Богословие творения - Коллектив авторов

Слишком часто споры о взаимоотношениях науки и религии сводятся к вопросу «кто лучше?». Спорить об этом бессмысленно по двум причинам. Во-первых, потому что религиозное отношение к миру в сравнении с естественно-научным всегда будет субъективней: оно в гораздо большей степени обусловлено тем частным, личностным опытом, который до конца объективировать невозможно. Конечно, этот опыт присутствует не только в сфере религии, но и во многих других областях жизни, при этом субъективное начало – в религиозной или любой другой форме – вполне уживается с рациональным, но не ограничивается им, выводит за «умопостигаемые пределы». А во-вторых, если применительно к естествознанию мы, как хочется думать, довольно неплохо представляем себе, что такое «наука», с понятием «религия» дело обстоит куда сложнее. Что это – ритуальные практики? А может быть, вся «религия» сводится к необходимости принимать из личных убеждений или из верности традиции некие моральные императивы, которые не вписываются в расхожие представления о добре и зле? Можно ли сказать, что «религия» – это вера в непреложность тех или иных истин? Предполагает ли она обязательное подчинение некоей иерархической структуре, то есть принадлежность к определенной церкви? Большинство из нас на все эти вопросы, скорее всего, ответит «да». Однако на самом деле ситуация гораздо сложнее, поскольку вплоть до наших дней существует множество разнообразных религиозных традиций и приверженцы их не только отвечают на подобные вопросы совершенно по-разному, но и нередко из-за разномыслия воюют друг с другом. Даже если взять мировые религии, например ислам, индуизм, христианство и буддизм, легко заметить не только огромные различия между ними, но и существенные расхождения внутри самих систем.

Поэтому религиозное сознание сможет вести осмысленный диалог с наукой, только если будет придерживаться рациональных оснований веры. Но даже в этом случае, чтобы диалог имел смысл для обеих сторон, необходимо прояснить, какие основания могут считаться общими для всех религиозных традиций, а когда ни о какой общности говорить невозможно. Как представляется, любой плодотворный диалог предполагает «столкновение» осмысленных в рамках религиозной традиции истин веры с истинами и нормами науки. В частности, естественные науки во многом обязаны своим развитием жесткой приверженности принципу достоверности. Однако в последнее время границы критериев научной истинности теорий о начале и развитии жизни несколько расширились и в них, как кажется, вполне может найтись место для богословской и философской аргументации. Далее я хотел бы более подробно рассмотреть методы научной астрофизики и космологии в контексте интересующего нас во проса о происхождении жизни на Земле.

Скептики, сомневающиеся даже в самой возможности найти приемлемое для всех определение науки, утверждают, что наука – это все то, чем занимаются ученые. Отчасти они правы: действительно, наука – понятие многозначное. При всем разнообразии дисциплин даже внутри так называемого точного знания все они имеют достаточно много общего и по аналогии вполне оправданно могут быть названы науками. Взять хотя бы астрофизику и космологию. Что они изучают? Чем занимаются? Для начала следует сказать, что мы, как и все ученые, опираемся на проверяемые факты, в достоверности которых может убедиться любой специалист. Для астрофизики и космологии такой исходной точкой служат данные о составе вселенной. Однако в некотором отношении эти науки уникальны, поскольку мы не ставим лабораторных экспериментов, а наблюдаем. Конечно, у нас есть возможность проверить, насколько действенны те или иные методы, но сам объект наблюдения – вне нашей власти, и это отличает наш предмет от всех прочих. Исходя из результатов наблюдений, мы с помощью математических и физических методов создаем модель, полнее всего объясняющую полученные данные (о том, из чего складывается «наилучшее объяснение», речь пойдет чуть позже). Тут же следует оговорить, что использование математики и физики в исследованиях, отвечающих на вопрос о начале вселенной, определяется множеством условий. Одно из них, едва ли не самое важное, гласит, что физические закономерности, описывающие происходящее на Земле, действительны, только если они применимы ко вселенной в целом. Поэтому, что бы мы ни изучали, путь от наблюдения к модели всегда предполагает возвратно-поступательное движение. Сначала мы выбираем модель, позволяющую наиболее точно прогнозировать, какими должны быть дальнейшие наблюдения, затем на их основе модель совершенствуется и т. д. Иначе говоря, мы все время возвращаемся к модели, чтобы затем выйти на новый уровень наблюдений. Сам факт подобной обратимости – и это очень существенное замечание – заставляет признать: мы не владеем истиной и в лучшем случае можем надеяться, что приближаемся к ней. Теперь от общих рассуждений перейдем к самому предмету.

Трудно найти тему, о которой спорили бы так горячо и упорно, как спорят у нас о происхождении и развитии вселенной, а особенно о том, откуда взялась разумная жизнь на Земле и можно ли объяснить ее появление, не упоминая при этом о Творце всего видимого и невидимого. Разброс мнений чрезвычайно велик: от полярно противоположных, но в равной степени радикальных взглядов Стивена Хокинга и папы Пия XII до всевозможных более умеренных позиций. С одной стороны, Хокинг утверждает, что если его квантовая теория происхождения вселенной, не предполагающая граничных условий (boundary conditions), верна, ни в каком Боге мы не нуждаемся. Папа Пий, напротив, пытался доказать, что все, к чему пришли приверженцы гипотезы Большого взрыва, было сказано гораздо раньше, в Книге Бытия, повествующей о том, что вселенная создана творческим деянием Бога. Между этими полюсами расположились менее радикальные эволюционные натуралисты и апологеты идеи эпизодического божественного вмешательства. Первые признают: доступные нам научно подтверждаемые представления об эволюции ограничены, однако лучшее объяснение вселенной и того, что она содержит, – это усложнение (complexification) расширяющейся эволюционирующей системы, в которой детерминистские и случайные процессы развиваются во вселенной, таящей в себе безграничные возможности, имеющей возраст 13,7 миллиарда лет и содержащей 1022 звезд. Сторонники теории эпизодического божественного вмешательства полагают, что без Бога, по крайней мере на некоторых этапах эволюции, в частности при возникновении разумной жизни и человека, не обошлось, поскольку одними лишь природными процессами конечный результат объяснить невозможно. Неизбежно возникает вопрос: как быть ученому, если он к тому же верующий человек?

Наши попытки понять, откуда взялось мироздание, в равной мере говорят и о вселенной, и о нас самих. По сути, вселенная осмысливает себя в каждом из нас; мы же, размышляя о ней, все полнее осознаем себя ее частью. По мере того как с помощью мощных телескопических устройств, математических и физических методов мы пытаемся постичь тайны мироздания и найти свое место в нем, непременно приходим к тому, что должно быть особое предназначение у человеческой жизни и особый замысел о ней. Так ли это?

Современная космология, равно как и ее исторические «предшественники» вкупе с древними мифологиями и космогониями, свидетельствует о той великой силе, которая побуждает нас неустанно искать глубинный смысл бытия. Но вместе с тем она свидетельствует о беспомощности этих поисков, о том, насколько нам нужен Кто-то, безмерно превосходящий нас. С незапамятных времен человек ищет собеседника, «другого», кто раз делил бы его стремление любить и быть любимым, познавать, творить. Но в какой мере эта, с позволения сказать, «религиозная лирика» уместна в строго научных размышлениях о смысле жизни?

2. Естественно-научное свидетельство о развитии вселенной

Начнем с беглого обзора вероятной научной картины. «Вероятной» в данном случае означает, что представленная нами идея ни в коей мере не претендует на исчерпывающее описание и открыта для любой обоснованной критики. Если посмотреть в инфракрасном освещении на центр Ориона, мы увидим кипящий газ и пыль. Стоит приблизить изображение, в клубах газа становятся различимы отдельные раскаленные участки, а телескоп Хаббла позволяет разглядеть четко проступающие в весьма хаотичной структуре голубоватые и красноватые слои. Общеизвестно, что именно из этого газа образуются звезды. Как только появляется горячая, очень крупная и, следовательно, яркая звезда, она тут же «выделяет» газ, то есть выбрасывает водородную α-радиацию, и по ней можно узнать, что родилось небесное тело. Орион, где мы наблюдали рождение новой звезды, – это всего лишь очень незначительная часть Млечного Пути. Как и большинство спиральных галактик, Млечный Путь простирается на 100 000 световых лет и состоит из ста миллиардов звезд. От него отходит несколько редкой красоты ветвей. В одном из этих ответвлений, примерно на расстоянии двух третей от ядра галактики, находится Солнце.