Канонир - Юрий Корчевский

К моему удивлению, спор об имени трофея разгорелся нешуточный. В итоге решили остановиться на Клинке. «Сивка» или ему подобные — уж очень избито. Почему всплыло это имя, я уже не скажу, но впредь мерина называли именно так.

Стоило поджить моей ране, как резко увеличился поток пациентов. Успешное лечение князя или осада города привели к такому итогу — непонятно. Но теперь с утра и до вечера, с небольшим перерывом на обед, я осматривал больных, назначал травы, делал мануальную терапию, оперировал.

Были ранения, полученные горожанами на городских стенах, — этих я принимал вне очереди и без оплаты. С больных брал по совести: с бедных — полушку, а с купца — и серебряный рубль.

Илья, глядя на мою работу, как-то сказал мне:

— Вот кем мне надо было стать, а я в купцы подался.

Эх, Илья, для этого надо долго учиться, к тому же далеко не всякий сможет возиться в крови, гное, в дерьме. А если принять во внимание, что ты вкладываешь в пациента знания и душу, но болезнь оказывается сильнее, и пациент умирает, то завидовать нечему. У каждого, даже выдающегося врача, своё кладбище пациентов.

Через месяц пришло радостное известие — подмога от государя уже близко, в одном дневном переходе. Все предвкушали скорое снятие осады.

И вот наступил этот день. Я взобрался на городскую стену. С западной стороны раздались крики, пушечные и мушкетные выстрелы. Часа через два показались отступающие в беспорядке шведы.

Пушкари Пскова открыли частый огонь по позициям неприятеля, а вскоре распахнулись сразу трое городских ворот, и на помощь наступавшим ратям Ивана Грозного выехали псковские дружины.

И дрогнули шведы, побежали, бросая палатки, пушки, повозки с имуществом.

Жители Пскова стояли на стенах крепости и радовались — подбрасывали шапки, обнимались, орали что-то невразумительное. Слава богу, конец осаде. Хотя продукты в крепости ещё были, но почти всю живность — кур, гусей, поросят уже съели.

Продлись осада ещё месяц — и подъели бы сухари, сало и крупы. Вот тогда пришлось бы совсем туго.

Рати русские уходили от города все дальше и скрылись за лесом. У пушек остались канониры и дозорные. Все прочие со стен ушли — кто домой, а кто и в кабак — праздновать освобождение. Вино лилось рекой, и к вечеру твёрдо на ногах стояли лишь дети.

Мы у себя дома тоже накрыли стол, выпили вина — но в меру. Ни я, ни Илья трезвенниками не были, но меру свою знали. За столом засиделись, спать легли поздно. И когда Маша вдруг стала меня тормошить, я не сразу понял — зачем? Посмотрел на окно — темно.

— Какого чёрта?

— Гонец к тебе, барин. Случилось чего-то. Иди сам узнай.

Я оделся, спустился вниз. У крыльца стоял ратник. Я его узнал — видел в крепости.

— Прости, что разбудил. Дело неотложное. Сотник ранен пулей в живот; не наш — великокняжеский. Вот за лекарем и послали. Сказали — вези самого наилучшего. Я с запасным конём.

— Хорошо, возьму инструменты только. Жди.

Я взял собранную заранее сумку с инструментами, самогонкой, надел ферязь — ночью было про- хладновато, постоял в нерешительности, раздумывая — брать оружие или нет? Решил, что незачем таскать тяжесть — шведы разбиты и бегут, вокруг наши войска, оружие ни к чему.

Я вышел за ворота, поднялся в седло, и мы с места сорвались в галоп. Как в темноте не свернули себе шеи — просто удивительно. Или кони в темноте хорошо видят?

Закончились улицы, мы проскочили сквозь предупредительно открытые ворота и поскакали по грунтовке.

Через полчаса скачки я прокричал ратнику:

— Далеко ещё?

— Столько же!

М-да, далековато наши шведов отогнали — мы проскакали вёрст пять, не меньше, а ещё столько же предстоит.

Дорога сузилась, по сторонам стоял лес. Ратник теперь скакал впереди, я на два корпуса — сзади.

Вдруг раздался удар, лошадь с ратником упали, и не успел я ничего сообразить или предпринять, как в грудь ударило, и я кубарем полетел с лошади. От удара и боли перехватило дыхание. Я, похоже, отключился, а когда пришёл в себя, руки мои были связаны.

Я по-прежнему лежал на земле, недалеко — моя сумка с инструментами. Что за ерунда? Кто меня связал?

Гадать пришлось недолго. Ко мне приблизились двое с факелом, осветили лицо, затем одежду.

— Он не воин, — сказал один на ломаном русском. Второй с досады сплюнул.

— Ты кто?

— Лекарь я, хирург.

— О, хирург — это хорошо!

К нам подошли ещё двое, оба в синей шведской униформе. Твою мать! Откуда здесь шведы, коли наши их отогнать уже должны?

Шведы заговорили на своём языке. Я ничего не понял — да и как понять, когда шведского сроду не знал?

'

Меня подняли, толкнули в спину. Я упёрся — сумку мою возьмите! Один — тот что говорил по- русски, нагнулся, открыл сумку, вытащил инструменты, осмотрел и сунул их назад. Сумку повесили мне на шею за ручки, так как руки мои были связаны.

— Шагай!

Я пошёл вперёд и через несколько метров увидел лежащего на дороге ратника, что приезжал за мной. Он был мёртв, голова неестественно вывернута, глаза остекленели.

— Стой!

Я остановился. Провожатый саблей срубил верёвку, что была натянута поперёк дороги. Так вот что выкинуло нас из седла. Попробуй в темноте углядеть верёвку!

Мы отошли совсем немного, меня усадили на коня, связали ноги, пропустив верёвку под брюхом лошади. Коня взял под уздцы ещё один швед, сам взгромоздился на лошадь, и вся небольшая группа поскакала по дороге.

Ехали около часа. Впереди виднелись в темноте какие-то постройки. Меня стянули с лошади, освободив ноги, завели в какой-то сарай и заперли двери.

ГЛАВА VI

Ни фига себе — сходил за хлебушком. Я в шведском плену, в каком-то сарае, и что со мной будет дальше — одному Богу известно.

Я медленно опустился на пол, поднял связанные руки и снял с себя сумку. Тяжеловатая — во время скачки шею мне сзади натёрла. Руками ощупал пространство вокруг себя, похоже — ка- кой-то хозяйственный сарайчик: дрова, старые вёдра.

Нет, надо посидеть, обмозговать положение, а то в темноте можно и глаз выколоть. В плену я уже бывал, паниковать не стоит — из любого плена можно выбраться. Меня могут обменять на их пленного, выкупить, или, на худой конец, можно сбежать, что я уже проделывал не однажды. Так что отчаиваться не стоит. Если бы хотели убить — сделали бы это сразу. Что стоило шведам прирезать меня ножом, когда я был в отключке? Стало быть — нужен я им. Наткнуться именно на лекаря они не рассчитывали — им, скорее всего, был нужен русский воин. Ну — ратника они благополучно угробили, остался я один.

Наверняка захотят узнать — что за войска подошли, численность — ну и всё такое, что обычно хотят услышать от пленных. Я, собственно, о войсках не знаю ничего, в боевых действиях участия не принимал. А потому решил лечь спать. Ночь скоро кончится, наверняка с утра, после завтрака — естественно, не моего, а шведского начальства — меня потащат на допрос.

Я улёгся на пол, свернулся в позу эмбриона и постарался заснуть.

Проснулся сам, никто меня не будил. Лучик солнца пробивался сквозь щели дощатых стен. По моим прикидкам, было уже часов десять утра. Что- то долго шведы откушивают. Или, поняв, что я лекарь, а не воин, и как «язык» интереса не представляю, решили обо мне благополучно забыть?

Я привстал, приник глазом к щели. Вокруг была видна ежедневная жизнь воинского походного лагеря. Думаю, такую же картину можно увидеть на бивуаке любой армии. Воины ели из котла, чистили оружие, штопали мундиры, точили сабли, между делом рассказывали смешные или скабрезные истории.

Прошли пятеро воинов в строю, неся на плечах мушкеты, с неизменным капралом сбоку, периодически строго покрикивающим на них. Обстановка спокойная — не скажешь, что шведы терпят поражение. Или эта часть осталась в стороне от удара, не участвуя в осаде Пскова? Эх, язык бы шведский знать, но — увы… Тоже мне — лазутчик, сижу в плену в сарае и хочу собрать сведения. Смешно. Главное — не столько добыть важные сведения, сколько передать их своим. Только какие уж тут свои — ни одного в русской одежде я не видел.

Надо попробовать сориентироваться — где я. Так, от Пскова мы скакали на северо-запад, стало быть — в сторону шведской границы. Меня пронзила мысль — а на своей ли, на русской земле я сейчас или уже на шведской? Ведь от места, где меня пленили, мы тоже ехали на северо-запад. Если так, то дело хуже, чем я думал. На своей земле может помочь сбежать или покормить, на крайний случай, кто-то из местных, а для шведов я — чужой.

Обменяют ли меня на пленного шведа? Для войска Ивана я — гражданское лицо. Выкупить — кому? Илья не знает, где я, и будет ли тратить деньги? Я же ему не родня и не зять.

В общем, куда ни кинь — всюду плохо.

Вообще-то деньги на выкуп у меня есть — лежат в моей комнате, только как о них сообщить Илье?