущность окружающих его явлений. Эта потребность в понимании проявилась уже на самых ранних этапах истории человечества, когда, располагая крайне примитивными знаниями о мире, наши далекие предки пытались «разглядеть» в происходивших с ними и вокруг них событиях смысл и предназначение жизни.

Следует заметить, что в поисках смысла наука и религия редко пересекались друг с другом. В прошлом они встречались в основном как противники. Однако в последнее время обе «стороны» все полнее осознают необходимость совместного раз мышления над смысложизненными вопросами. Что же касается истинности подобных поисков, о ней вполне можно судить по тем критериям простоты, красоты, проверяемости и универсально сти, о которых шла речь выше. При этом стоит помнить, что эти требования далеко не всегда согласуются друг с другом, поэтому «иерархия критериев» в каждом случае будет определяться предметом изысканий.

Ученые, как правило, хорошо осознают пределы своего знания. Религиозное мышление столь же ограниченно, и подтверждением тому – нередко свойственный богословию чрезмерный догматизм. Сразу оговорю: я не собираюсь касаться той стороны религии, которую именуют «верой». В данном случае мне показалось целесообразным исключить из рассуждений трансцендентное и, если угодно, «иррациональное» (выходящее за пределы возможностей разума) измерение и говорить о богословии исключительно как об одной из форм рационального познания. В этом смысле занятия богослова сводятся к лингвистической интерпретации письменных источников, истолкованию устной традиции, а также воссозданию исторических контекстов. Его дело – рационально обосновывать, когда можно доверять историческим свидетельствам, а в каких случаях источником истины может служить только авторитет. К тому же отношение богословия к вере порождает немало эпистемологических вопросов. Хотя это наука, то есть полноправный способ рационального освоения мира, она, как некогда было сказано, «от веры исходит и к познанию веры ведет» (fides quaerens intellectum). В результате богословие постоянно страдает от разного рода домыслов, порожденных чьей-то умственной прихотью, и вынуждено все время быть начеку, чтобы отделять досужие выдумки от объективной истины.

Если же начать предложенный нами диалог, то довольно скоро мы смогли бы увидеть, что религиозная идея присутствия во вселенной цели и замысла нимало не противоречит выработанным наукой космологическим моделям. Кроме того, рано или поздно мы поймем, что неизбежное и необратимое усложнение физического мира вовсе не отменяет, к примеру, свободной человеческой воли. Наконец, можно с уверенностью предположить, что более глубокое и систематичное понимание целого, какое открывается в подобном междисциплинарном диалоге, позволит полнее ответить на вопросы отдельных наук. Конечно, прежде чем вступать в него, очень важно осознать, что оба «участника» – и наука, и религия – лишь ищут пока что в равной мере недоступную для них истину. Но уже сейчас очевидно, что мироздание вовлечено в непрекращающуюся эволюцию, в этом нет ничего плохого, и, более того, понять вселенную можно только с учетом ее способности к непрерывному развитию. «Непре рывному» – потому что эволюционные процессы происходят каждое мгновение. Мы, например, постоянно «обмениваем» собственные атомы в огромном «атомохранилище» вселенной: достаточно сказать, что каждый год обновляется 98 процентов элементарных частиц, из которых состоит человеческое тело. При каждом вдохе мы «заглатываем» миллиарды атомов, которые в течение последних нескольких недель старательно вырабатывали другие дышащие организмы. Ни один из моих генов не остается таким же, каким был, скажем, год назад; все они меняются, обновляются за счет энергии и веществ, содержащихся во вселенной. Каждый месяц обновляется моя кожа, каждые шесть недель – печень. Словом, человека с полным правом можно назвать одним из самых «вторично переработанных» существ во вселенной.

4. Вопрошающий ум

Как только человечество обнаружило, что способно объять умом вселенную, в нем тут же проснулась безудержная страсть к вопрошанию. Хорошим примером научного подхода к поискам жизненного смысла может служить один из основополагающих вопросов, связанных с происхождением жизни на планете Земля, а возможно, и не только на ней. Итак, можно ли считать возникновение вселенной чудом? Ни в коем случае нельзя. Хотя нам до конца не известно, как именно это происходило, мы знаем наверняка, что возникла она вместе с Солнцем. Оставшиеся после рождения Солнца пыль и газ в соответствии с физическим законом сохранения количества движения при вращении оформились в диск. Как только это произошло, многократно возросла возможность того, что их частицы столкнутся, а в некоторых случаях сцепятся друг с другом. Все дальнейшее напоминало катящийся снежный ком: малые сближающиеся тела (планетезимали) диаметром примерно 100 километров каждое «налипали» друг на друга, пока наконец из них не выросли планеты. Еще раз скажу: как именно это происходило, неясно, и все же знаний, которыми мы располагаем, достаточно, чтобы со всей определенностью утверждать: случилось это не «чудом», а по естественной логике самых обычных физических и химических процессов.